«Я написала сценарий, который никому не понравился»
— Дина, сделать и показать спектакль в Москве о себе, о своей жизни, да еще с названием «Как я пришла в сознание», — это внутренняя потребность высказаться, проанализировать жизнь?
— Всем кажется, что мой моноспектакль — попытка рассказать о себе, но это не совсем так. Попытка высказаться есть в самом конце, в 19-й части. Она, можно сказать, мой программный манифест — благодарность Богу, людям за пройденный этап. И если не рассказывать на примерах собственной жизни, по-другому никак не получилось бы. Сначала я написала другой сценарий, где героиня, провинциальная певица, приехала в Москву, но он никому не понравился, ни один театр не принял его. И одна моя подруга сказала: «Хочешь сказать спасибо Богу, рассказывай о себе. Твои истории никого не оставят равнодушным».
О спектакле я начала думать еще во время эпидемии ковида, который захватил мир. Все переживали состояние неуверенности, глубокой тревоги за будущее, новости пугали, и мне хотелось поддержать людей. Я абсолютно уверена, что когда в нашей жизни происходят потрясения, это некий урок, который нужно пройти, понять, для чего он. В такие моменты высшие силы каким-то образом могут человека, одну страну и даже целый мир пригласить к очень важному исследованию внутри себя — зачем я живу, какие у меня ценности? Это гениальный шанс стать лучше, чище, добрее. Мы же привязаны к этому миру и думаем: «Здесь — всё». А на самом деле мы здесь ненадолго, мы же тут как в песочнице, и смерть — это только переход, откуда мы делаем шаг в вечность.
Об этом люди всегда знали до начала ХХ века, когда насильно всем запретили верить в тонкий мир, в душу и Бога, которые всегда были основой духовной силы в любых испытаниях. Об этом и вся русская классическая литература, которой мы гордимся. И мой спектакль не столько автобиографический, сколько квест, в котором человек проживает взлеты и падения, учится подниматься. Проходя предательство, испытывая боль, он учится все принимать, благодарить, прощать.
— Вы не боялись быть откровенной, когда вашу искренность могли неверно истолковать? Например, у нее ТАМ ничего толком не вышло, вот она СЮДА и вернулась с легендой?
— Нет, ну что вы! Я по-другому не могу, я очень искренний и откровенный человек. Меня, наоборот, мой директор Станислав Влайку призывает меньше открываться, ведь такие открытые люди часто становятся мишенью для злопыхателей. Но я не боюсь. Потому что у показывающего только глянцевую сторону своей жизни за душой может быть много тьмы или, например, вообще все выжжено. С ковидной эрой, с событиями ушедшего года лучше не становится… Если верить астрологам, нас еще ждут мощные потрясения, и зачем тратить драгоценное время своей жизни, беспокоясь, что о тебе подумают, когда твои мотивации по-настоящему чисты.
«Русские актеры не будут играть главные роли в американском кино»
— Вы одна из немногих среди отечественных артистов, кто на Западе получал главные или роли второго плана, но не эпизодические. Есть ли в кинопроизводстве там и здесь принципиальные отличия? Насколько сказывается в работе разница менталитетов и в чем она? Приходилось ли испытывать трудности, ломать себя?
— Нужно сразу быть честной и сказать, что да, я снималась в главных ролях, но это было авторское кино. Я знаю, что другие артисты — Владимир Машков и Константин Хабенский, например, — снимались в блокбастерах, и хотя роли у них были эпизодические, но это нисколько не умалило их достоинства и профессионализма. Дело в том, что большой высокобюджетный блокбастер в Голливуде никогда не будет посвящен русским: на Западе есть свои герои. И, наверное, это правильно. В российском кино последние годы наблюдается такая же тенденция — начали снимать картины про своих героев, будь то спортсмены, ученые, врачи.
Что касается разницы в менталитете, то в работе на площадке разницы большой не вижу: она везде одинаковая, и актеры, и режиссеры знают свою работу. И в общении на профессиональном уровне разницы я не видела. Но она чувствуется в том, что на съемочной площадке там как-то не заводится дружба: все собрались поработать и разбежаться. Но для меня в этом не было проблемы — я тоже приезжала только работать. Там нет сентиментальности, необходимости открыть душу. А у нас может и дружба близкая возникнуть, и взаимная поддержка. Но тоже необязательно.
