Герой фильма — деревенский мужичок — спас котенка, принес его домой. А потом выяснилось, что никакой это не котенок, а лев, да еще синий. Соседи написали жалобу, и приехали из города порядок наводить солдаты, пушку привезли. Пришлось быстро погрузить домик на телегу и ехать куда глаза глядят в поисках покоя. Кого только не встретили дед и лев по дороге, пока не добрались до земли, где львы разноцветные и все звери живут дружно.
ИЗ ДОСЬЕ "МК"
Зоя Трофимова родилась в Свердловске, окончила художественное училище, поступила во ВГИК, как художник работала на картине «Рождество» Михаила Алдашина, завоевавшей множество призов по всему миру. А потом уехала во Францию, где вместе с мужем Юрием Черенковым создает мультфильмы. Их «Низенький принц» получил «Хрустального медведя» как лучший короткометражный фильм на Берлинском кинофестивале в 2003 году. Как режиссер Зоя сделала «Мелочь», как художник-постановщик работала на «Шерлоке-Холмсе и докторе Ватсоне», «Никите Кожемяке» и еще многих картинах.
Мы поговорили о том, как создавался ее новый фильм и как работают во Франции мультипликаторы.
— Сколько времени снимался «Синий лев»?
— Четыре-пять лет. У нас же отсчет идет от первой идеи и написания сценария.
— Тем удивительнее, что вы предугадали ход событий, когда весь мир пришел в движение и люди начали покидать свои дома.
— У художников, видимо, есть какие-то предчувствия. Мы почти каждый год бываем на Международном анимационном фестивале в Анси (это своего рода анимационные Канны. — С.Х.). Я помню, что в тот год, когда в Нью-Йорке взорвались башни-близнецы, в программе почему-то было много кровожадных фильмов. С нами был наш трехлетний сын Мишка, которого не с кем было оставить. Он ходил на все показы, и мне приходилось постоянно закрывать ему глаза. А потом наступило 11 сентября. Сейчас всюду беженцы, и мы не можем об этом не думать. Хотя изначально я хотела сделать просто фильм про льва, нарисованного на доске.
— Что это за техника — домовая роспись?
— Это Русский Север XIX — начала XX века. Крестьяне, чтобы украсить свой быт, приглашали народных мастеров, которые расписывали избы. Лев был как оберег от злых духов. Его рисовали на входных дверях, при входе в погребок. Могу целую лекцию прочитать про историю проникновения льва в Россию. Когда мы делаем фильмы, люблю покопаться в историческом и этнографическом материале, в котором можно найти вдохновение. Мое вдохновение — это Русский Север.
— На старых изображениях лев был синего цвета?
— Никто же тогда не знал, какого цвета бывают львы. Их же в России не видели. Торговцы привозили тарелки с изображением льва, оружие, на котором выгравировано какое-то странное животное. Людям казалось, что это кошка, но уж очень много на ее голове шерсти. Если вам опишут животное, которое вы не знаете, и вы попытаетесь его нарисовать, то результат, наверное, будет такой же. Лев мог быть похожим на обезьяну, человека, волка или кошку. Что же касается цвета, то традиционно его рисовали желтым или серым, он мог быть кирпичного цвета.
— Мужичок у вас получился трогательный. Как рождался этот образ?
— Мне приснилась бабушка, которая нашла котенка, а он превратился во льва. Но на фестивалях обычно много фильмов про бабушек, и я решила: пусть лучше дедушка отправится в путешествие, тем более что такие приключения выпадают на долю героев. Для меня дедушка в ушанке — образ помора. Я хотела сделать длинные уши, но их сложно анимировать, так что шапку пришлось сделать обычного размера. Назвали мы про себя мужичка Федором. Жил он в деревне бобылем, подобрал в лесу погибающего котенка, и стали они дружить.
— Что это за существа, выпрашивающие молоко, встречаются на пути странникам?
— Меня вдохновили женщины, живущие то ли в Индонезии, то ли в Таиланде, которые ставят кольца на шею, и она становится как у жирафа. У меня это собирательный образ голодных и несчастных людей в пустыне.
— Работала большая команда? Техника ручная или компьютерная?
— Основную работу мы делали с моим мужем. Команда была маленькая. Это копродукция с российской студией «Пчела». Как аниматор работал Алексей Алексеев. Это он так прекрасно двигал нашего льва. Я и сама чуть-чуть анимировала. Мечтала все сделать ручное, как роспись, маслом по стеклу. Поскольку это очень дорогая техника, наш французский продюсер сказал: «Умри с мечтой». У меня много персонажей. Фильм идет 18 минут. Все это затянуло бы производство на несколько лет, поэтому мы выбрали компьютерную перекладку. Она мягкая и совсем не примитивная. Мы все делаем дома. Половину нашей гостиной занимают компьютеры, провода, электронное пианино. Так и живем. Во Франции считается, что производство начинается, когда ты нашел деньги на фильм и он запускается. Вот тогда студия тебя принимает, собирается команда, и вы начинаете делать фильм. А пока что-то придумываешь и ищешь средства, работать приходится дома. Никто этого не оплачивает.
