В 1990 году, когда Рабинеру было 17 лет, он начал писать о спорте в еженедельник «Собеседник» и получил от редакции задание собрать мнения о провале сборной СССР на чемпионате мира по футболу-90. Позвонил дяде — и в ответ услышал экспромт. Шаферан был болельщиком «Спартака» и очень расстроился тому, что в очередной раз в команду не взяли Федора Черенкова.
Федя в «Спартаке» себя нашел,
И пришел со «Спартаком» к победе.
Феде и без сборной хорошо.
Ну а сборной — не всегда без Феди.
Рассказы известных людей советской эстрады говорят о том, что подобные быстрые реакции были очень типичны для Шаферана. Эти истории — не только о прекрасном поэте, но и о его эпохе, которая ушла со сломом времен. При том что Игорь Давыдович писал лирические стихи, не прославлял КПСС и не был членом партии, а наоборот, демократически настроенным человеком, он не смог вписаться в новые времена. Поэзия в песнях не была им нужна. Шаферан перестал быть востребован, заболел и умер в марте 1994 года.
Юрий АНТОНОВ: «Был настоящим поэтом-песенником, а сейчас такой профессии вообще нет»
— Как-то раз Игорь позвонил и сказал, что попросили сочинить песню к юбилею Крымской области. Он написал стихи, прочитал по телефону. Мне понравилось — и таким образом получилась песня «На улице Каштановой».
Никогда в жизни не ожидал от нее такого успеха! Отдал ее на радиостанцию «Юность». Через неделю мне оттуда звонят: «Юра! У нас поток писем! Просят каждый день ставить эту песню!»
И до сих пор люди ее очень любят. Когда выступаю на мероприятиях, все подпевают, танцуют под нее. Почему она стала такой популярной — мне трудно сказать. Тут надо у народа спрашивать. А еще была такая же замечательная песня «У берез и сосен». Уже спустя много лет после смерти Игоря мы с Григорием Лепсом сделали ее потрясающую версию.
О Шаферане могу сказать только самые лучшие слова. Как поэт-песенник, лирик он зарекомендовал себя как один из лучших в Союзе. А еще Игорь был очень скромным и чрезвычайно порядочным человеком. У меня остались самые лучшие воспоминания и о том времени, когда мы с ним работали, и о нем лично.
Обычное место явки у нас было — кафе «Националь». Там собирались самые популярные поэты-песенники — помимо Шаферана, Танич, Дербенев. Это был небольшой клуб единомышленников, все приходили туда на обед. Их ведь было не очень много — поэтов, которые писали стихи на музыку и стабильно занимали верхние строки по популярности.
Помню случай. Купил себе «Вольво» — по советским меркам что-то невероятное. Прихожу в кафе — все на месте, как обычно. Решил по такому случаю угостить друзей-поэтов шампанским. Выпили, вышли на улицу. Едва поэты увидели эту «Вольво», как: «Хотим посидеть в ней!» До сих пор не понимаю, как они все там поместились — их было, по-моему, шестеро. Но поместились и прокатились. И у меня были очень приятные ощущения, у них — очень радостные лица, и Шаферан был среди них. Почему-то на всю жизнь запомнил этот момент. Элитные поэты-песенники были своего рода кланом, и попасть в него молодому композитору было большой честью. Всегда был рад общению с ними.
Бывал у Шаферана и дома, в доме на Садовом кольце между «Смоленской» и «Парком культуры». Он всегда был радушным хозяином и вообще приятным человеком. Таким в моей памяти и остался. Он был настоящим поэтом-песенником. А сейчас такой профессии вообще нет. Она, по сути, ушла в небытие. Сочиняют все кому не лень...
Михаил БОЯРСКИЙ: «Пел «Дрессировщики» и в зоопарке у клетки с тигром, и в «Утренней почте» — везде.
