Когда учила роль Денизы, я не была уверена, что получу ее
— Полина, в редакцию к нам ты приехала прямо с государственного экзамена. Что сдавала и что получила?
— Я сдавала самый главный экзамен за 4 года — всю теорию. Надеюсь, мне за него дадут диплом. У меня были прекрасные вопросы и прекрасные педагоги. Я начала отвечать с «живописи», потому что в «литературе» я не уверена в себе, а изобразительное искусство — моя любовь. Начала отвечать, мне сказали: «Спасибо», дальше был вопрос о возникновении античного театра. Я все рассказала, и меня отправили: «Иди с богом, Поля».
— Все барышни с твоим именем предпочитают, чтобы их звали Полинами. А ты — Поля. Почему?
— Я очень люблю свое имя. Когда я родилась, меня чуть не назвали Маргаритой, но вовремя подумали, что если я буду Рафеева Маргарита Борисовна, то возникнут проблемы у людей с дефектом речи и со мной никто не будет дружить, поэтому меня назвали Полиной. Я действительно люблю свое имя, ассоциирую себя с ним, а Поля — любимая форма имени. Все мои близкие знают, что Поля это так ласково, тепло звучит. А как только слышу «Полина», у меня спинка выпрямляется, и я думаю: «Ой, что-то я не то сделала».
— Еще учась в «Щуке», ты попала в хит Вахтанговского театра — «Мадмуазель Нитуш» да еще на главную роль. Это игра случая или тебя выбрали из многих?
— Помню, что я в числе других девчонок показалась режиссеру спектакля Владимиру Владимировичу Иванову: мы пели песню, которая является и зерном, и кульминацией роли Денизы, — песня о театре. Я ее всем сердцем люблю, потому что она раскрывает смысл роли и спектакля. «Звуки оркестра, костюмы актрис/Словно бы знала я/труд репетиций, запах кулис — это мечта моя». И когда я пою эту песню, ничего не приходится играть.
Когда учила роль Денизы, я не была уверена, что получу ее, пригожусь, учила и, без преувеличения будет сказать, плакала лицом в подушку от того, как мне хотелось быть частью этого волшебства. Еще студентками, играя роли ласточек в «Нитуш», мы с моей любимой однокурсницей Наташей Андроновой из кулис смотрели коронный номер Марии Валерьевны Ароновой — со шпагатом. И это такая волна энергии!..
— Ты не боялась стоять рядом с такой глыбой, таким матерым человечищем, как Маша Аронова? Авторитет же давит, парализует порой.
— Нет, страха не было. Да, давит, но Мария Валерьевна такой прекрасный авторитет, и еще до поступления в театральный институт она была для меня примером, идеалом того, какой должна быть актриса. Какая-то святая вера в талант человека — это для меня она и есть. И когда я оказалась с ней на сцене, поджилки не дрожали, а хотелось быть рядом, вдыхать, питаться. И она меня сразу приняла, помогала. У нас была всего одна репетиция, причем в день моей премьеры. И все случилось благодаря Марии Валерьевне.
Мама сказала: «Так, месяц мы ходим, потому что уплочено»
— В связи с моей любимой актрисой Ароновой я еще задам тебе вопрос. А сейчас хочу спросить — откуда ты вообще взялась такая? Получившая сразу четыре главные роли в сезоне, будучи студенткой выпускного курса?
— Это невероятная история моей жизни, благодаря чему я никогда не утрачу веру в то, что все с нами происходящее не случайно. Я из маленького городочка Краснокаменска в Забайкальском крае. Читинская область, городочек шахтерский — это очень-очень далеко, но прекрасный Забайкальский край: степи, просторы… Туда ссылали декабристов, и там я знать не знала, что есть такая профессия — актерская. Не говоря уже о том, что в нее можно попасть и ею заниматься. Маленькой я смотрела фильмы и верила, что это не артисты, а герои, которых успели запечатлеть на пленку.
Мне было 7 лет, когда мы с родителями переехали в Москву: папу перевели по работе, и уже здесь я стала заниматься вокалом, просто для общего развития. Это был эстрадный вокал, стала ездить по конкурсам. Но при том, что у меня абсолютный музыкальный слух, я в движениях не могла попадать в музыку — вот такая жуткая раскоординация, жутчайший зажим. Тогда мой педагог сказала: «Нужно отдать девочку на танцы», и по счастливой случайности рядом с домом не оказалось ни одной танцевальной студии. Зато через дорогу была детская театральная студия «Маленькая Луна» при Театре Луны.
