На стенах фотографии Всеволода Шиловского, начиная с детских. На той, что встречает посетителей у входа, он совсем маленький мальчик в трогательном пальтишке образца 1941-го. Фото сделано за пару месяцев до войны. Дальше — опять мальчишечье лицо на послевоенном снимке 1946 года. Еще одна черно-белая фотография сделана в 1955-м — тут Всеволод участвует в спартакиаде, совершая пробег на фоне парного портрета Ленина и Сталина. Есть снимки перед поступлением в Школу-студию МХАТ и в студенческую пору у балетного станка на занятиях по танцу. Более поздние фотографии сделаны во время спектаклей, на съемках фильмов «Миллион в брачной корзине» и «Блуждающие звезды», где Всеволод Шиловский уже работал как режиссер. Эта галерея не только напоминание о событиях отдельно взятой жизни. В ней отражение истории страны.
Всеволода Шиловского зрители полюбили как яркого актера по фильмам «Влюблен по собственному желанию», «Интердевочка», «Любимая женщина механика Гаврилова», «Военно-полевой роман», «Жила-была одна баба». У него огромная фильмография, но в последние годы он живет театром, не кино. Можно сказать, что вернулся к тому, с чего начинал.
— Сколько понадобилось времени, чтобы вот так, как мы с вами, расположиться в еще пахнущем ремонтом театральном фойе? Когда пришла идея собственного театра?
— Все началось в 1961 году, когда я окончил Школу-студию МХАТ и меня пригласили туда ассистентом к Василию Петровичу Маркову и в труппу МХАТа. Моими первыми учениками стали Владимир Меньшов, Андрей Мягков, Анастасия Вознесенская, а позднее Николай Караченцов и Евгений Киндинов. Я был молодой педагог. К тому моменту, когда случилась трагедия века — рухнул МХАТ, — я уже 12 лет преподавал. Из института я, естественно, ушел, из театра тоже. Не снимаясь никогда в кино, сдался кинематографу. На сегодняшний день у меня там больше 120 ролей, несколько больших постановок и ВГИК, где я преподаю уже 25 лет.
— И именно ваши студенты выйдут на сцену нового театра?
— Все артисты мои ученики. У меня были талантливые выпускники, которых я устраивал в театры и кино, но своего дома у них никогда не было. Когда я сам учился, мы получали стипендию. Я даже вместо 22 рублей получал 60. Это была именная стипендия имени Хмелева. У студентов были бесплатное общежитие и, самое главное, распределение. На каждого выпускника актерского факультета приходилось по пять-шесть театров, в которые он мог пойти. Потом наступило время, когда выдается диплом и молодой человек оказывается на улице. Никто за него не отвечает. Для меня это было настолько больно, что я занимался почти персонально своими выпускниками. Мы ставили дипломные спектакли, и они долго жили, потому что мы их возили по разным городам, показывали на кинофестивале «Золотой Феникс» в Смоленске, которым руковожу уже 16 лет. А лет семь назад я обратился к руководству города с идеей создания театра. Москва — это же целое государство, и без нас много забот. Какое-то время была тишина, но вдруг пришло известие, что можно построить маленький театр на грант. Нашлись талантливые люди, сумевшие из разваленного и затхлого подвала сделать игрушку. Так появился Московский театр-студия Всеволода Шиловского. Всё мы делали своими руками с моим учеником, актером, а теперь и директором Константином Хромушкиным. Все тут на крови. Выдержать бы. Если бы не друзья, не их вера в нас, ничего бы и не было. Это громадная, почти круглосуточная работа. Вчерашний мой рабочий день начался с 11 утра и продолжался до полуночи. Говорят, что еще не было случая за всю историю русского и советского театра, чтобы в 85 лет человек открывал театр, да еще с двенадцатью спектаклями.
— Они и составят репертуар?
— Мы отличаемся от «Современника» и Театра на Таганке тем, что, когда они начинали, у них было по одному спектаклю, а у нас 12. Мы играем Гоголя, Чехова, Булгакова, Ильфа и Петрова, современную драматургию. Все для зрителя и без всяких «измов». Так как я всю жизнь молюсь на своих учителей, то это мой маленький МХАТ с ощущением той школы, которую сам прошел. Артисты должны иметь большой диапазон, чтобы не было того, что происходит на телевидении, где людей словно приварили к одним и тем же ролям. Даже грим не меняют. С одними и теми же лицами играют старшину, милиционера и генерала. Какое еще перевоплощение? У нас спектакли и дипломные, и специально созданные в свободное у ребят время. Они собираются рано утром и по ночам, когда есть возможность возобновлять спектакли, а это самое трудное дело.
— У вас будет постоянная труппа или же вы будете приглашать артистов?
— Для приглашенных артистов нужны деньги. Попробуем сначала играть по одному спектаклю в неделю. А когда появится возможность, будем выходить на сцену каждый вечер. Для этого нужны мужество, терпение и любовь к своему делу, что и демонстрируют мои ученики.
— Неужели все 12 спектаклей поставили вы?