— Лично с Шафераном знаком не был. Но песня «Дрессировщик» - конечно, событие в моей жизни. Композиторы Пресняков и Маликов-старшие предложили мне ее спеть, текст понравился — и я впервые исполнил ее на «Новогоднем огоньке». В клипе на арене цирка мне там после «укусов тигра» сначала одну, а потом вторую ногу в гипс заковывали!
Настолько оригинальный и неожиданный сюжет! В общем — актерская песня. Она очень быстро стала популярной, и я ее всегда с удовольствием исполнял. Заводная! Пел ее и в зоопарке у клетки с тигром, и в «Утренней почте» — везде.
И застольная. К сожалению, ни разу не был в компании Преснякова и Шаферана, когда они поднимали рюмки и под «Ап» выпивали. Не далее как при наступлении этого года, Года Тигра, исполнял ее опять же на «Огоньке».
Вячеслав ДОБРЫНИН: «Он был потрясающий человек — с юмором, умный, тонкий. Просто гениальный. Настоящий одессит!»
— Игоря Давыдовича я очень любил, мы с ним дружили. Он был потрясающий человек — с юмором, умный, тонкий. Просто гениальный. Настоящий одессит!
Написал много десятков песен и с Шафераном, и с Дербеневым. Игорь мог и на готовую мелодию стихи писать, и сначала их приносить — а Леонид предпочитал сочинять на готовую мелодию. Они очень дружили и написали вместе стихи к нескольким песням. Два гения! Еще Миша Танич. А больше никого не было. Роберт Рождественский был в первую очередь поэтом в чистом виде, хотя песни тоже писал потрясающие.
Какая же гениальная песня Шаферана: «Ромашки спрятались, поникли лютики!..» Помню, как Игорь ее принес, а Дербенев сразу: «Хочешь напишу на нее пародию?» Шаферан, естественно, согласился — любили они это дело. И вот Лёня исполняет. А Шаферан хохочет.
«Сняла решительно бюстгальтер, трусики,
Казаться гордою хватило сил.
А он достал его, такой малюсенький,
На что надеялся, когда просил?!»
Лидия КОЗЛОВА, поэт, вдова Михаила ТАНИЧА: «Из леса они принесли и «Ходит песенка по кругу, потому что круглая земля», и «На тебе сошелся клином белый свет»»
— Помню, как Игорь у нас появился со словами: «Миша, а давай попробуем вместе что-нибудь написать!» Танич сказал: «Давай!» — и они начали сочинять. Им это, слава богу, удавалось. Это лучшие песни, которые были написаны двумя поэтами вместе. Как надо чувствовать друг друга!
Мы жили за городом, в Подмосковье, Шаферан к нам приезжал. Мы были тогда людьми очень бедными. Поэтому, чтобы добыть пропитание, они шли в лес, по грибы. И пока ходили — что-то придумывали. Именно из леса они принесли и «Ходит песенка по кругу, потому что круглая земля», и «На тебе сошелся клином белый свет». Их прогулки, их душевное расположение друг к другу, понимание прекрасного и людей — всё это помогало им сочинять вместе.
Шаферан был тонким, душевным и наблюдательным человеком. У него был интересный поэтический голос — очень интимный, точный, безобманный. Люблю песни Игоря и всегда их узнаю. Потому что они очень трепетные. Было немного классиков- поэтов, работавших в песне, и Игорь в их числе. Рождественский, Танич, Дербенев и обязательно Шаферан!
Миша с Игорем часто ходили вместе на футбол. У них была такая традиция — как у испанцев ходить на корриду. Это было для них большим праздником. Никакая поэтическая конкуренция не повлияла на их дружбу. Наоборот, у них была радость, когда кому-то удавалось придумать что-то удачное.
Не согласна с тем, что Шаферану как поэту не удалось вписаться в новое время. Просто он был очень ответственным перед собой — чтобы не сочинить какую-то белиберду. Звание поэта было в нем высоко развито. Он в этом плане был слишком скромен, что говорит только о его таланте.
