Сергей Просвирнин родился под Иркутском, окончил Государственное училище циркового и эстрадного искусства, работал в Москонцерте, Цирке на Цветном бульваре, снимался в кино, в том числе в сериале «Подари мне жизнь» у классиков советского кино Владимира Краснопольского и Валерий Ускова. Нам удалось поговорить за час до представления в цирке на Фонтанке, когда на манеж вышли клоуны из Италии, Бразилии, Мексики, разных российских городов.
- Чем отличается техника драматического артиста от того, что делает клоун?
- Возьмем любую драматическую роль. Гаев из «Вишневого сада» всегда будет Гаевым в любом городе. В цирке все по-другому. То, что в Петербурге не пройдет, может пользоваться колоссальным успехом в Уссурийске, потому что социальный уровень публики абсолютно разный. Нужно постоянно перестраиваться, менять трюки, внутреннее состояние. Я не жонглер, не эквилибрист, не эксцентрический клоун. У меня все-таки актерское начало. Сейчас не беру в расчет владение музыкальными инструментами. У меня плотный гастрольный график, какого нет в театре. Если драматические актеры привезут «Вишневый сад» в Уссурийск, то к ним придет горстка людей – директор дворца культуры, сотрудники местного театра и его любители. У нас же публика разношерстная. Но в Петербурге, Москве, Казани и Екатеринбурге она, в основном, интеллигентная, продвинутая. А в некоторых городах приходится работать совершенно по-другому, делать номера иначе, потому что там твоя реприза не пройдет. Там публика привыкла к другим хохмам. Поэтому ты всегда разный, зависишь от публики. Сегодня пришли дети, завтра – инвалиды, послезавтра – смешанная публика и даже, образно говоря, первый ряд купили новые русские. С учетом этого и работаешь. В театре ты ни вправо, ни влево от текста уйти не можешь. А в цирке можно работать и без него. В этом плане тебя никто не лимитирует.
- То есть вы сам себе режиссер?
- Сейчас да, а раньше нет. Я выпускался в училище у Бориса Александровича Бриева, который вместе с Юрием Беловым выпускал когда-то Леонида Енгибарова. Потом работал с Виктором Львовичем Плинером уже в цирке на Цветном бульваре, с Сергеем Андреевичем Каштеляном, выпускавшим меня на эстраду. Я имел возможность наблюдать за тем, по каким принципам он работает, от чего отталкивается. Сейчас уже сам могу сказать, кто делает правду, а кто неправду. Видите, вот там стоит Виктор Франке (участвовал в программе «Лучшие клоуны мира» в комическом дуэте Franke&Franke – С.Х.)? Он очень сильный, работал в Цирке на Цветном бульваре режиссером, очень дружил с Никулиным. Просто он не карьерист. Я могу что-то подсказать своему сыну, если он неправильно делает какие-то вещи: здесь ты переигрываешь, потерял пластику, поправился, потому что стал сладко жрать. В этом смысле я сам себе режиссер, чувствую, как надо сделать. Главное - не переборщить, чувствовать планку, иначе катастрофа. У меня есть реприза «Балет», где я переодеваюсь в женский наряд. Сейчас только ленивый не переодевается в женщину. В связи с этим пришлось вообще от этой клоунады в России отказаться, поскольку прочитывается она определенным образом. Когда шоу на льду, я ее делаю, потому что она звучит как пародия на фигурное катание. А на Западе показываю на сухом манеже, и она здорово проходит, не вызывая ненужных ассоциаций. А здесь, стоит только сделать накладки на грудь, начинается бог знает что. Хотя «Балет» - классическая клоунада, над которой я работал с танцовщиком Большого театра Евгением Зерновым.
- Клоун по своей природе - одиночка?
- По жизни или в манеже? Если в манеже, то все зависит от того, как ты работаешь. Солист работает один, а если ты в паре, то в паре. Что же касается жизни, то у меня работа на первом месте, а семья потом. Всю жизнь работаю, работаю, работаю. Клоуну приходится принимать пощечины не только в манеже, но и в жизни. Недавно умерла моя мама, а у меня спектакль, и надо выходить и хохотать.
