Тагир Рахимов работает в «Мастерской Петра Фоменко» с момента основания театра. Он из тех «стариков» и основоположников, которые вместе учились в РАТИ-ГИТИСе у Петра Фоменко, а потом образовали свой театр. Но еще до того, как стать актером, Тагир Рахимов окончил в Находке мореходное училище; кем только не работал — сторожем, кочегаром, мотористом рыболовного судна, строителем железных дорог. У него богатая биография. А в театре начинал с монтировщика, потом стал актером-кукольником.
В кино снимается с 1990-х, работал с Николаем Досталем, Никитой Михалковым, Алексеем Учителем, Сергеем Урсуляком, Борисом Хлебниковым.
Мы поговорили сразу после вручения театральной премии «МК» в редакционном буфете, где угощали лауреатов. Тагир держался особняком, чувствовал себя неловко.
— Раньше вы получали театральные премии? Если не ошибаюсь, есть у вас и «Чайка», и награда Фонда Олега Табакова.
— Я не запоминаю наград. В общем-то, это для меня и неважно. Я не любитель церемоний, хотя у вас она получилась лаконичной, все коротко говорили. Это хорошо. Вот зашел на ваш фуршет, потому что неудобно было не зайти. Но все это мне омрачает жизнь.
— Разве актерская профессия не предполагает участия в такого рода мероприятиях? Вы целиком сосредоточены на внутренней жизни?
— Не люблю жующих людей, особенно когда заходят корреспонденты и все это начинают снимать на камеру. Мне как-то неловко. Я всегда ухожу голодным с таких мероприятий, хотя есть хочется. Вот сейчас приду домой и поем. Я избегаю журналистов. Вспоминаю, что было, когда погиб Юра Степанов, мой самый близкий друг. Журналисты приехали в театр, зашли в гримерку, где мы сидели. А там часы стоят на столе. Они никогда не ходили. Я же знаю, какая у журналистов фантазия, непременно скажут: часы остановились в день трагедии. Так и было, хотя я им объяснял, что часы никогда не ходили. По существу надо все делать.
— Никто и не предполагал, что спектакль Дмитрия Крымова будет иметь такой мощный резонанс.
— Я вообще пытался несколько раз с него уйти. Крымов же делал ставку на «стариков». В первый день репетиций я посмотрел на все это безобразие, как мне показалось, увидел наших артистов, которые казались какими-то беспомощными, выходили, как идиоты, и подумал: «На фиг мне все это сдалось?» Дождался Дмитрия Анатольевича Крымова и сказал: «Я играть не буду». «Почему?» — спросил он. «Я, во-первых, непоющий, что я буду делать? Вот помрежа мог бы сыграть, потому что знаю, что это такое». — «Очень хорошо. Сыграешь помрежа и будешь петь». — «Петь я не буду». Такой был разговор. В общем, дал я согласие работать в спектакле. Пришли на другой день все «старики», и все отказались. А я, как крыса, остался в этом спектакле. Не мог уже отказаться, поскольку дал слово. Но все, что ни делается, к лучшему. Если бы это играли «старики», поверьте, получился бы дурной капустник.
— Как все странно. Вы же не первый день в театре, знаете, кто такой Крымов, на что он способен. Этого было недостаточно, чтобы ему поверить, пойти за ним, а не предаваться сомнениям?
— Прежде всего я не видел его спектаклей. Один человек, мнению которого я доверяю, сказал, что видел его спектакль и он ему понравился. Другие предупреждали: «Тагир, не ходи. Ты можешь разочароваться». Но я рад, что играю в «Моцарте…», хотя некоторые наши «старики» его категорически не воспринимают. А мне очень нравится. Если бы был жив Фоменко, мне кажется, что он бы порадовался. И юмор в спектакле присутствует, и артисты хорошо поют. Отключите всю технику. Голоса останутся. Из старшего поколения у нас только одна Мадлен Джабраилова поет. Мне очень нравится, как играют молодые артисты, и я им всегда говорю хорошие слова, потому что они их заслуживают.
— Мы-то представляем себе, что артист в театре существо подневольное. А оказывается, можно взять и отказаться от роли. Только в вашем театре, наверное, такая демократия процветает.
— Я еще и при Петре Наумовиче Фоменко отказался от роли в «Войне и мире». Первым, не зная, чем это может закончиться. Потом это сделали Полина Кутепова, Юра Степанов. Это был первый спектакль, в котором я отказался работать. Сказал об этом Петру Наумовичу, и ничего. Меня не выгнали из театра. Что такое «подневольный», я вообще не понимаю. У нас не вышел один спектакль, его закрыли. И я говорил: «Ребята, вас же 30 человек! Неужели никто не задумался, что вы делаете на сцене?» Подневольные? Если бы мне сказали: «Тагир, разденься и выходи на сцену голый». Что бы я ответил Фоменко, если бы он такое предложил? Представить невозможно. Актер как личность должен же думать о том, что он делает. Сомнения так важны в нашей профессии. Даже когда ты двадцать лет играешь спектакль, все равно выходишь и думаешь, что в следующий раз попробуешь сделать что-то иначе. Даже валяя дурака что-то для себя находишь.