Игорь был человеком ненавязчивым, и кому-то не слишком далекому могло показаться, что он незаметен. А он был заметен. И остается даже после своего ухода из жизни. Игорь остался! И не только в сердцах близких, родных и друзей, а очень многих людей. Даже не зная, чьи слова в песнях, они их поют и поют. Потому что доверяют им.
Вячеслав МАЛЕЖИК: «Шаферан был деликатен и мои битломанские замашки воспринимал нормально».
— Мы познакомились с Шафераном году в 85-м. Это было время, когда маститые авторы стихов начали охмурять молодых композиторов, которые пришли из андерграунда, из Московского рок-клуба. Успех тех же Антонова, Добрынина пошел через Дербенева, Шаферана. Поэтому, когда Игорь Давыдович мне позвонил, я не сильно удивился. Приехал к нему в гости, и мне очень понравилась обстановка. То тепло, которое я ранее получал, посещая Танича, получил и у Шаферана. Причем моментально нашлась куча тем для разговора, начиная с футбола. А я был большим специалистом по футболу 50-х – 60-х годов, близкому и ему, и мы схлестнулись с ним по линии «Спартак» — «Динамо», ведь я динамовский болельщик.
В итоге после той встречи Шаферан дал мне «Околоспортивную песенку» про пацана, который ни в одну спортивную секцию по возрасту не проходил, а закончилось это вот чем:
«И вот я повсюду ломаю ограды,
Рисую на стенах и лампочки бью.
Для спорта я старый, но все-таки надо
Куда-то энергию тратить свою!»
Игорь практически не корректировал меня — хотя сейчас понимаю, что шлягеры я, наверное, делал неправильно. С ним было очень приятно и комфортно. Он давал мне советы — какие песни продвигать в первую очередь, какие во вторую. Как строить взаимоотношения с членами худсовета фирмы «Мелодия», в который он тоже входил.
Так же он успокаивал меня, и когда я говорил, что моя песня не записывается в ресторанную «рапортичку», что приносило авторам деньги. Про политику говорил, что лучше туда не лезть и заниматься тем, что тебе по-настоящему греет душу.
Но самое удивительное, что сколько мы с ним ни работали над песнями, он ни разу мне не посоветовал, какая должна быть аранжировка. Тот же Танич сразу начинал напевать, в каком характере должна быть песня. Я говорил ему: «Ну что же вы меня засаживаете в колею, из которой на велосипеде не выехать?» А Шаферан в этом отношении был деликатен и мои битломанские замашки воспринимал нормально. Степень его доверия была очень высокой.
Мне безумно нравится написанная Шафераном вместе с Таничем «На тебе сошелся клином белый свет», хоть ее за повтор одной строки и подвергал осмеянию Высоцкий. А я считаю, что там это было креативной находкой – повторять фразу по нескольку раз. И «Мы желаем счастья вам» — конечно, великая песня. А пугачевская «Песенка первоклассника», «Я у бабушки живу» — это вообще попадание в детскую аудиторию, и оно тоже приносило успех.
Для меня во взаимоотношениях с Игорем важна была этакая философская линия отцов и детей. Как-то я пошел гулять в Болгарии по улице, смотрю — сидит чайка и ее крохотный птенец. Чайка пролетела один круг, второй, показывая, как надо это делать. Наконец, малыш сорвался с места и полетел. Шаферан был для меня в какой-то степени той чайкой, которая учила питомца летать.
Владимир МАТЕЦКИЙ: «У Игоря был высокий уровень самоиронии — он мог легко пошутить над собой. И в то же время сдержанность и осторожность».
— Шаферану было свойственно уникальное умение в двух-трех песенных куплетах рассказать историю. Драматургия песни — очень непростая вещь, требующая большого таланта. И он этим талантом обладал. Повешенное в первом запеве ружье обязательно должно выстрелить в третьем. Когда музыкальный мир стал меняться, и начали появляться тогдашние «моргенштерны», — а такое в популярной музыке происходит всегда, — я спорил с ним: «Не обязательно ружье должно выстрелить — пусть свалится на сцену!». «Нет, песня должна быть песней!», — отрезал Игорь.
