ИЗ ДОСЬЕ "МК"
Актриса родилась в Орле. В 2008 году окончила Театральный институт имени Бориса Щукина (курс В.В.Иванова) и в том же году была принята в труппу Театра имени Евгения Вахтангова. Через полтора года получила главную роль в спектакле «Маскарад» Римаса Туминаса. Работала с режиссерами Юрием Любимовым, Владимиром Ивановым, Юрием Бутусовым, Светланой Земляковой, Владимиром Бильдияном.
Когда есть что играть и на чем — для меня хорошо
— Маша, сколько в твоем активе сейчас музыкальных инструментов?
— Аккордеон в «Онегине», виолончель — в «Войне и мире», а в премьерном спектакле «Генерал и его семья» у меня электрогитара, барабаны и мелодика. Кстати, в «Онегине» сначала я репетировала в составе танцкласса, еще не зная, что буду играть Ольгу. А поскольку не люблю в театре без дела сидеть (сидеть и ждать для меня самое сложное), то как-то на репетицию принесла аккордеон, чтобы свободное время занять. «Может, к сцене именин что-нибудь выучу», — подумала тогда. А Римасу Владимировичу понравился аккордеон, и в итоге Ольга у него вышла с аккордеоном. Потом аккордеон перекочевал в другой спектакль — в «Минетти». А в «Войне и мире»… Не скажу, что могу как профессионал вести смычок, но у виолончели те же струны, что и на гитаре. Но я же играю на слух.
— Тебе скучно, если в спектакле мало музыки и режиссер не использует музыкальные инструменты? И какая для тебя из ролей самая желанная: с инструментом или без? Та, что легче далась или сложнее?
— Когда есть что играть и на чем — для меня хорошо. Люблю музыку, она все оживляет, с ее помощью можно дорассказать то, что не сказал словами, телом, душой. И я все больше склоняюсь к тому, что музыка — высшее искусство. А насчет сложности… Все роли даются сложно. Вот в «Войне и мире» у меня не такая уж большая роль, но я все больше и больше ощущаю нужность этого спектакля именно сейчас.
Я когда за кулисами сижу и слушаю сцены, вдруг начинаю отчетливо понимать, что со зрителями реально что-то начинает происходить, с этой тысячей человек. На других спектаклях не задаешься таким вопросом — просто играешь в свое удовольствие и всегда чувствуешь зал. А сегодня на «Войне и мире» как никогда остро ощущается включенность публики, понимаешь, что спектакль этот необходим как терапия, и не для ума больше — для души. Может, он кому-то поможет, кого-то излечит. Последние несколько месяцев его воспринимаю как некую миссию, как будто делаешь что-то хорошее для мира.
Казалось бы, драматических и даже трагических ролей у меня хватает, например, в «Маскараде» или в том же «Онегине», но здесь ситуация особая. Обреченность моей Сони изначальная, и мне ее очень жалко. Растет девочка в семье Ростовых и думает, что она такая же, как все дети: так же веселится, так же любит, а потом с каждым годом понимает, что ей, оказывается, чего-то нельзя. Наташе можно, а ей — нет.
— Ведь это была славная традиция — брать в дворянские семьи воспитанниц.
— Когда я во взрослом возрасте перечитала роман Толстого, у меня было ощущение, что все его герои — неприятные люди, даже Пьер: война, плен, а у него какие-то эгоистичные потребности, философствования. У Толстого человек точно голый. И такими же их показал Римас Туминас — объемно, не боясь темных, неприятных сторон. Не знаю, как зритель смотрит спектакль, но мне кажется, он должен разрываться от того, что и понимает, и не понимает — отчего человек так или иначе поступает. Вроде бы графиня Ростова права, а с другой стороны, жестока к приемной дочери. На первых спектаклях я даже не хотела выходить на поклоны.
Пошла на мастер-класс по стоянию на гвоздях и теперь стою
— Поражает, что в спектакле «Мастер-класс» о великой оперной диве Марии Каллас сложнейшую для любой драматической артистки оперную партию из «Леди Макбет» ты исполняешь не под фонограмму.
— Она действительно сложная, но с детства у меня страсть к тому, что не умею делать. В детстве на даче, как рассказывала бабушка, я напяливала на себя три ее комбинации и исполняла «Соловей, мой соловей». На уроках вокала в театре всегда хотела петь какую-то классику. Из инструментов нравились аккордеон, виолончель — люблю, когда в роли есть что-то такое. В общем, я про себя сделала один вывод — у меня гиперактивность, и только невыполнимая задача помогает сбросить лишнюю энергию, помогает спокойненько распределиться.