— Гордыня и своеволие допустимы в кино? Многие рады уже тому, что их вообще пригласили.
— Я много отказываюсь. Раньше и подумать не мог, что это возможно. Снимаюсь у хороших режиссеров. Недавно поработал у Павла Чухрая.
— На картине «Воробьиное поле»?
— Да, отснялся уже. Тоже был момент, когда я готов был уйти со съемок. А сейчас думаю: какой все-таки Чухрай режиссер! Мы же привыкли к тому, что сейчас ритм сумасшедший, а он пятнадцать дублей снимает. Я же злюсь на себя. Думаю, что я такой тупой. Вы только представьте себе — 15 дублей! Хочется всех послать к черту.
— А что у вас за роль?
— Я там играю дворника, который все знает: кого арестовали, кому замок нужно поменять, откуда жильцы уехали.
— Так это эпизод или большая роль?
— У меня было 20 съемочных дней. Это много. Что значит главная роль или нет? Для меня не существует такого понятия. Важно, о чем фильм. Я знаю, что за меня стыдно не будет. Меня не сломают, не пойдут против моей природы. Никогда еще такого не было, а я с кем только не работал. Не дай бог при мне какая-то звезда будет оскорблять костюмера или гримера. Этот номер не пройдет. Я сразу по башке надаю и все. Мы же делаем общее дело, и все важны. То, как себя артист ведет, мгновенно расходится. Я встречал гримера, который, прежде чем работать на каком-то проекте, смотрел, кто там будет сниматься. Он видел какую-то фамилию и мог сказать: «С ним работать не буду». Вот что значит, когда актеры ведут себя мерзко.
— Вам удается совмещать кино и театр? Много работы в кино?
— Казалось бы, пандемия, но все как с ума сошли. Очень много предложений. Но у меня сейчас вопрос так не стоит, что надо денег заработать. Поэтому мне легко. Иногда даже начинают прибавлять суммы, чтобы снимался. Но дело совсем не в этом. Предлагают же сериалы про полицию, каких-то красавиц. Я в таких случаях отвечаю, что только что снялся в похожей роли, не хочу повторяться.
— Часто одноплановые роли предлагают?
— Часто. Много криминальных сюжетов. Думаю иной раз, значит, что-то такое во мне есть. Я же все знаю об этом. Иной раз смотришь и думаешь: ребята, ну так же нельзя. Что у вас за наколки? Какую тушь вы используете? Это же все неправда.
— А вы откуда про наколки все знаете?
— Судьба у меня такая. Если бы не сестра моя, то давно бы уже, наверное, сидел в тюрьме. А она меня увезла работать монтировщиком в театр кукол. Тогда в моей жизни появились актеры, книги, музыка. Иногда смотрю на фотографию, где нас 14 друзей. Сейчас двое осталось. Все умерли. Кого зарезали, кто спился.
— Где вы тогда жили?
— В Башкирии, под Уфой. Знаю, кто такие воры, отсидевшие. У всех моих друзей были братья приблатненные, поэтому и в наколках разбираюсь. Режиссеры снимают в тюрьме, на зоне и не знают, куда деть персонажа. Какого-нибудь из низшей касты сажают к окну, не понимая, что там могут находиться только самые блатные и авторитетные.
— Есть еще какая-то сфера, в которой вы хорошо разбираетесь? У кого из режиссеров хотели бы поработать?
— Мне нравится военная тематика. Я много у Урсуляка снимался. Недавно встретился с его женой Ликой Нифонтовой. Она мне от Сергея привет передала. А он же меня пригласил, мы поговорили, но в итоге Урсуляк сейчас снимает в Белоруссии без меня.
— Вы уже третий актер, который мне рассказывает, что Урсуляк перестал его приглашать. Актеры, несколько раз у него снимавшиеся, ждут новой встречи. Нет ее — и начинается самокопание.
— У меня самокопания нет. Мне нравится играть в театре, сейчас как никогда. Каждый бы день играл. Когда отменяется спектакль, мне плохо. Если два-три выходных, не знаю, куда себя деть. От меня дома все бегут в такие моменты. Вот думаю: выгонят из артистов, что буду делать? Пожалуй, в помрежи пойду или переводчиком с итальянского стану.
— Вы итальянский знаете?
— Это шутка. Просто я в спектакле говорю несколько итальянских фраз.