- Может, в этом спасение?
- Нет, боже упаси. Это такой нервный надрыв. Не хочу сравнивать свои страдания с тем, что переживал Гамлет, но бывает так, что ничего не хочется, а надо выходить. Люди же купили билеты. Только после 35-ти стал осмысленно относиться к таким вещам. Я не говорю, что все, как у Чаплина, что все мы грустные в жизни. Совсем нет. Я, например, матерщинник люблю на рыбалку и спорт. Мог бы уйти в кино, но им нужно серьезно заниматься. У меня были какие-то эпизодики , где-то я мелькал, но если все делать по-настоящему, то надо с цирком завязывать и сосредоточиться на кино. Также и с эстрадой. Регина Дубовицкая мне сказала: «Просвирнин, ты единственный, кого я так зову». А я все откладывал на завтра, так и не отснялся в «Аншлаге». Хотя люблю поговорить, можно было бы и попробовать. У Петросяна несколько раз снимался.
- Есть ли у клоуна лимит времени? Во сколько можно начинать и когда заканчивать?
- Начинать нужно как можно позже. Помню, как поступал в училище циркового и эстрадного искусства после восьмого класса. Мне было 14 лет. Меня не брали. Ну, какой я был клоун? Ребенок малеванный! Что же касается финала клоунской карьеры, то надо смотреть на состояние здоровья. Почувствуешь, что из тебя песок начинает сыпаться, что встаешь при помощи руки с колена, значит надо валить. В этом плане Юрий Владимирович Никулин для меня пример. Мне повезло поработать с ним в одном коллективе, и стать свидетелем того, как его провожали на заслуженный отдых. Это было в Калинине, нынешней Твери. Он сказал: «60 лет. Все! Ухожу». Хотя Карандашу было 83, а он продолжал работать. Для меня тогда это было, как сейчас 120. Уже все было не очень хорошо, наверное, надо было в 70 лет уйти. Но, опять же, все зависит от репертуара. Дядя Женя Майхровский до сих пор работает, а ему за 80. Молодец! Сейчас уже его внуки работают. Я его обожаю. Пять реприз делает. У меня тоже ноги болят. Не знаю, сколько еще протяну. Чечетку пока отбиваю. На барабанах можно работать, сколько бог отпустит. Мне 61 год, и 43 из них я в цирке.
- Чего вам не хватало в начале пути? Внутреннего трагизма?
- Скорее сентиментальности. Мы же никого не режем, не убиваем, не душим. Осень какая-то должна быть в душе, хотя я ее почему-то не люблю. Она ассоциируется у меня со слякотью и дождем. Не знаю, как это объяснить. Какие-то звездочки должны быть в голове, теплота. У меня в финале репризы «Балет» герой уходит, и балерина остается одна. И тут может навернуться слеза. Зал замирает, особенно в Южной Америке.
- А когда вы поступали, ничего подобного не было?
- Не было нужного состояния. Ни о чем таком я понятия не имел. Этого состояния надо достичь хотя бы к 22 годам. Моя мама всю жизнь работала директором во дворце культуры, и я занимался в цирковом и танцевальном кружках. Поехал в Москву, узнав про цирковое училище. Приехал туда, все перекрыто, милиция. Думал, что-то случилось. А это столько народа поступало.
- Как же вы один жили в Москве, да еще в таком юном возрасте?
- Пока учился, подрабатывал в министерстве тяжелой металлургии завхозом, выдавал лопаты, метлы. Жить-то на что? Я приехал за пять с половиной тысяч километров. Почему часто говорят о службе в армии, как о каком-то рубеже? Потому что это опыт. А я в армии не был, и было немного сложно. Мне предлагали поступить в ансамбль песни и пляски им. Александрова. Им нужен был чечеточник, и они за мной охотились. А потом мой друг сказал: «Пошли в Театр Советской армии. Там вообще клёво. На вахте будешь сидеть, а вечером играть». А что играть? Произносить реплику «Товарищ капитан»? Дальше - автоматная очередь. Ты упал, и тебя за сапоги утащили. Мне жаль было на это тратить два года.