Я начала там заниматься в 8 лет, тоже для общего развития, совершенно не думая о театре как о своем будущем. Когда мы с мамой туда пришли, я даже испугалась. «Мама, забери меня отсюда», я плакала. Но мама сказала: «Так, месяц мы ходим, потому что уплочено, а дальше будем решать». Спустя месяц я снова разревелась: «Мама, не забирай меня, пожалуйста, я не могу без этого жить». Так я поняла, что это единственное, чем хочу в своей жизни заниматься с полной самоотдачей.
— Ты счастливый человек — такая ранняя профессиональная ориентация.
— Я поняла, что в моей жизни может происходить все что угодно — школа, конкурсы, но я всегда жду момента, когда приду в студию. Там мы ставили детские спектакли, за неделю до выпуска были большие репетиции с 9 утра до 9 вечера. И мы писали липовые больничные в школу, что болеем, а на самом деле днями и ночами репетировали. Но вот что интересно: ты приходишь домой выжатый как лимон, но никогда не хочешь перестать этим заниматься. Всегда бежишь туда — не можешь без этого. Какой-то укол сценой я получила еще тогда.
— Скажи честно, очевидно, в общеобразовательной школе ты, как все маленькие артисты или спортсмены, просто забила на учебу? У тебя было «три» условно по основным предметам?
— Нет, мне приходилось учиться на «хорошо» и «отлично». Маме это было важно, и я себя пересиливала. С кем-то из педагогов удавалось договориться, среди них были люди понимающие, а были такие, кто считал, что физкультура — главный предмет в школе.
— Про тебя говорили: «Вон артистка пошла»?
— Бывало. И знаете, одноклассники нормально к этому относились, от них не видела зависти или злости. Но была одна учительница, дай бог ей здоровья, которая мне однажды сказала: «Что ты за артистка?! Да ты больше домохозяйка, ты никогда ничего не добьешься с твоим умом».
— Ничего себе урок по подрезанию крыльев...
— Вот тогда я четко поняла, что с такой позицией я бы учительницей в школе быть не хотела. А быть домохозяйкой в наше время — это большая роскошь, сидеть и ничего особо не делать, ни в чем себе не отказывать.
— Ты случайно не пригласила эту училку в театр, чтобы она поняла, кого гнобила?
— Думаю, что она не пошла бы. Но у меня была такая мечта, что ее не задушишь, не убьешь.
«Надо же, как раньше люди жили!» — подумала я
— На двух разных сценах Вахтанговского у тебя сразу две премьеры — «Генерал и его семья» на Новой и «Варшавская мелодия. Перекресток» на Симоновской. «Генерал» начинается с того, что твоя героиня приезжает к отцу-генералу в гарнизон незамужней, но глубоко беременной. Убедительно получилось.
— В этом, наверное, была основная сложность. Но по счастливой случайности наш помреж Ира Громова ждала ребеночка, и у меня буквально каждый день было живое наблюдение. Я с ней советовалась.
— Еще не зная тебя, я подумала, что ты молодая мать.
— Нет, нет, я еще слишком молода для этого. Я долго внутри себя привыкала к этому спектаклю. Но в результате я его приняла и очень люблю, потому что каждый раз те четыре часа, что он идет, для меня проходят как маленькая жизнь. Ты проживаешь, выключаешься из реальной жизни, и самое, наверное, трогательное состоит в том, что это история любви. Сколько бы ни было подводных камней, в том числе политических, но это история большой-большой любви, которая побеждает всё. Любви мужа и жены, отца и дочери, разной — непримиримой, кособокой, но любви настоящей.
— Спектакль посвящен советскому периоду истории страны, о котором ты практически ничего не знаешь. И другая работа — роль полячки Гелены в «Варшавской мелодии» тоже посвящена этому времени. Скажи мне как человеку, выросшему в СССР, как можно играть то, чего не знаешь? Книги, исследования, фильмы?
— Мы очень много говорили о том времени с режиссерами Светланой Васильевной Земляковой и Владимиром Владимировичем Ивановым. На «Генерале» я много советовалась с мамой, с папой, ведь 70-е — это их детство, юность. Приятнее всего погружаться в это от общения с живыми людьми, заставшими ту жизнь. Пережитый опыт других, близких тебе людей или тех, к кому прислушиваешься, помогают сразу кожей понять «про что это».