У меня в памяти осталась не только его интонация — но и свойственное только ему словечко. «Повертеть песню», — он так говорил. Когда я думал, что уже всё нормально, он меня останавливал: «Вова, дай мне день-два, я эту песню поверчу». Это означало — доделаю какие-то детали. Речь шла как раз о том, чтобы все ружья выстрелили.
В первой половине 80-х молодые композиторы пришли к маститым поэтам. Они были старше нас, это было предыдущее поколение. И среди них вершинами возвышались — Шаферан, Танич, Дербенев. Большие фамилии, интересные люди. Дома у Игоря мы встречались и с Пресняковым, и с Крутым. Сдружились с Шафераном и много беседовали как на песенные темы, так и на другие. Написали несколько симпатичных песен, но начну с песенной истории, которая... не случилась.
Я всегда, помимо музыки, придумывал название песни и ключевую фразу в припеве. С одной стороны, для поэта это было удобно, он имел возможность оттолкнуться от идеи, — с другой, мог её не принять. Как раз это был второй случай, и речь шла о «Лаванде».
Звоню Игорю, играю на фортепиано, пою припев: «Лаванда, горная лаванда!..» Он говорит: «Володя! Тебе изменяет вкус. Это какое-то очень парфюмерно звучит, будто это реклама одеколона». — «Да нет, Игорь Давыдович! Это слово очень распевно звучит, звонко, красиво». — «Нет, это нельзя оставлять. Неинтересно».
Я расстроился, но ненадолго. Пошел к другому своему соавтору (Михаилу Шаброву. — Прим. И.Р.). А спустя некоторое время, когда «Лаванда» неслась из каждого утюга, Шаферан сказал мне: «Володя, а ведь все-таки ты был прав! Что-то я не среагировал».
У Игоря был высокий уровень самоиронии — он мог легко пошутить над собой. И в то же время сдержанность и осторожность. При этом обсуждали самый широкий круг вопросов. Ему были интересны мои познания в области западного музыкального мира. Я рассказывал ему про разные группы, про исполнителей, про тексты их песен. Часто говорили о книгах.
Игорь с Таничем вдвоем написали знаменитую песню «На тебе сошелся клином белый свет». По поводу ее иронизировал Высоцкий, у него была шутка про то , «как два автора написали одну строчку» — ведь она повторялась по три раза подряд. Но каждый раз — со своей интонацией. Просто тогда не было принято соавторство. Это сейчас любой западный хит может легко иметь пять-шесть соавторов — там поняли, что вклад людей с разными талантами дает песне реактивный старт.
Шаферан был поэтом, который, с одной стороны, был повсеместно признан, заметен — а с другой, очень сдержанно относился к любым общественным должностям. Говоря по-русски, никуда не лез, как и я. «Если можно куда-то не ходить — лучше не пойду», — таким был его принцип.
А вот Танич был совсем другим. Он по природе своей был артистом, хотел находиться на виду — у Шаферана этого вообще не было. Зато Игорь любил во всём досконально разобраться, обожал детали. Наверное, от этого шла и его любовь ко всяким фирменным вещицам — ручкам, электробритвам, часам. Недавно я покупал зятю в подарок ручку «Монблан» — так сразу вспомнил Игоря. Любовь к деталям — она ведь у него и на песню переносилась.
Шаферан всё время вспоминал Михаила Светлова, у которого учился в Литературном институте и относился к нему с огромным пиететом. Небольшая фотография Светлова висела у Игоря на стене. И эта связка «ученик-учитель», как мне кажется, помогала Игорю — он проверял свои стихи светловским прищуренным глазом, как бы сверяя их с его вкусом.
К Высоцкому Игорь относился положительно, понимал составляющие его магии. Но без ума от его поэзии не был, поскольку смотрел на нее иначе, чем большинство людей, мог видеть только ему заметные шероховатости. Но и находки в поэзии Высоцкого отмечал, очень за него радовался. Может быть, этот строгий «светловский» взгляд мешал Шаферану воспринимать чужую поэзию «в целом» — ведь он постоянно оценивал уровень стиха, уровень рифм, образов, метафор.