— По вашей зарубежной фильмографии видно, что ваши героини в основном русские — Таня, Лара, Алина, Изабелла Петровна Романова. Это связано только с тем, что русских в иностранном кино лучше играют русские или тут вопрос только в акценте?
— Да, я всегда играла русских. Никогда не ставила перед собой цели сделать блистательную карьеру в Голливуде. Были предпосылки, все к этому шло: у меня после «Страны глухих» было много предложений. Я снялась в Англии, оттуда мне посоветовали переехать в Америку, и так из одного фильма я переходила в другой, а режиссеры передавали меня из рук в руки. Появились агенты, менеджеры, которые представляли меня как актрису, у них было свое видение моей карьеры. А я… как случайно попала в актерскую профессию с худграфа, так случайно попала и в Голливуд. Но я не собиралась делать карьеру там, у меня не было мотивации покорять «фабрику грез».
Мне говорили: «Ты можешь играть итальянок, надо только немножко подучить итальянский язык. И ты можешь играть финку, шведку, да кого угодно, нужно только отработать «мидлатлантик-акцент». Все могло бы случиться — я встречалась с очень большими режиссерами. Мои агенты знакомили меня с одним, другим, третьим, и в Англии с главами студий, но...
Я уезжала из России не для того, чтобы покорять мир — это надо точно понимать. У меня муж гражданин другой страны, и он сказал: «Десять лет мы жили здесь, а теперь поедем в Лондон». В Великобритании у нас родились дочки-погодки, и я сознательно карьеру отодвинула на второй план, понимая, что иначе мы не сможем быть вместе. И это не было жертвой — это мое решение. Как показывает практика, артистам, у которых карьера стояла на первом месте, не удавалось сохранить свои семьи. Потому что очень часто, когда ты нужен детям, ты — за тридевять земель, у тебя съемки. Мой старший сын Тимур (ему сейчас 33) рос со мной, когда моя карьера в 90-е только складывалась и нужно было зарабатывать самой.
Моя карьера и на Западе продолжалась. Хотя я часто сознательно отказывалась от работы: было предложение работать с Энтони Мингеллой. Он позвал меня к себе в студию, потому что видел несколько моих киноработ, чтобы мы с ним почитали сценарий. Я помню, что в какой-то момент остановилась и сказала: «Я же это уже раньше играла, зачем буду повторяться?» Через время в этом его фильме сыграли Жюльет Бинош и Джуд Лоу.
— Не жалеете, что отказались?
— Не могу сказать, что жалею, но в моей жизни очень часто случались не очень логичные поступки. Я интуитивный, сердечный человек, всегда следую зову сердца и поэтому так ответила Мингелле. Он с уважением отнесся к моим словам и сказал, что большие артисты сами себя назначают на роли или не назначают. Когда я рассказывала это мужу, он спросил: «Зачем же ты отказалась?» — «Там надо было сидеть голой в ванной с Джудом Лоу, я не представляю, как это? И вообще, я это уже играла». Я не карьерист, никогда не живу по горизонтали. Живу в соотношении с вертикалью, это моя сердечная связь с высшим советом. Мне не важно, что люди про меня скажут, важно, что думает про меня Бог. Правда, так было не всегда.
«Мой муж — буддист»
— Свой профессиональный и жизненный опыт вы обогатили другой деятельностью — волонтерской. Поработали в детском доме в Непале. Что собой представляет там детский дом? Какая история вас поразила?
— Этот детский дом существует, наверное, около сорока лет, называется он «Новакеран», то есть «Новая звезда». Его хозяйка — вдова из касты браманов, очень хорошая, образованная женщина, у нее своих трое детей, и они собирают детей со всей долины Катманду. Она детям дала свою фамилию, они ходят в школу, потом получают образование, способным помогает получить профессию медсестры или в банковском деле. Но всех там пытаются просветить и трудоустроить, следят за их судьбами.
Помню одного малыша — у него была довольно трагическая история. Его мама родила ребенка вне брака, а в то время в Непале это жестоко преследовалось. И она, не выдержав травли, унижений, покончила с собой. Я впервые туда приехала в 2004 году и прожила три месяца, но мне казалось, что я тогда прожила три жизни — в один день было столько всего нового. Сейчас они живут гораздо лучше, а тогда там был бетонный дом с холодными полами, в некоторых окнах не было стекол. Все было скромно: двухъярусные кровати, питание и алтарная комната на первом этаже с изображениями всех божеств, каких мы только знаем. Потому что непальцы в вере своей исповедуют, что Бог един, а все остальное — лишь его проявление. На алтаре стояли Христос, он учит людей милосердию, и Кришна как изначальная причина всего, и аватар Господа Шивы, разрушительная сила. Я не ожидала такого. Мой муж — буддист, и я на тот момент очень интересовалась буддизмом, практиковала медитацию.