— Погружаясь во времена СССР, ты открыла для себя незнакомую страну? Что для твоего поколения может быть там интересного?
— Не знаю, как ответить, но для меня было открытием то, что для нас сейчас уехать за границу от родителей и в любой момент вернуться на праздники, на каникулы — это одно, а тогда это означало попрощаться с родными на всю жизнь. Тем более если учесть, что моя героиня — дочь генерала. Я даже не сразу это поняла. До меня это дошло прямо на спектакле: вдруг прошибло, что они прощаются на всю жизнь. «Надо же, как раньше люди жили!» — подумала я.
«Видно, что девочка копировала Борисову»
— На репетициях «Варшавской мелодии» не было мандража: ведь новая постановка обречена на сравнение с той, которую помнят многие поколения, — с Юлией Борисовой, партнером которой был Михаил Ульянов? Ты вообще смотрела запись того спектакля?
— Я видела запись кусочками еще до того, как мы начали репетировать, и намеренно решила посмотреть целиком уже после выхода нашего спектакля. То есть я сначала создала свою Гелену, а потом посмотрела и вдохновилась Геленой Юлии Константиновны Борисовой. И это потрясающе, потому что про наш спектакль кто-то написал: «Видно, что девочка копировала Борисову». Но Юлия Константиновна…
Я смотрю и не понимаю, как она это делала: в ней столько того, что бы мне еще хотелось попробовать и почерпнуть. Для меня потрясением оказалось то, что она играла эту роль, когда ей было уже 40. А на нее смотришь и понимаешь, что внутренне в этом образе она юнее меня. Когда мы с Ванькой (Иван Захава — партнер Полины в «Варшавской мелодии». — М.Р.) читали пьесу, не представляли всю глубину ролей. А глядя на Борисову с Ульяновым, понимаешь, что они — кладезь актерской игры.
— Ты играешь три возраста Гелены: начинаешь со старой пани, продолжаешь юной гордой полячкой, которая через десять лет становится зрелой женщиной. То есть ты в 21 год играешь то, что пока не переживала. Как дошла до жизни такой? И жаль, что Юлия Константиновна Борисова не видела этого спектакля!
— Вы знаете, она все-таки чуть-чуть видела. Дело в том, что мы с Ваней, еще учась на третьем курсе, сделали отрывок по этой пьесе, взяли сцену среднего возраста — встречу героев в ресторане в Варшаве. Этот отрывок так удачно случился, так понравился кафедре, что педагоги стали настаивать на том, что нужно сделать спектакль. За эту работу взялся Владимир Владимирович Иванов, и мы видеоотрывок отправили Юлии Константиновне. Она была довольна, сказала: «Ребята — молодцы».
Чтобы говорить по-польски, я смотрела видео с программой «Как говорить по-польски» — с алфавитом, с произношением, я уже могла читать слова. И еще смотрела на Барбару Брыльску, а остальное нафантазировала себе.
— Но как ты нафантазировала глаза зрелой женщины, потерявшей любовь из-за подлого закона, запрещающего браки с иностранцами? Не хочу, чтобы ты когда-нибудь пережила потерю любви или другие драматические моменты, неизбежные в любой женской судьбе. Какой-то тумблер в себе переключаешь? Кого-то вспоминаешь?
— Может, это из-за того, что мы играли отрывок, и он много лет в нас живет, и предлагаемые обстоятельства стали нашими? Я не подросла, но мы много об этом говорили с режиссером: что происходит с этими людьми? Весь драматизм ситуации, боль, которую пережила Гелена, и нашла силы в себе, чтобы через 10 лет встретиться с любимым. Но все равно не сдержалась, сорвалась. Концентрация боли и необъятной любви — наверное, она возникает в этот момент в глазах. У нее есть фраза замечательная: «Ты не волнуйся, главное, что я осталась жива тогда, в 48-м году. А это было не так уж просто». А ведь действительно, Леонид Зорин не написал нам, что с ней происходило все эти годы, как она чудом осталась жива.
— Вахтанговский театр, куда ты принята, не только академический, где служат немало звезд разных поколений, но этот театр еще как минное поле, где новичков ждет испытание вахтанговским юмором, причем на сцене, причем в момент спектакля. Как играть «Мадмуазель Нитуш», где жди любого подвоха от той же Марии Ароновой? Ты прошла курс молодого бойца?