— Когда занимаешься любимым делом, это нетрудно. Во многих спектаклях я и сам играю. Допустим, Серебрякова в «Дяде Ване» Чехова и домоуправа в «Зойкиной квартире» Булгакова. Зойку играет трехкратная чемпионка мира по спортивным танцам Ирина Гоголадзе.
— Какие у вас студентки!
— Я еще сомневался, брать ее или нет, но она меня убедила и оказалась работящей, скромной, потрясающей. А как танцует, как двигается! Да у нас все хорошие. Про меня говорили, что у Шиловского самые красивые женщины на курсе. Я помню слова Станиславского о том, что пусть зрители пять минут рассматривают, а потом уже разбираются, какая перед ними актриса.
— Ваши ребята сами не ставят спектакли?
— Мы самодеятельностью не занимаемся. Поставить спектакль — дело профессиональное. Я за каждый из них отвечаю. Встанем на ноги — пригласим лучших режиссеров.
— Вам важно, что это театр-студия?
— Да, потому что студия предполагает эксперимент. В молодости я побывал в Чехословакии, где было много таких театров, и у каждого свое лицо. Помню, Эфрос, Монюков, Ефремов и Симонов чуть с ума не сошли от спектаклей «Ромео и Джульетта», «Кошка на раскаленной крыше», «Три сестры» в постановке Крейча. Фантастический был режиссер. Вот что такое настоящий поиск. Станиславский требовал от «стариков» МХАТа работать как на первом курсе, отбросить штампы, вспомнить про непосредственность. А они уже были с регалиями, некоторые смотрели на него как на человека, из которого сыпется песок. И только небольшая группа артистов, среди которых были Зуева и Кедров, молились на этого гениального человека. Он открывал студии, никому не мешал, породил Мейерхольда, Горчакова, Завадского, Вахтангова. А другие режиссеры с громкими именами не оставили после себя смены, начиная с моего любимого Товстоногова. Вот в чем соль.
Если следовать заповеди Станиславского, то ты должен после себя оставить след, не бояться, что придут новые и талантливые люди. Я не понимаю слова «зависть». Ты можешь восхищаться талантом, учиться у него, но не гробить. А у нас делают все для того, чтобы талантливых людей не было. У меня был потрясающий учитель Виктор Яковлевич Станицын. Он гордился моими успехами, дал мне крылья и возможность сделать «На всякого мудреца довольно простоты» со стариками — Массальским, Тарасовой, Зуевой, Прудкиным, Яншиным, «Сладкоголосую птицу юности» со Степановой и Массальским.
— А вы великодушный учитель?
— В жизни я могу жалеть, помогать, но что касается работы, тут я бескомпромиссный. У меня безжалостная система. Если не чувствую перспективы, прощаюсь. Однажды у меня во ВГИКе остались пять девочек. Я с ними снял фильм-спектакль «Дневные звезды», который больше 30 лет шел в «Современнике». Как они сыграли! И все случились как актрисы. Я во многих спектаклях играю со своими студентами еще и ради того, чтобы они подтягивались, чувствовали мой глаз, мою технику. А потом пусть одни, самостоятельно идут вперед.
— Тяжело, наверное, сказать человеку «уходи!» и отправить в неизвестность?
— Такое у нас ремесло — самое вредное после химического. Всю жизнь каждая роль, каждая постановка как экзамен. Сколько бы ты регалий ни имел, сыграл плохо — свободен.
— Когда вы сами учились, отсев был большой?
— По-моему, от 18 человек осталось 12. Со мной учился потрясающий Игорь Васильев, уже ушедший из жизни. Много хороших ребят было. Но самый любимый курс не мой, а тот, с которым я дружил, где учились Невинный, Лаврова, Александр Лазарев, Ромашин, Покровская, Кашпур, Филозов. Это только один курс! Вот что такое Школа-студия МХАТ. А ВГИК, где выращивал потрясающие курсы Сергей Герасимов! Это и есть школа. У меня ребята тоже талантливые, поэтому я с них требую по гамбургскому счету.
— У вас есть время и силы, чтобы изо дня в день с ними заниматься? Мы же знаем, как редко появляются на работе некоторые мастера, видят своих студентов только на экзаменах…
— Это преступники. Я занимаюсь педагогикой 60 лет и знаю, что со студентами надо заниматься мастерством актера каждый день хотя бы по 3–4 часа. Наши мастера жили нами. А что сейчас? Раз в месяц в перерыве между съемками появляются некоторые преподаватели у своих студентов, поэтому нет и звездных курсов.
— Какой была дистанция со «стариками» МХАТа? Что вас связывало?
— Взаимная любовь. Преподавал у нас уникальный педагог Александр Михайлович Карев, который был первым артистом в театре «Габима», потом пришел во МХАТ. Так он полкурса кормил. И Кира Николаевна Головко всех подкармливала, финансово поддерживала, а девочек еще и одевала. У этих удивительных людей была вера в нас. И я без веры не могу работать. Мои студенты знают, что если я их жестоко драю, то это от любви, ради того, чтобы у них что-то получилось.