Русских волонтеров там никогда не было, но при этом было много европейцев, британцев. Молодые люди после школы, прежде чем поступить в университет, начинали ездить по миру, давали уроки английского. А я приехала уже взрослым человеком: мне 33 года, сыну — 16. Муж меня отпустил, потому что видел, что мотивация моя чиста. Мы вообще друг друга поддерживаем в таком душевном движении. Например, мой сын Тимур работал волонтером в Африке, где в национальном парке строил специальные ограждения для диких животных, и в Катманду — приют для собак. Так что у нас это семейное. Мы и сейчас поддерживаем отношения с этим детским домом. Я дружу с Рамилой, ей 27 лет, а когда мы познакомились, ей было 15. Она научила меня петь, танцевать.
— Вы смогли бы жить и работать в российском детском доме?
— Приехать в Россию работать волонтером значительно сложнее, чем попасть волонтером в Непал. Наши детские дома контролируются государством, нам говорят, что там всего достаточно. Но, как мне кажется, в России главная проблема состоит не в обеспеченности всем, а в том, чтобы детям помочь организовать их быт, научить простым вещам. Их надо приглашать в гости в обычные семьи, потому что, проживая в нормальной семье (неделю или даже выходные), они могли бы наблюдать, как человек сам, а не уборщица, убирает комнату, как приготовить еду. Что можно совершить ошибку и исправить ее — таких вещей дети из детдомов и интернатов в нашей стране не знают.
У меня, например, есть знакомая девушка — Настя Савельева, сирота из Тамбова. С десяти лет она лечилась, потом училась, жила в Москве. Но к моменту выхода из-под опеки государства службы, занимающиеся такими детьми, отправили ее из-за прописки обратно в Тамбов, где у нее к тому времени из родных никого не осталось, вместо того чтобы выделить жилплощадь в Москве. В Тамбове она и получила квартиру, по закону должна была ее содержать, то есть оплачивать «коммуналку». А это тяжело для детдомовских детей: их никто не научил, как правильно это делать, у многих нет работы, им никто не рассказал об их правах. И эти дети довольно быстро доходят до того, что квартиры у них отбирают, и потом они пополняют ряды в колониях и тюрьмах. То есть я хочу сказать, что наших детей — отказников, сирот — нужно лучше адаптировать к жизни.
— Опыт волонтерства в Непале, а также опыт работы с больными детьми в России не может не влиять на личность, на душу. Более того, он может поставить под сомнение саму актерскую профессию. Вы ничего подобного не испытывали, соприкоснувшись с настоящей болью, тем более детской?
— Да, вы правы, опыт такого рода влияет на сознание. Ты понимаешь, что в этом мире ценно, ради чего стоит жить и на что стоит тратить время. Поэтому, конечно, тщеславная, поверхностная и, наверное, необходимая часть моей работы в какой-то момент стала в тягость, и мало-помалу мне пришлось признаться себе, что если и буду работать как актриса на сцене или в кино, то там надо делать что-то полезное, что вдохновляет людей, дает им шанс любить жизнь в этом безумном мире и, несмотря ни на что, оставаться человеком.
«Человек из зала стал кричать: «Остановите эту мразь!»
— Самая дорогая для вас роль — как опыт, которого прежде не было? Как встреча с режиссером или партнером, которых не думали встретить на своем жизненном пути?
— Хороший вопрос. Я тут же стала перебирать свои киноработы. Думаю: «И эта вроде важная, и за эту призы получала», но понимаю, что они мне не настолько дороги. Такая действительно важная и знаковая для меня работа была в самом начале моего пути в спектакле «Чудо святого Антония» — это самая первая роль. Я — первокурсница, училась у Романа Ефимовича Козака, который ставил спектакль по пьесе Метерлинка. Там были чудеса — из супницы вылетала живая птица, сыпался мел с потолка. Или на каких-то страшных словах вдруг со скрипом открывалась дверь, а там лежала покойница. Моя героиня — служанка Вирджиния — молится, и так глубоко верит в чудо, что приходит святой Антоний, и хозяйка, чьей смерти так ждали наследники, оживает.