Да, я всегда понимала, что надо заниматься музыкой, пойти учиться оперному искусству — у меня для этого есть способности, но до дела так и не дошло. Музыкальную школу не заканчивала, даже с листа читать не умею, но мой дедушка был очень музыкальный, до конца жизни прекрасно играл на баяне, и мне показывал, как это делается. Он играл на слух, ориентировался по тональности. И эту партию леди Макбет я тоже на слух учила — за три дня выучила. Я и в «Онегине» достаточно легко беру до си. А в свое время пробовала брать и рэ, и ми, и фа.
У меня вообще такая философия — нет невыполнимого, всё в нас — только надо что-то начать, и организм сам привыкнет. Сейчас, например, я начала ходить на Бикрам-йогу, то есть горячую йогу — про нее мне рассказали наши актрисы Оля Лерман и Катя Крамзина. Она проходит в зале при 40 градусах, и это потрясающий опыт. Все преподаватели говорят, что здесь вопрос твоего выбора, чисто психологический. Рекомендуют не выходить из класса, даже если случится паническая атака и станет плохо. Если ты себя правильно настроишь, начнется внутренняя работа. Кто сказал, что это невозможно?
— Интересно, что такого особенного ты узнала о себе в этой йоговский парилке, так сказать, в сухом остатке?
— Я получаю энергию и веру в себя. Еще недавно пошла на мастер-класс по стоянию на гвоздях. Мне так это понравилось, что купила себе доску и теперь вот стою. Не потому, что ищу что-то принципиально новое, — просто у нас столько возможностей, а мы о них не знаем. Я сейчас прихожу к такому возрасту — 37 все-таки, и как говорит Пьер в «Войне и мире»: «Это все я, это все мое». Может быть, я доживу до преклонного возраста и покорю Эверест.
— Раз ты стоишь на гвоздях, что тебе сольфеджио выучить?
— Тут важна мотивация. Я пыталась учить сольфеджио, а в недетском возрасте оно дается тяжело. Наверное, мотивации не было: если я на слух хорошо учу, зачем сольфеджио?
Только осетины смогут вынести мне окончательный вердикт
— В последнем премьерном спектакле «Генерал и его семья» (по последнему роману Тимура Кибирова, режиссер Светлана Землякова. — М.Р.) у тебя не совсем обычная для тебя роль — осетинской женщины с экзотическим именем Травиата Захаровна. Я и другие зрители тебя даже не узнали — настоящая восточная штучка. Где ты ее нашла?
— Светлана Васильевна вначале мне сказала: «Маша, мы, конечно, не будем делать акцент». Но когда ты человека начинаешь потихонечку разбирать, то к тебе само собой приходит все раннее увиденное, наблюдаемое в жизни, и оно как-то пристраивается к месту, к фразе. А потом я начала править речь, искала осетинский акцент. И только осетины смогут вынести мне окончательный вердикт — насколько у меня получилось.
— Ты сравнивала диалекты кавказских языков?
— Я смотрела разные языки, и они, конечно, различаются. Но могу сказать, что осетинский для меня больше шел изнутри. Потому что на технике, особенно на первых спектаклях, можно переборщить с акцентом, а когда это внутреннее, в любом случае будет столько, сколько нужно для твоего актерского самочувствия.
— Ты во всем такая перфекционистка?
— Да, и это очень мешает.
— В какой работе ты пала жертвой собственного перфекционизма?
— Да во всех. Везде я себя останавливаю, потому что это уже превращается в синдром дилетанта. То есть понимаешь, что везде все делаешь по чуть-чуть, а люди профессионально годами занимаются. Если это касается игры на каком-нибудь инструменте или оперного пения, то думаешь: «Вот придет человек, который серьезно играет на виолончели, и скажет: «Что-то эта артистка Волкова не то и не так…»
— Или певица, которая имеет в репертуаре партию леди Макбет.
— Ну да. И если ты взялся сделать что-то очень хорошо, то отдаешь себе отчет в том, что для идеального исполнения нужно много лет учиться. Ну что остается делать? Учиться жить с этими мыслями.
— В большинстве спектаклей ты — солнечная, лиричная. А в «Генерале» все кончается смертью твоей героини, и ты значительную часть второго акта проживаешь эту смерть.
— Немолодые героини были у меня и в «Бесах», и в «Новой квартире». И умирала я в «Маскараде». Но в «Генерале»… Светлана Землякова умеет так увлечь, так сделать каждую роль, что за две-три сцены артисты как будто целую жизнь проживают. Мы же два месяца с 10 утра до 12 ночи на репетициях сидели без единого выходного. И никто не хотел расходиться.
Не представляю, что у меня нет актерской профессии
— У тебя много спектаклей. Можно ли говорить о том, что какая-то роль пригодилась, а может быть, даже помогла в жизненной ситуации?