— Во Франции имеет значение, кто вы и откуда?
— Если у тебя есть талант, интересная идея, хорошо поданное досье — приезжай и работай. У нас здесь много русских. В регионах Франции выделяются средства на культуру. Там тоже объявляют конкурс, и ребята представляют свои проекты. Так собирают бюджет фильма, и он состоит не только из финансирования министерства культуры. Продюсеры ищут дополнительно средства в регионах.
— Приходится где-то еще работать, чтобы жить?
— Я работаю на разных студиях. В нашем городе их пять-шесть, постоянно есть какие-то проекты. Почти полтора года я работаю на детском сериале по книге, где рисунков не так много, и надо придумать то, что не было нарисовано. Я занимаюсь дизайном визуального решения декораций.
— Валанс — не такой уж большой, а в нем столько анимационных студий.
— Студию «Фолимаж» организовал Жак-Реми Жирар. 25 лет назад анимацией занимались избранные люди, нас было не так много. Мой муж Юрий Черенков приехал во Францию в 1994 году после того, как выиграл европейский конкурс «Резиденция». Он сделал фильм «Большая миграция» (о приключениях перелетной птички, потерявшей в тумане своих спутников. — С.Х.) и получил кучу призов. Жак-Реми предложил ему сотрудничество, хотел, чтобы он остался во Франции. И они сделали первый полнометражный фильм студии «Фолимаж» «Предсказание лягушек». Все хорошо пошло. Жак-Реми понял, что не хватает творческих кадров, и они открыли киношколу. В ней училось много русских ребят. Каждый год выпускается человек 15. Мы рассказывали, как у нас устроены Высшие режиссерские курсы, к нам прислушались и сделали почти то же самое, но еще лучше. Когда дело наладилось, стали появляться другие студии.
— Работа на студии жесткая, строго по графику? Вдохновения ждать не приходится?
— Работаю семь часов в день и пять дней в неделю. Необязательно приходить ровно в девять утра и уходить в пять вечера. Все строится на доверии. Могу прийти позже и задержаться на работе.
— Увлечение живописью началось у вас в детстве?
— Мои наклонности заметила еще в детском саду воспитательница Тамара Ивановна. Я помню всех своих учителей по имени и отчеству. Она была творческая натура, делала с нами поделки, рисовала. Зимой мы лепили из снега скульптуры. Именно Тамара Ивановна порекомендовала меня в изостудию Дворца пионеров. Родители всячески поощряли мое увлечение. Сестра дедушки была заслуженным художником, жила в Узбекистане. У нас дома было много ее работ. Так что я выросла в окружении картин, слушала рассказы о художниках. Мама преподавала историю культуры и музыку. Было из чего семени прорасти. Я окончила художественное училище в Свердловске. Там были замечательные преподаватели и прекрасная атмосфера. Училище располагалось наискосок от художественной школы, где я до этого училась. Так что мое детство и юность прошли на одной улице.
— Почему вы пошли во ВГИК?
— Мечтала работать в анимации художником. О режиссуре тогда не думала. В советское время ВГИК был единственным учебным заведением, где можно было получить профессию художника-постановщика анимационного фильма. Существовали целевые наборы, но наша киностудия в 1988 году не дала мне направления. Я тогда очень расстроилась. А через год сняли все ограничения, объявили свободный набор, и уже любой желающий мог подать документы и поступить. Я приезжала с папкой работ, показывала их своему будущему педагогу Вадиму Курчевскому. Он дал «добро», сказал, чтобы поступала. Юра тоже поступил в тот год. Мы с ним однокурсники. Моей дипломной работой стало «Рождество» Михаила Алдашина. А первая наша совместная картина — «Другая сторона» про червяков. Миша очень нам с Юрой помог. Времена были трудные. С работой дела обстояли плохо. Есть было нечего. Я уже начала рисовать диплом. Вдруг появился Миша и предложил делать «Рождество». В общем, в середине года я поменяла тему диплома. Наши преподаватели были в легком обмороке. Но ничего — успела, за пять месяцев сделала 15 эскизов. Это была полноценная подготовка к фильму. Я параллельно поступала на Высшие режиссерские курсы. А в 1997 году уехала во Францию. У мужа появилась там работа. Честно скажу, не хотела ехать, но сложилось так, как сложилось.
— Ваши однокурсники работают в мультипликации?