- Каким должен быть клоун – тонким или толстым, большим или маленьким? Габариты имеют значение?
- Каким угодно. В зависимости от амплуа. Я всю жизнь был таким, как сейчас. Худым не был. Мой рабочий вес – 90-105 кг. Знаю клоунов с большим весом, которые от этого и плясали. Все зависит от репертуара и внутреннего состояния.
- Амплуа существует?
- Конечно. Может быть, это недотёпистый, начавший выпивать интеллигент.
- Опустившийся интеллигент?
- Нет! Не опустившийся, а только начавший. Внутри у него звучит джазик . Если я работаю в музыкальном номере, то на мне фрак, манишка. Филармонический вариант. Я постоянно что-то поправляю, выходя к микрофону со смычком, брюки, например. Сразу не поймешь, зачем это делаю. Я выступал в Монте-Карло в казино. Кто-то из наших приехал, увидел мой номер и сказал: «Ну, что ты там яйца поправляешь?» И я перестал это делать. Подошел хозяин и спросил: «Почему ты это не делаешь? Обязательно делай. Это публику берет». А зал действительно хохотал.
- Долго вы работали в Монте-Карло?
- Фестиваль там идет две-три недели. Один раз я на нем побывал и получил контракт на год. Работал там не в цирке, а в казино, в варьете где-то в 1997 году. Было трудно. Без машины там никуда. Сделал шаг – евро, в туалет сходил – два. В казино все устроено иначе, чем в цирке. Там другие костюмы и хохмы, зрители рядом, смотришь глаза в глаза. Все очень близко, и работать нужно ярче, даже немного вульгарно.
- Многое пришлось освоить в жизни самостоятельно? Вы же выходите с разными музыкальными инструментами.
- У меня папа – музыкант. И я пацаном немного играл на баяне. А потом сам освоил саксофон и кларнет. Люблю джаз. Однажды мне нужно быдо сделать джазовый этюд, и я обратился к другу и гитаристу ансамбля «Песняры». Он мне что-то показал, и я репетировал полтора месяца. Потом показал ему, чего достиг. Он такой вальяжный с сигаретой сказал: «Клёво, чувак». У меня тут же выросли крылья. А он добавил: «Можно выступать у костра». Так что могу отвечать только за барабаны, саксофон, кларнет, а на гитаре или на фортепиано только для своих аккомпанировать. На заводе есть понятие «трудодни». А в музыке, как бы это культурно сказать? В общем, взял инструмент, сел на задницу, и чем дольше будешь на ней сидеть, тем лучше результат. В каких бы ты школах и консерваториях не учился, надо много заниматься. Нельзя ребенку ходить в две школы. Это мое глубокое убеждение. Все, кто серьезно занимаются на скрипке и рояле, в обычной школе отстают. Им ставят оценки, закрывая на многое глаза, и все об этом прекрасно знают. По восемь часов играть на скрипке, а потом учить математику невозможно.
- Сын и внук с вами выступают?
- У меня другого выхода не было. Жена тоже работает в цирке. Когда сын Сережка родился, он постоянно был здесь. Ходить в цирк просто так, бездельничать - это же потерянное время. Сын учился играть на кларнете и саксофоне, занимался чечеткой по пять-шесть часов. Я его забрал из школы. Он учился в экстернате. Внук – сын моей дочки. Она в другом коллективе работает.
- Ваша профессия привлекает сегодня молодых?
- Только фанатиков, любящих цирк. Когда я поступал в училище, у нас было 100 с лишним человек на место. Сейчас все по-другому. Но конкуренция в цирке серьезная. Всем нужна работа, клоунам тоже, поэтому всякое бывает. Как в спорте.