Играя, я не могла представить, что со мной такое может случиться. Ведь я училась на художника в Смоленском пединституте, изучала скульптуру, композицию, живопись, рисунок, а тут вдруг в одночасье взяла и поменяла свою судьбу. Еще не прошла по конкурсу в театральный в Москве, а уже забрала документы из пединститута — отступать было некуда. Люди годами поступают в театральный, им очень хочется быть актерами, а мне не хотелось. Поэтому на экзаменах не волновалась и прошла. Это какое-то провидение.
Мне кажется, благодаря роли Вирджинии я по-настоящему почувствовала страх сцены (а он сравним со страхом смерти) и научилась очень многому. Но самое главное — я начала молиться, обращаться к высшим силам за помощью, и мне помогли. С тех пор я всегда в сложных обстоятельствах искренне, от всего сердца обращаюсь к ним и всегда получаю поддержку.
— Работу с каким режиссером в России и за рубежом вы чаще всего вспоминаете и ставите превыше всего? Козак, Тодоровский, Сакс, Павликовский, Митчелл — великолепный расклад! Кто из них оказал на вас наибольшее влияние?
— Больше всего вспоминаю работу с Романом Ефимовичем Козаком и Дмитрием Владимировичем Брусникиным. Это мои педагоги, профессора. Такого внимательного взгляда, детального объяснения профессии, такой опеки я больше никогда и нигде не чувствовала. Они как ангелы-хранители, сама удивляюсь, что мне так повезло в начале пути. Я благодарна Марине Станиславовне Брусникиной за все, чему она меня научила: владеть голосом, говорить на разных регистрах и т.д. Это такие инструменты, такое богатство, с которыми я могла работать в любых странах, потому что я — представитель школы-студии МХАТ. Это бренд, это Станиславский, и это очень круто.
— Я, например, поклонница Кэти Митчелл. Как вам с ней работалось в Лондоне, в Национальном королевском театре?
— Королевский театр с большим бюджетом, и там все основательно, монументально, туда меня отправил мой агент по кино. Спросил: «Ты хочешь работать в театре? Там ищут русскую». Но искали не русскую, а славянскую, любая актриса им подошла бы. Я пришла на встречу. Кэти заканчивала один спектакль и начинала отсматривать артистов для другого. Видимо, ей про меня много чего хорошего рассказали, и она ничего не просила читать, а просто пообщалась со мной и утвердила.
Репетировали очень интересно, делали этюды. Когда свои этюды делала я, никто ничего не понимал. Почему? Потому что нужно было показать свои ассоциации с войной, а они у меня все связаны с детством, с бабушкой, которая воевала, с фильмами, которые мы смотрели. Поэтому я и ползала, и как будто что-то взрывала. Был один драматический случай, связанный с этим спектаклем.
Моя героиня, женщина с русским акцентом, должна была произносить монолог, как мне казалось, снобистский, где я в один ряд ставила цыган, арабов, евреев и т.д. И Кэти просила, чтобы я говорила с напором, вызовом, но при этом красиво расчесывала волосы и снимала рубашку. Я спросила: «Почему я должна это делать так вызывающе и с презрением к людям? Мне это не очень приятно, и думаю, также сработает на зал. Я же оскорбляю людей». «Нет, наоборот. Ты как раз передаешь тот тип людей, которые так думают», — сказала Кэти.
И в результате на одном из показов спектакля (а в зале две с половиной тысячи человек), когда Кэти не было, прямо во время моего монолога какой-то человек из зала стал кричать: «Остановите эту мразь!» Он еще грубее высказался, хотел выйти. Зал пришел в движение, я испугалась, хотя сама же об этом режиссера предупреждала. Я не знала, как себя вести, может быть, надо было остановить его: «Прекратите, сядьте на место!» Некоторые мужчины-актеры там так и делают, но я не догадалась и продолжала с уже меньшим снобизмом отчитывать свой монолог. Двенадцать артистов-англичан тоже не знали, что делать, я видела страх в их глазах. Сейчас смешно вспоминать, а тогда я плакала весь вечер, даже не пошла на банкет. Но этого зрителя так никто и не остановил, никто не вывел из зала.