Он слышал какую-то новую песню и объяснял, что это поэтически слабо. Я говорил ему: «Мир меняется». А он мне: «Фиг с ним! Пускай меняется, Володя! Но песня должна быть сделана чисто».
Не понимаю, что в его, лирического поэта, случае может означать словосочетание «признан властью». Он не был орденоносцем, не гонялся за званиями и наградами. Он не пёр, как перли люди вокруг— - не хотел этого делать. Это опять говорит о его скромности.
Та же песня «Мальчишки» — она не кондовая, она душевная. И ценились такие песни высоко, потому что апеллировали к душе. Это сложнее, чем написать гимн насосного завода.
Почему Игорь как поэт не смог перейти в новое, постсоветское время? Сработало всё вместе. Тогда его подход к песне стал менее трендовым. Он перестал апеллировать к молодежи. А ведь двигатель, который выводит песню на орбиту, — всегда молодняк. Песня, которая нужна здесь и сейчас, уже делалась из другого теста. И Гарик был не одинок в том, что перестал угадывать. Время проходит, и это обычное явление.
Потом он заболел. Ничего не говорил, но было понятно, что всё серьезно. Как рано он ушел из жизни! Просто ужасно...
Уехал ли бы он с родными, в том числе с мамой, в Америку, если бы прожил чуть дольше? Ответить на этот вопрос, конечно же, невозможно, но выскажу свое соображение. Люди, которые привязаны к языку, — а он был привязан к нему на все сто процентов, — сложно переживают эмиграцию.
Шаферана невероятно не хватает. И нашей песне. И лично мне.
Стас НАМИН: «Шаферан был генетически добрый человек, с рождения — сердечный, открытый, теплый».
— Мы с Шафераном написали всего одну песню. Я вообще в жизни стал автором очень немногих песен — всего штук пятидесяти, и моим постоянным соавтором был Владимир Харитонов. А потом он ушел из жизни, и я решил обратиться к Игорю, с которым мы по-человечески хорошо ладили. Он оставлял впечатление очень солнечного человека, доброго и открытого. Для меня из поэтов он был ближе всех.
Эта песня приснилась мне ночью. Утром встал и подумал: «Ну кто же может помочь?» И сразу вспомнил о Шаферане. Потому что это человек, который светится. Его образ соответствует духу песни. Слава Богу, что мне пришло в голову к нему обратиться! Потому что он сделал ее именно такой, какой она мне приснилась.
Мы встретились, я ему показал песенку и припев, сказал, что с запевами (так тогда назывались куплеты. — Прим. И.Р.) надо что-то делать. Он буквально за два-три дня написал стихи идеально, без единой помарки, ничего не надо было править.
Но даже при том, что он был официальный поэт-песенник, даже при его фамилии песню не пропускали! В результате спустя время Игорь вставил «Мы желаем счастья вам» в свою авторскую пластинку, а на дисках группы «Цветы», выпущенных фирмой «Мелодия», ее нет вообще! Она была запрещена три года.
Как прогремела? В 84-м году появилась, в 85-м был Фестиваль молодежи и студентов. Туда приехало много моих зарубежных друзей, и они приглашали «Цветы» в свои выступления — Мишель Легран, Никос Теодоракис. Еще из Америки приехал хор «Дитя мира», там был Дэвид Вулкомб. Так он ко мне обратился и сказал, что хочет исполнить песню «Мы желаем счастья вам»!
А после этого был телемост с Америкой под тем же названием. С моей точки зрения, это был трамплин. Телемост смотрела вся страна, и после этого песню узнали все. Ее и Индия поет в школах, и Америка. Песня ушла в народ. И у нас концерт десятилетия «Голоса» заканчивается ею…
Шаферан был генетически добрый человек. Не потому что он мозгами понимал, что надо быть добрым, а просто он такой с рождения был — сердечный, открытый, теплый. А в новое время он безболезненно не смог перейти как раз потому, что у него «компьютера» в голове не было. Он не мог подстроиться под новое, «шариковское» общество, которое начало диктовать совершенно другие правила игры.