— Многие однокурсники работают в кино. С нами училась дочка художника Калантарова — Гуля. Мы с ней жили в общежитии. Она успешно работала в Америке, стала дизайнером фильма «Холодное сердце» на студии «Дисней». Несколько лет назад Гуля умерла от рака. Дина Синеокая делает современное кино. С нами учился мальчик из Йемена — Муфит. Но там война, и никто не знает, что с ним стало. Еще у нас был кубинец Карлос, женившийся на девочке с киноведческого факультета. Он живет в Белоруссии. А самый известный из художников-постановщиков у нас — Федор Савельев.
— В ближайшее время будете делать свое авторское кино?
— Я пока к нему не готова. Это сильно выжимает и эмоционально, и морально. Доделывать «Синего льва» пришлось в период самоизоляции. Мы работали с московским звукооператором Артемом Фадеевым только по телефону. Все решалось на расстоянии. Если я все-таки возьмусь за новый фильм, то он будет связан с народной живописью или средневековой сказкой.
— Откуда такой интерес к русскому фольклору?
— Это детский флешбек. У нас была большая библиотека. Почему-то торцом стояла на полке книга про лубок. Когда родителей не было дома, я ее часто вынимала. В изостудии нас учили правильно рисовать табуретки и натюрморты. Листая книгу, я думала, что же это такое, разве тогда не умели рисовать? Почему все какое-то косое-кривое? Мне нравится наивное искусство, хотя я получила классическое образование и все могу нарисовать. В наивных рисунках больше эмоций. Они неправильные, но выразительные и честные. Мы городские жители. Мои близкие — музыканты, конструкторы, инженеры — русских песен особенно не слушали, предпочитали классику. Папа любил джаз. Я впервые услышала народную музыку в Москве на концерте ансамбля Бориса Покровского, куда мы пришли с мамой. Это было что-то типа Масленицы. Вокруг нас водили хоровод. Что-то языческое было в этом действе. На меня, еще ребенка, оно произвело сильнейшее впечатление. Мне нравится все, что связано со Средневековьем, все наивное, честное и красивое.
— Изменилось во Франции отношение к русским из-за происходящих событий?
— В нашем городе нет. У нас много белорусов, украинцев, русских, армян. Многие из них связаны с кино. Я здесь как посол России по культуре. Все меня прекрасно знают. Сколько здесь живу, столько и пропагандирую русское искусство, с любовью рассказываю про лубок, народное творчество. В нашем городе все вокруг анимации строится. У нас через неделю в 27-й раз пройдет «Фестиваль одного дня». Его организаторы бесплатно знакомят местную публику с разными авторами и направлениями. В программе заявлены три русских фильма. «На краю земли» Константина Бронзита, «Принцесса и бандит» Михаила Алдашина и мой «Синий лев». Мне надо будет произнести речь, найти нужные слова, потому что все в мире поменялось.
— Ваши дети продолжают ваше дело?
— Сын не пошел по нашему пути. А дочь хорошо рисует, изучает в Лионе графику и дизайн, хочет попробовать себя в разных направлениях. Там сильная текстильная школа, и дочь интересуется дизайном ткани.
— Что вам важно выразить своими работами?
— Мы снимаем кино о том, что мир прекрасен, хотя иногда он жесток. Наша страна пережила Вторую мировую войну, и ужас перед ней лично у меня есть. Я не могу рисовать что-то страшное, происходит отторжение на физиологическом уровне. Так хочется, чтобы мир стал добрее. Снимая жестокое кино, люди, наверное, эвакуируют из себя стресс. Если в мире происходят страшные события, то получается, что наши фильмы не смотрят. На российских телеканалах идут бесконечные политические шоу и не показывают прекрасные картины, анимацию.
Обидно за нашу профессию. Мы вроде как волшебники, рассказываем добрые истории, и каков результат? Просто плакать хочется. Мы живем на одной планете. Я люблю слушать музыку разных стран, и мне хотелось в нашем фильме сделать необычный музыкальный ряд. Там, где война, у нас звучит национальный иранский инструмент даф — огромный бубен с цепочками. Играет на нем перс, живущий в Голландии. Во время ковида нельзя было даже запись сделать, и он сам все записал. В финале фильма звучит фрагмент «Империя Мали» из концерта каталонского дирижера и собирателя старинных инструментов Джорди Саваля. Он восстанавливает старинную музыку по партитурам. У него в Барселоне есть группа Hesperion XXI. Он собирает музыкантов, турок и армян, палестинцев и евреев, чтобы они вместе играли концерт. Я была на его концерте в Лионе и чуть не расплакалась. Наш мир так многообразен. Печально, если молодые в нашей новой реальности не смогут его увидеть. Когда мы с Юрой впервые оказались в Италии и увидели в одной из церквей Вероны фрески, у нас был шок. Мы знали о них только по черно-белым иллюстрациям. Для художника очень важно куда-то выезжать, смотреть и вдохновляться.