Кстати, в России у меня нечто похожее было в середине 90-х, когда во МХАТе я играла Катерину в «Грозе». А время было тяжелое, перепутье для всех, и люди перестали ходить в театр. И на этом фоне — «Гроза». У меня там тоже длинный монолог, в котором Катерина сама себе задает вопросы: «Что мне теперь делать? Куда теперь идти?» Зал в то время пытались заполнить в основном школьниками. Они дергали друг друга за косички, перекидывались записочками, и однажды на мой вопрос, куда теперь идти, один мальчик очень громко и грубо ответил — куда именно. Акустика во МХАТе хорошая, все услышали, и грянул детский хохот. Я почувствовала, что, наверное, мне надо из театра уходить, потому что нет контакта, одно равнодушие, цинизм, что театр ничего с такими сердцами сделать не сможет. Это были 90-е, а работа с Кэти Митчелл состоялась, наверное, в 2007-м. Но вот такой похожий опыт. Теперь я знаю — в театре все что угодно может случиться, и знаю, как надо действовать.
«Если Вселенная отводит от вас каких-то людей, этому надо радоваться»
— Если бы вы писали книгу о том, что должна помнить русская актриса, отправляясь покорять мир, делать карьеру в Голливуде, и не только в США, — три основных правила, которые нужно усвоить, чтобы потом не было мучительно больно.
— Я уже говорила, что не ездила на Запад с целью покорить мир, тем более Голливуд. Я там оказывалась по воле судьбы, меня просто приглашали на работу. Я делала ее максимально честно, и меня приглашали дальше. Интуитивно я понимала, чтобы сделать карьеру в Голливуде, нужно многим пожертвовать. Но повторю — я не собиралась ее делать. Я никогда не хотела жить в Америке. Поэтому советовать ничего не могу.
Могу только сказать, что везде работают люди и везде ценят профессионализм. Иногда это важнее идеального произношения или отсутствия акцента. И еще, наверное, нужно научиться принимать жизнь такой, какая она есть, отпускать и уметь не расстраиваться. Нужно научиться принимать поражения и вновь подниматься, идти вперед — вот такие советы, но они будут полезны в любой стране и в любой сфере деятельности. И еще надо научиться благодарить, потому что если Вселенная от вас отводит какой-то проект и каких-то людей, этому надо радоваться. В этом надо видеть провидение, которое вам готовит что-то лучшее.
— Жизнь на Западе: что вы в себе открыли, живя в Великобритании и других странах? И что положительного, полезного вы привезли сюда. Не только в профессии, но и в жизни.
— Профессионального — ничего. Свою профессию я получила здесь, в России. И благодарна только своим учителям. А в жизни я очень благодарна своему мужу и его высококультурной семье. И я была бы совершенно другим человеком, если бы не вышла замуж за Луи. Рядом с ним мне удалось научиться очень многим вещам. Не стану все перечислять, но элементарная культура общения у них, конечно, на другом уровне. Я это не всегда использую, но понимаю, в каких обстоятельствах и как надо, например, быть одетым, как разговаривать. В моем окружении меня этому никто не научил бы. Ну, и ценить прекрасное я тоже научилась благодаря семье Луи.
С ним мы в спектакле впервые работаем (раньше только в кино снимались). Луи писал музыку, и он как будто почувствовал, про что она должна быть. Музыка космическая, и этот фон подчеркивает невидимое присутствие чуда Бога. Если душа к нему повернута, тогда обязательно получите ответ и защиту. Поэтому у нас стояла задача раскрыть магию присутствия невидимых сил, которые оберегают и ведут нас по жизни.
— Из нашего разговора и на вашем спектакле я понимаю одно — вы стали настоящим патриотом. Для этого нужно пожить в другой стране?
— Я знаю много патриотов, которые никогда не выезжали за пределы страны. Просто в моей жизни так сложилось — у меня был такой путь. Я отвечу так: чтобы быть патриотом, нужно было родиться в той великой стране, в СССР. Там любовь к Родине была обычным делом. Не в «совке», а именно в Советском Союзе, где было много хорошего: детство беззаботным и защищенным, можно было планировать свою жизнь на годы вперед; где бесплатно давалось качественное образование; каждый подросток имел возможность развивать свои таланты, посещая кружки, студии, школы, художественные или музыкальные. И это все за счет государства. Моя страна сделала для меня очень много хорошего, и для моей мамы, бабушки. Это от меня никуда не денется.