Владимир ПРЕСНЯКОВ-старший: «Когда он читал текст еще не прогремевшей песни «Мой милый, если б не было войны», я заплакал».
— Как-то мы в «Самоцветах» репетировали песню на стихи Шаферана. Место репетиций была фабрика «Красная швея» — и маленький дом культуры на ее втором этаже. Туда к нам часто приходили авторы. Пришел и Игорь, а я решился показать ему какую-то свою песню. После чего он пригласил меня к себе в гости на Зубовскую площадь.
Он встретил меня очень радушно. Уже при первой встрече мы с ним выпили. У Игоря была замечательная жена Вита. Она вынимала из морозилки ледяную бутылку водки — пили только ее! — прикатывала тележку, каких я до того не видел, на ней — вкусные бутербродики. Спустя время увижу в хозяйственном магазине недалеко от Киевского вокзала тележку, как у Шаферана, и незамедлительно ее куплю.
Стали встречаться каждую неделю. С первой же встречи Игорь доставал из стола напечатанные тексты. Некоторые — давнишние-давнишние, пожелтевшие. Он всегда читал свои тексты сам, нараспев, в руки их не давал. Тогда впервые и прозвучал будущий хит «Дрессировщик». Помню, как он прочитал куплет и вдруг как рявкнул: «Ап!» Спустя время под это «ап» мы начнем опрокидывать рюмки, а вместо «И тигры у ног моих сели» Шаферан придумает неофициальный заменитель: «И тигры меж ног моих съели».
Во время одного из чтений я заплакал. Это было в момент, когда он читал текст еще не прогремевшей песни «Мой милый, если б не было войны», а именно — строчку «Ты б старше был, а я была б моложе». Так проняло! Говорю ему: «Давайте я музыку напишу». Он ответил: «Эх, уже написана» — Марком Минковым. Это моя любимая песня Шаферана.
У Игоря Давыдовича очень ритмичные стихи. Иногда бывало, что я сходу сочинял музыку по его листочку с текстом. Благодаря ритмике он сам и любил их читать, делая это непохоже ни на кого. Он сочинял и лиричные, и остроумные песни — я поражался, как он находит сюжеты. А в неформальной обстановке часто рассказывал стишки, о которых я думал, что они народные, а оказалось — его, о чем Шаферан просил никому не говорить. Выдавал четверостишия сатирического содержания, частушки.
Когда начались перестроечные времена, писал о хит-параде «Звуковой дорожки» в газете «Московский комсомолец». А однажды прочел мне стих про крупного политолога, который завершался так: «Не Боровик ты, а поганка». Сам же придумал и про себя:
Говорит шах Ирана:
«Давно не слышно песен Шаферана».
Отвечает ему Хомейни:
«Нам не надо такой… «
Игоря Давыдовича я очень любил, относился к нему почти как к отцу — такой он был мудрый человек. Шаферан был первым маститым поэтом, который в меня поверил. Мне казалось, что у него была идея-фикс — что-то интересное с молодыми сделать. Хоть он и был в худсовете на «Мелодии», где заседали убеленные сединами люди, но тянуло его больше к молодым. Классный, задушевный был человек, очень ироничный, но не злой! И ортодоксальным коммунистом точно не был.
Объединяла нас и любовь к футболу, конкретно — к «Спартаку». Он был знаком со многими, начиная с Никиты Симоняна, и я ему в этом плане завидовал, поскольку в отношении себя в тот момент считал это невероятным. Даже песню о «Спартаке» после выигрыша золота в чемпионате СССР написал.
Когда наступили новые времена, стал подниматься так называемый русский шансон. А Шаферан, человек глубокой лирики, не стал захотел это делать. Он не писал «в духе времени», не делал того, что ему не хочется.