— Так сразу не скажешь… Просто со своими персонажами не расстаешься, ходишь с ними, живешь. Философия персонажа, если она близка, проникает в меня. И ты, как пылесос, ходишь и все собираешь, собираешь — проявления, ощущения, и потом они все равно где-то выстрелят. Из жизни — на сцену, со сцены — в жизнь: это для меня одна дорога.
— Если тебе вдруг скажут: «Театр закрыт, и ты, Маша, больше не работаешь». Твои действия?
— Даже не представляю, что со мной будет. Значит, буду верить, что может появиться другой театр. Но с другой стороны, нельзя зарекаться ни от чего. Сейчас, например, я не представляю, что у меня нет актерской профессии. Я так люблю ее. Любой спектакль люблю играть — это как наркотик. В отпуске скучаю по сцене. Не потому, что больше ничего не умею, — умею очень многое.
— Да, люди рассказывают, что ты делаешь потрясающую одежду, используешь необычные материалы, чуть ли не китовый ус. Это правда?
— Один раз было с усом — я тогда корсет себе шила. И то не с усом китовым, а с косточкой. Шью как любитель, просто в какой-то момент стало раздражать соотношение цены и качества материалов. Поняла, что за эти деньги можно найти материалы получше. И шью я не на заказ, а исключительно по своим потребностям, по вдохновению — начинаю с платья, а в результате могу куртку сшить.
— Значит, у тебя с импортозамещением должно хорошо получаться.
— Тут вопрос только времени. Театр — любимое дело, а дизайн одежды — хобби.
Максаковой только дай встать на сцену — ее не остановить
— Людмила Васильевна Максакова, с которой ты играешь не один спектакль, уверяла меня, что ты готова на алтарь искусства принести все. Ну вот как будто ты актриса не ХХI, а из ХIХ века. Это действительно так?
— Мне кажется, да. Правда, для меня пока вопрос так не стоял… Но не буду говорить как ростовщик — смотря за какую роль принести. У меня семья с дорогими для меня людьми, и, пожалуй, за исключением вот этого узкого круга, я — да, готова положить все на алтарь театра. Но звучит пафосно как-то. Да сама Людмила Васильевна для меня прекраснейший партнер. Скажем, в «Мастер-классе» очень много текста, музыки, но я знаю, что мы с ней всегда выкрутимся, потому что она очень живой партнер.
Когда мы тот же «Мастер-класс» выпускали, я видела, как она каждый божий день репетировала. Ей только дай встать на сцену — не остановить. И глядя на нее, ты действительно понимаешь, что с такой установкой в работе меньше устаешь. Когда ты не приходишь в театр с настроем: «Ой, у меня уже пятый спектакль подряд», а с другой интонацией, с радостной, говоришь себе: «Да, подряд пятый», то действительно это работает.
— Я вот никак с твоими гвоздями не успокоюсь: если на них постоял, заряжают на пятый спектакль? Или гвозди — это все-таки прикол?
— Никакой не прикол. Я сейчас купила гвозди побольше, вышла на второй «шаг». На старых, для новичков, цинковых, стою минут 20, на других, что посложнее, минут 10 простою. Для меня это дополнительный источник энергии, другие ощущения. Вот сегодня я пробежала восемь километров, хотя планировала всего пять. Но на четвертом энергия открылась, и на гвоздях не пришлось стоять. А так, если душа с утра не проснулась, то постоял на гвоздях, подумал 10 минут, и помогло. Не берусь рассказывать про всякие энергии, потому что я не гуру, не мастер медитаций и йоги, но верю, от чего энергию можно получать, и у меня как-то все складывается. Это сродни актерскому мастерству — пока внимание держишь, ты в балансе. Внутрь себя внимание положил, на гвозди встал — у тебя по организму энергия побежала.
— Это помогает в экстриме? Например, срочный ввод?
— Когда у Ани Антоновой чуть ли не на сутки задержали рейс и в театре случился форс-мажор, мне в час дня позвонила наша Любовь Леонидовна (Любовь Кузнецова — зав. режиссерским управлением. — М.Р.) и спросила: могу ли я сыграть роль Ани? В принципе, я быстро текст учу и за полдня выучила.
— Вопрос деликатный: насколько тяжело внутри, если не снимают в кино, нет пока сериалов, полного метра?
— Не тяжело, потому что у актера есть понимание: сегодня ты играешь, а в следующем сезоне тебя могут не взять. Но я просто верю и загадываю.
— А если не будет ролей, ты придумала для себя план жизни? Тем более что в нынешнее время трудно что-то планировать, загадывать.
— Нет, не придумала. Действительно все так зыбко и все может закончиться быстро, что нет времени страдать, рефлексировать. От этого толку никакого, просто потеря времени. «Не берут сниматься? Возьмут», — думаю я.
— Маш, не совсем поняла: ты просто счастливый человек или фанатичка?
— Счастливая фанатичка.
