Кристиан Кнапп, дирижер-постановщик оперы, поставил перед собой очень четкие задачи, продиктованные партитурой, и выполнил их на «отлично» — не больше и не меньше. В таком материале, как опера Беллини, где оркестр находится в абсолютном подчинении у певцов, обеспечивая им максимальную свободу, удобство, опору, очень важно было найти и выдержать на протяжении всего спектакля связь оркестра с голосами, «подружить» их, заставить музыкантов из ямы наслаждаться пением тех, кому они аккомпанируют. Это непростая задача. И маэстро Кнапп ее блестяще решил. Оркестр под его руководством был деликатен, но очень выразителен. Оркестровая фактура у Беллини разнообразна, краски при всей их акварельности интересны, полны нюансов — простых, но очень милых и слышных музыкальному уху. Ничто не было потеряно, все оказалось замечено и донесено до слушателей. Было очевидно, что певцам хорошо. А потому они выкладывались в полной мере своего вокального мастерства и драматических возможностей. Авторы оперы обозначили жанр как «лирическая трагедия», что требует серьезного прочтения. Лирическая трагедия своего рода оксюморон. Однако в музыке такой синтез, казалось бы, несовместимых жанров воплощен в полной мере.
Все строится вокруг примадонны: Хибла Герзмава с первых звуков забирает в эстетический плен тех, кто пришел не поглазеть, а именно послушать. Можно подробно описывать, как красив ее тембр, как безупречна интонация, как ей удается на piano добиваться полного, объемного, летящего звука. Как при этом она убедительна в своем противоречивом образе — мифологической жрицы и в то же самое время лирической романтической героини — женственной, любящей, жертвенной. Конечно, зал ждал знаменитую Casta Diva, и, думаю, вряд ли нашелся слушатель, которого бы она разочаровала.
Основные партнеры Герзмавы — Сергей Кузьмин (Поллион) и Лариса Андреева (Адальджиза) прекрасные певцы, харизматичные артисты, технически оснащенные, тем не менее оказались в сложной ситуации — иногда возникали потери в динамическом балансе голосов. В дуэтных сценах с Герзмавой у Андреевой случались чрезмерно форсированные звуки, Кузьмину порой не хватало яркости звучания. Впрочем, это не повлияло на общую картину, и в целом спектакль оставил впечатление гармоничного ансамбля с безусловным лидером в лице Хиблы Герзмавы, как, собственно, и должно быть в этой опере.
Мир музыки существовал сам по себе как некое небесное явление, неподвластное материальным козням. Материальные козни тем временем, выраженные сценографией Марии Трегубовой, оказались довольно агрессивными. Перед зрителями (теми, кто пришел посмотреть, а не послушать) развернулась мощнейшая визуальная инсталляция. Пять смен декораций, которые и декорациями как-то неловко назвать. Это были самостоятельные впечатляющие визуальные композиции, сочетающие жесткие конструкции, макеты, видеопроекции, муляжи, манекены, изображающие людей, коней, деревья, домики, горы, небесные светила и пр. Диорамы сменялись панорамами — всего перемен было пять, все они происходили демонстративно на глазах зрителей. Видеопроекция в момент перемены рассыпалась, и зрители наблюдали мелькание кадров. Все арт-объекты выполнены в оттенках серого цвета. И только иногда в эту тотальную серость вторгался красный как провозвестник будущего костра, на котором принесет себя в жертву Норма. С самого начала было подозрение, что цвет проявится, хотя банальность такого приема оставляла надежду на хороший вкус постановщиков. Надежда оказалась напрасной: финальная диорама с лесными далями наполнилась яркими красками, а на первом плане появился крупногабаритный игрушечный олень, который вполне мог бы порадовать покупателей магазина «Детский мир».
Справедливости ради надо сказать, что все эти инсталляции на самом деле придуманы и сконструированы очень затейливо и интересно. Здесь есть своя драматургия, даже идеи. Другое дело, что не вполне понятно, какое отношение это имеет к опере вообще и «Норме» в частности. Было бы более уместно представить их как художественную экспозицию, сопроводив просмотр атмосферной фонограммой.
Два мира — многовато для одного спектакля. Режиссеру Адольфу Шапиро пришлось стать своего рода Хароном, которому надо было как-то исхитриться и установить контакт между этими мирами — небесным миром музыки и земным миром дизайна. Явных проявлений режиссерских идей обнаружить не удалось — разве что придание галлам вида военных, обмундирование которых напоминает кадры теленовостей. Жрецы представлены в костюмчиках сотрудников спецслужб 30-х годов. Видимо, это тоже претендует на концептуальность. Впрочем, поскольку все эти решения тоже относятся к визуальным, то не факт, что принадлежат они режиссеру. Которому все-таки удалось сделать главное — не мешать певцам исполнять их сложнейшие партии.