В эту стилистику он не вписался. И не стал сочинять ничего нового, хотя для него это было легко — ведь чисто творчески Шаферан был очень одаренным человеком. А потом быстро сгорел... Всегда хочется вспоминать о нем, такой это был человек. Эту память ничем не вытравить.
Александр ШАГАНОВ: «Из его песен он больше всего рассказывал мне о «Гляжу в озера синие». Видно было, как она ему дорога».
— В Игоре Давыдовиче чудесным образом совместились песенность и книжность. Его стихи можно напечатать и прочитать глазами. Они и в печатном варианте имеют ценность и художественность — в отличие от многих поэтов-песенников. Безусловно, это шло от Литературного института, в котором он учился, от его прекрасных учителей в первую очередь в лице Михаила Светлова. А Светлов — прямая линия к Маяковскому…
Шаферан работал в жанре песни, но при этом был прекрасным литератором. То, что его песни сопровождают нас уже не одно поколение, говорит о многом. Эти песни были созданы в другую эпоху — и тем не менее они до сих пор завершают большие концертные программы.
«Мы желаем счастья вам» — это вообще выдающееся произведение! Оно стоит отдельной строкой, потому что было создано человеком с опытом — а по тексту кажется, что его написал подросток, полный энергии и сил. В этой песне — та «неслыханная простота», о которой говорил Пастернак. Я вот сейчас преподаю в университете и говорю студентам: «Вы такие же строчки можете сочинить! Ни одного незнакомого вам слова, ни одной эмоции, которая вам чужда». Кажется, что это просто, но — нет! Вроде бы «мы желаем счастья вам» — достаточно обыденная фраза, каждый произносит ее по много раз, а на выходе звучит песня, пережившая многие поколения.
Он писал песни для людей! Человеческую лирику. О счастье, о любви, о жизни, о взаимоотношениях. И это воспринимало огромное количество простых человеческих сердец. Он не был диссидентом. Но и заслуженным деятелем искусств его не признавали, орденами не осыпали. Потому что прежде всего Шаферан был прекрасный лирик.
Мы, люди разных поколений, познакомились где-то в 1991 году, когда у меня пошли первые успехи. Нас свели на программе канала, аналогичного сегодняшней «Культуре».
Раньше его никогда не видел. Я приехал первым и уже начал обо всем говорить. В какой-то момент к нам подошел седовласый человек. На вопрос журналиста: «А что нам Игорь Давыдович скажет?» он сначала сказал: «У вас уже есть молодой и симпатичный поэт. Давайте его дослушаем!» Всё с улыбкой, всё добродушно. Так я и понял, что это — тот самый Шаферан. В конце записи той программы он и предложил к нему зайти.
Такая поэтическая квартира маститого литератора! И потрясающие истории о том, как Светлов водил своих учеников в пивные, и они там продолжали читать друг другу стихи. Это звучало очень романтично!
А из его песен он больше всего рассказывал мне о «Гляжу в озера синие». Видно было, как она ему дорога. Он акцентировал на том, что писал текст уже на готовую музыку. Это высший пилотаж — песня слушалась как стихи, которые писались изначально. Логика, развитие, кульминация — там было всё! Беседовали в его кабинете где-то час с небольшим. Спустя время я ему позвонил, и он сказал, что находится в больнице. Так нам больше встретиться и не удалось.
Изменения в стране на него повлияли, конечно. Сменились ориентиры — как жить, о чем писать. Наверняка он надеялся — сегодня не пишется, завтра запишется. Уверен, что он оставался бы в строю до последнего.
А на меня та встреча с Шафераном сильно повлияла. Это большой человек, большой автор, у которого я учился. С одной стороны — эпохальный за счет своего творчества. С другой — очень человечный.
Народ говорил языком его песен. Ему было подвластно всё. От рок-подмостков до песни, которую споет театральный актер. Все его песни были по сути. Не высосанные из пальца. Сложнее всего придумать простую историю. А он возводил ее на уровень «неслыханной простоты». Он видел то, чего не видим мы.