— Была история: я играла «Нитуш» с Денисом Самойловым, а он в спектакле исполняет роль директора театра. И первый раз в жизни, стоя на сцене, переживая сцену от лица Денизы, я вдруг услышала, как Денис говорит Карену Авияну (тот играет лейтенанта Шамплатро): «Подождите, господин Шамплавиян». И я это слышу и понимаю, что нужно изо всех сил держать лицо. Денис действительно сохраняет внутри этого спектакля импровизационный юмор, и здорово, что он это делает аккуратно, но метко. И это срабатывает не на зрителях, а на тех, кто на сцене, но веселит и добавляет нам азарта.
У меня нет наркотической потребности существовать в мире виртуальном
— Мы говорили о высоком, то есть об искусстве. Давай о низком — о жизни.
— Давайте.
— Ты относишься к новому поколению актеров, которые органично принимают новую реальность и используют ее для профессии. Я имею в виду участие в онлайн-кастингах (что есть глупость несусветная, но тем не менее), какие у тебя с этим отношения?
— С онлайн-кастингами? В нашей профессии важнее все-таки живое. Со всем этим онлайн-веком мне бывает страшно, потому что очень часто присылают такие sms: «Хотим вас пригласить на роль, будьте там-то, там-то и тогда-то на пробах». И я каждый раз думаю: «Хм… А пробы ли это? Действительно ли это так?» Ведь в любом месте можно найти номер и заманить туда человека. Для актера такое предложение — хлеб, он на это пойдет, но это же и опасно. Нет, с живыми людьми намного лучше.
— Век мошенников распространяется и на актерскую профессию. А какие у тебя отношения с социальными сетями относительно собственного продвижения в них, как это делают многие твои коллеги: фиксируют каждую минуту своей жизни — репетиции, досуга, еды? И это работает.
— Я завидую людям, у которых на это есть силы и время, нет, правда, это здорово. Причем есть ребята, с которыми я дружу и которые постоянно выставляют посты о себе. Понимаю, что ты как пользователь на это подсаживаешься, тебе интересно смотреть за тем, что у человека в жизни происходит. Но вот я думаю: одно дело, когда ты с этой стороны наблюдаешь жизнь человека, его события. А совсем другое, когда находишься по ту сторону, когда живешь напоказ и абсолютно во всем.
Естественно, у нас публичная профессия, и мы так или иначе живем напоказ, но, мне кажется, должен быть какой-то зазор, чтобы не потерять то, что должно быть нашим бесконечным ресурсом, — это свою человечность, душу, внутреннее наполнение. На мой взгляд, люди на это очень растрачиваются. Я пыталась честно привить себе привычку делиться событиями. Вот недавно мне вручили премию «Хрустальная Турандот», а я еще нигде об этом не сообщила. И мне это забавно в себе: мне есть чем поделиться, но у меня столько всего интересного и захватывающего происходит в реальном мире, что у меня нет этой наркотической потребности существовать в мире виртуальном. Наверное, так я объясняю свою лень.
— Респект и уважуха, как пишут в тех же соцсетях. Другой вопрос — парень у тебя есть?
— Нет, сейчас нет. Я совершенно свободна.
— Последний вопрос. Ты получаешь диплом, вступаешь в профессиональную жизнь, с которой уже знакома. Если бы ты писала в Забайкальский край своей подруге детства письмо с таким текстом: «Дорогая Таня (Маша, Настя), я актриса, уже поработала в театре и поняла про эту профессию вот что…» Вопрос серьезный — что ты поняла?
— Вопрос действительно очень серьезный. Вы знаете, у нас на курсе есть такое выражение: «Взрослый мир, где холодно и страшно». И я в театре очень боялась того же. На третьем курсе, придя в театр, я понимала, что совсем малышок, который здесь не очень-то нужен. Да еще конкуренция. И вот эта фраза про мир, где холодно и страшно, она меня пугала. Но я пришла в театр Вахтангова и, прекрасно осознавая, что везде есть и будут свои сучки и задоринки, я сердцем поняла: очень хочу быть здесь. И все люди, которые на сегодняшний день меня окружают, помогают мне в этом убедиться.
И дело не в комплиментах, которые мне часто выражают. Нет, за этот год я столкнулась со многими людьми, которые своим примером доказывают, что люди есть даже в профессии, в которой человечность, эмпатия находятся в зыбком состоянии. Этот год мне доказал, что в мире, где холодно и страшно, есть те, благодаря кому ты не утратишь веру в хорошее. Ужасно рада, что эти люди — мои коллеги и я буду с ними работать плечом к плечу.