— Вам дома не говорят «угомонись»?
— «А не пошел бы ты, старик, отдыхать… Тебе же 85» — вот что говорят. А я отвечаю: «Тогда сразу к Константину Сергеевичу». Я должен быть здесь круглосуточно, только тогда буду счастливым человеком. Вчера вернулся домой в половине первого ночи, потому что после спектакля долго разговаривал с артистами. Мы привинчивали номерки к каждому креслу.
— Вы же артист, и у вас есть самостоятельный путь вне вашего театра…
— Я отказываюсь сниматься, потому что не тот уровень предложений. Вежливо благодарю и напоминаю, что у меня уже 120 фильмов за плечами. В Голливуде на актеров старшего поколения, от Ричарда Гира до Аль Пачино, специально сценарии пишут, и они потрясающе играют. Гениальный артист и мой друг Сергей Юрский как-то сказал: «Севка, про нас сценарии писать не будут».
— Если сравнить вашу фильмографию с тем, что было сыграно в театре, то кино явно перевешивает.
— Конечно. Когда я снял первый сериал Советского Союза «День за днем», то пришло триста тысяч писем. Люди прекращали работу, чтобы его посмотреть. На 20 процентов падала преступность. Это первая мыльная опера — 17 серий, 124 артиста. А ведь я был еще совсем молодой человек. Сериал вышел больше 50 лет назад, в 1971 году. Я много снимался и сам снимал. А в театре у меня пять поставленных спектаклей и штук десять ролей.
— Это же ваш личный выбор? Если бы вы приняли раздел МХАТа, то могло бы все пойти по-другому?
— Свидетелем нашего разговора с Ефремовым был директор театра Ануров. А Олег Николаевич мне тогда сказал: «Убери половину артистов». Я ему ответил: «Олег Николаевич, я родиной не торгую. Я ухожу».
— Ефремов предлагал вам возглавить вторую половину театра, от которой сам отказался?
— Да. Что такое раздел МХАТа? Это все равно что разделить любого человека, после чего он должен неминуемо умереть. Так и театр умер. У Дорониной был соцбыт. А Лелик Табаков из названия убрал самое святое — букву «А», чтобы легче было приватизировать. «А» означала «академический» и была кровью заработана. Он набрал звезд, которые заходили в репертуарную часть и говорили: значит так, в эти дни я снимаюсь, подстраивайтесь… Почему из МХТ ушел Сергей Женовач? Потому что пытался убедить, что надо работать, хотел построить серьезный театр, но его послали подальше и выбрали Хабенского. МХАТ — трагедия моей жизни. Уничтожили великий театр. Олег Ефремов был талантливым человеком, но обладал аурой разрушителя. После «Современника» он не мог потянуть большой театр. Я говорил ему: «Вы взяли 106 человек, а похоронили 108». До сих пор идут круги по воде…
— Счастье, что вам удалось встретиться с выдающимися людьми старой школы.
— Один Грибов чего стоил. Он был актером сумасшедшей органики. Когда я про него рассказываю, мне непременно говорят: «Он же под суфлера играл все роли. А у тебя на телевидении монологами шпарит». Сам он объяснял интересующимся: «У нас своя система». А система была такая: разговаривает он с Невинным, а на брюхе Невинного — текст. Грибова все боялись.
— Почему?
— Характер такой. Всегда правду говорил: «Паршиво играешь. Не стыдно?» Высшая степень доверия, когда он приглашал тебя под лестницу в кафе в проезде Художественного театра, где стояли маленький столик и два стула. Это было его место.
— А вы всегда молодых догоняете?
— Если ты хотя бы на миллиметр не впереди — уходи. Если в тебя не верят, то нельзя профессией заниматься. Ты должен ощущать абсолютную веру и восхищение. Нельзя доводить до того, что на тебя начинают смотреть с жалостью и думать: что он несет?! При мне нельзя ругать молодежь. Она ни в чем не виновата. Это мы виноваты и государство. Я восхищаюсь молодыми. Какая же в них сила, если они прорываются через плиты, несмотря на любую жуть вокруг.
— Мы все говорим про ваших учеников, а у вас есть прекрасная внучка — актриса Аглая Шиловская. Вы к ней тоже строги? Ее почти не видно в кино?
— Всегда надо быть объективным. Ею восхищаются. Мне постоянно говорят: какая у вас прекрасная внучка! Ее папа рано ушел из жизни — в 50 лет. Способный был человек. Он воспитывал Аглаю, не я. Чуть-чуть над ней поработал Слава Говорухин. Поет она хорошо, обаяние есть, но она хочет быть актрисой. Сейчас где-то снимается, но что дальше? На эстраде — полный успех. Она ведет программу на телевидении. Но все это может через несколько лет закончиться, как всегда в нашем мире. Дай бог, чтобы ей повезло. Она может стать прекрасной эстрадной артисткой. Талант у нее есть, но надо выбирать: либо ты работаешь на эстраде, либо ты актриса.
