Путь к российскому зрителю был долгим. Мировая премьера «Сказки» состоялась в августе прошлого года на Международном кинофестивале в швейцарском Локарно, после чего последовали другие зарубежные фестивали и прокат. Однажды Сокуров назвал свою картину чуть ли не мультфильмом. Отчасти так оно и есть. «Сказка» основана на кинохронике, из которой изъяты фигуры мировых вождей и погружены в фантастическое потустороннее пространство, отсылающее к давно волнующей воображение Сокурова «Божественной комедии» Данте. При помощи компьютерной графики исторические фигуры оживают. О том, как это сделано, хотелось бы расспросить автора, но Александр Николаевич на заявленную встречу со зрителями не пришел, поскольку плохо себя чувствовал.
В «Сказке» он продолжает разговор, начатый в своих документальных картинах, игровых фильмах «Телец», «Молох», «Солнце», героями которых стали Ленин, Гитлер, японский император Хирохито. Тема человека и власти Сокурова занимает давно. «Сказка» начинается с того, что на смертном одре, утопая в цветах, лежит Сталин. Он начинает шевелиться, почесываться, открывает глаза. На соседнем ложе возлежит Иисус Христос. Он, словно дитя, уповает на Бога Отца, который где-то рядом, скрыт за огромными вратами, куда героям Сокурова хода нет. Массивная дверь лишь едва приоткрывается, а там…
Все происходит в загробном мире, где нашли последний приют вожди Второй мировой войны — Сталин, Муссолини, Гитлер и самый безобидный из них, Черчилль. Нет только Рузвельта, потому как он американец. А разговор идет, как говорил в Локарно Сокуров, о Старом Свете, частью которого он себя считает, будучи россиянином. Имеет ли все это отношение к «Чистилищу» Данте — большой вопрос. Кто и в чем тут покаялся? Кажется, никто. Кругом большевики и коммунисты, немцы и марксисты.
Загробная жизнь напоминает старинную гравюру со скалами, словно испещренными кельями. Есть там и унитаз с тремя бочками, напоминающими воздушные шары, два писсуара. Оказывается, и в бестелесном мире они нужны. Там не нужны разве что сопли Сталина. Когда он достает платок и начинает сморкаться, Гитлер спрашивает: «Сталин, откуда у тебя сопли? Зачем они тебе здесь?» На трибуну ленинского Мавзолея поднимается Иосиф Виссарионович, да не один. Он словно раздвоился. Здесь все множатся. Если герой присутствует одновременно в трех своих версиях, то одет в разную одежду. На трибуну поднимутся и другие мировые лидеры. Но самое невероятное происходит у подножия Мавзолея, где бушует море бестелесных рук, словно с рентгеновских снимков. Это руки усопших, тянущиеся к тем, кто вершил судьбы мира. Гитлер умиляется своим народом: «Это чудо, немцы, что вы нашли меня среди миллионов». То ли фюрер, то ли Муссолини скажет, что для того, чтобы народ был здоров, надо воевать каждые 25 лет. Но вот офицеры, оставшиеся лежать на полях сражений, слабыми голосами посылают проклятья Гитлеру. Какой-то солдат из небытия нехорошо посмотрит на него. Но Гитлер этого не заметит. Он занят другим. Ему всюду мерещатся евреи, в Сталине он тоже видит кавказского еврея.
«Райский туман» накрывает четверку вождей, и их блеклые тени блуждают в его молочной пелене, сходя от нее с ума. Они двоятся, троятся, держат дистанцию, проходят словно сквозь друг друга, изъясняются собственными цитатами. Сталин предложит поиграть в допрос, но никакое взаимодействие невозможно. Так часто показывают мертвецов в кино. Среди них и Наполеон на коне, извлеченный из «Франкофонии» Сокурова, другие заметные фигуры прошлого. Все произносят монологи, обращаются друг к другу, чаще всего к Сталину, но диалога как такового нет. Каждый из героев говорит на своем родном языке. К примеру, Муссолини озвучил итальянский дирижер Фабио Мастранджело, давно работающий в России. Сталин говорит на грузинском. Закадровый текст на русском языке читает сам Сокуров, так что его голосом говорят для нас все герои. Но важно почувствовать их многоголосие, идущее фоном.
«Как там поживает мой любимый русский народ?», «Боже, как красиво, но в Кремле лучше», — говорит Сталин. Многие фразы могли бы разойтись на цитаты. Сталина называют тираном и атеистом, обсуждают его скверную одежду. Гитлер сожалеет о том, что доверял Сталину, вспоминает о своей поездке в Кремль, где его поили, а он не пьянел. Муссолини скажет, что от Сталина пахнет большевиком. Здесь часто говорят о запахах. «От тебя несет затхлым мясом, а я люблю свежее. Пристрелили — и сразу съел». От Наполеона, например, пахнет кельнской водой, а от Сталина не только большевиком, но и овцой.
Скучно на том свете. Одна радость для стариков — карусель, напоминающая мельницу, но и та рухнет. Кто-то пошутит: «Позовите Сервантеса». Он-то знал толк в ветряных мельницах, с которыми боролся Дон Кихот. «Ах, карусель! Жалко карусель», — горюет Сталин.
Раздастся внезапный громкий звук, подобный сигналу тревоги. Туман мгновенно рассеется, и придет в движение людское море, начав, подобно волнам, разбиваться о камни. Все утонет в гуле поначалу безликой толпы, из которой в какой-то момент начнут вырисовываться лица невесты немецкого солдата, маленькой дочери коммуниста. Гитлер изречет: «Все забудется и начнется сначала». Пожилые зрительницы, дети войны по возрасту, были поражены этой фразой, долго ее обсуждали после просмотра. Запомнилась одна из этих старушек, признавшаяся перед началом картины, что никогда не пробовала розового вина. Всего лишь деталь. Но именно детали так важны в жизни и кино. В полифонии черно-белого фильма с редкими вкраплениями цвета их много в одиноких голосах человека и недочеловеков, отголосках народных песен и Вагнера, на племяннице которого мог жениться Гитлер, фразе: «Не слушай Сокурова, иди вперед!». Не все его готовы услышать.
