По сюжету Грозный попадает по ошибке в наши дни, а ему нужно вернуться в прошлое, переиграть свою жизнь и спасти убитого сына. Его планы нарушает колдунья Бомелия, которая намерена навсегда оставить горемычного царя в нашем времени. Он знакомится с семьей Осиповых. Ее глава Никита (его играет Кирилл Кяро) отчаялся найти библиотеку Ивана Грозного.
Под бой курантов мы разговариваем с режиссером Кареном Оганесяном. Из-за съемок собор закрыт, а туристы рвутся в него, дивятся на Гришковца в кафтане, особенно когда он проходит по Красной площади в свой вагончик.
Спрашиваю у Карена Оганесяна, как он вообще замахнулся на легендарный фильм Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию».
— Мы замахнулись на самих себя. Никаких пересечений с «Иваном Васильевичем», кроме того что Грозный оказывается в нашем времени, нет. Да и в наше время он попадает по другой причине — ищет свою библиотеку, где есть волшебная книга, которая поможет вернуться обратно и не совершать убийство сына. У нас Грозный случайно задел его посохом и переживает, что так произошло, хочет все исправить.
— Почему вы пригласили на главную роль Евгения Гришковца?
— Мы вместе поработали на фильме «Молоко», где Женя сыграл трогательного, душевного и, самое главное, правдоподобного персонажа. И я подумал, что Грозный должен быть таким, чтобы его полюбили дети. Гришковец у нас как Карлсон — слегка эгоистичный, любит сладкое. Это современный старик Хоттабыч и Карлсон в одном лице.
— И как происходит перемещение во времени?
— В его библиотеке есть книжка, и ведьма знает, как ею пользоваться. Через магию и заклинания она, вместо того чтобы перекинуть в прошлое, отправляет его в будущее. И там уже ему предстоит найти свою библиотеку, чтобы вернуться обратно.
— Ваш Грозный — добрый дедушка?
— В глубине души он остался капризным ребенком. Мы не пытаемся его оправдать. У нас это любящий сына отец, с хорошим чувством юмора. Наш фильм о том, что любые вопросы можно решить, если в семье все вместе за это возьмутся.
— Выбрали бы безобидного исторического персонажа, тогда бы и ненужных вопросов не возникало.
— Грозный — персонаж неоднозначный, и он гораздо интереснее по драматургии. Для детишек это не тот царь, каким он был в истории. Но мы не пытаемся его оправдать.
— Почему снимаете в соборе Василия Блаженного?
— По одной из версий, здесь у Грозного был тайник, где могла быть спрятана библиотека. События у нас происходят в Москве, Казани и Александровской слободе, но Казань мы перенесли в Ростов Великий, где снимал Гайдай. Я вам больше скажу, наш фильм выйдет, когда его картине исполнится 50 лет. Но мы не снимаем исторический или документальный фильм, ни у кого ничего не заимствуем. А перемещений во времени столько уже было — и в «Последнем богатыре», и в голливудских фильмах.
— Кирилл Кяро у вас кто? Шурик?
— Наверное, чуть-чуть Шурик и Иван-дурачок. Его герой всю жизнь верил, что библиотека Грозного существует, но так ее и не нашел, написал книжку, что это миф, окончательно закрыл для себя тему, но тут явился Грозный, который поможет ему установить потерянную связь с детьми.
Заглядываем в вагончик к Евгению Гришковцу. Он сидит в царском облачении, руки в кольцах. Поблизости от его гримвагена стоит траурный венок. Интересуюсь, как он тут оказался.
— Мой герой купил его в подарок. Он же совсем не ориентируется в современной жизни, в которую попал на сутки, не понимает, что это погребальный венок.
— Удивительно, что вы вдруг стали Иваном Грозным.
— Мы познакомились с Кареном Оганесяном на съемках фильма «Молоко». У меня был всего один съемочный день, но из него получилась маленькая роль, не эпизод. У нас возникла творческая симпатия, и Карен пригласил меня на Ивана Грозного. Вопрос стоял так: если я соглашаюсь, то меня сразу утверждают. Не было даже проб грима, вообще никаких проб, даже примерки костюма. Я рад, что Карен увидел во мне комедийного персонажа, способного на эксцентричные поступки. Я будь здоров, как удивился. Но от такой роли разве можно отказаться? Это, конечно, сказка. Мы все время напоминаем себе, что фильм для детей 8–11 лет.
— И как царь адаптировался в другом времени?
— Многое его удивляет и восхищает, как кукурузные палочки и картошка, которую он в своем времени попробовать не мог. Мне пришлось на съемках съесть с аппетитом много вареной картошки, делая вид, что я в восторге от кушанья. Грозный не доволен гаджетами, называет их сосудами дьявола, где людей больше, чем в его темницах.
— А как вы искали внешний образ?
— Я же без грима. У меня только наклеенные волосы. Борода из козла, на голове — шерсть овцебыка. Я специально узнавал — из чего, чтобы мне не приклеили волосы какого-нибудь старичка. Усы я снял на время обеда. Меня попросили побрить голову, и я не отказался. Никакого другого грима нет, даже пудры. Брови не подкрашивали. Фантомаса из меня не делали. Я боялся, что будут клеить длинный нос. У меня еще есть расшитая настоящим жемчугом шапочка из «Ивана Грозного» Эйзенштейна. Была ли она в кадре, не знаю, но ее нашли в Казахстане, когда распродавали костюмы из «Ивана Грозного». А вот это (показывает на грудь) шитье XVIII века. Другой мой золоченый кафтан — из фильма «Царь» Лунгина. В нем играл Петр Мамонов.
— Царем себя почувствовали?
— Да нет. Персонаж же комедийный. Мы снимали в Ростове Великом в тех местах, где снимался «Иван Васильевич меняет профессию», но передо мной никто не падает ниц. Мой герой — забавный человек. Он дает задание итальянскому художнику: «Рисуй худого, высокого, глаза чтоб злющие были, губы тонкие, подбородок волевой, чтоб люди через 500 лет посмотрели и подумали: «У! Какой был». Уверяю вас, нет никакой попытки или смысла реабилитировать Ивана Грозного. Кто-то считает, что существует некий политический запрос на реабилитацию этого исторического персонажа.
— Когда-то вы так мечтали сниматься в кино? Так и случилось.
— Да я и сейчас хочу. Это абсолютно детское желание. Для меня кино – оплачиваемый отдых. Это же классно быть актером. Посмотрите, какой у меня вагончик. Обо мне заботятся, приносят еду, чуть что, поправляют грим, ассистент рядом. Ну, супер!
— Покапризничать можно.
— Все-таки капризы — признак глупости и невоспитанности. Бывали ситуации, когда я позволял себе гнев на площадке в адрес людей, понапрасну тративших мое и общее время, и потом мне было за это стыдно. Я приносил извинения, хотя не считал себя виноватым. В кино актер большую часть времени ждет, пока переставляют свет, камеру. Надо быть терпеливым.
После «Обычной женщины» я чуть ли не ежедневно получаю сценарии. Диву даешься, что образованные люди пишут такую фигню. Я соглашаюсь, если есть шанс творчества. Гарантированного результата никогда не бывает. Я отказался от двух дурно написанных сценариев, а фильмы получились хорошие, и я пожалел, что не снимался. Это «На Верхней Масловке» Худякова, где я мог сыграть художника, и «Брестская крепость» Александра Котта, где предлагали комиссара, которого в итоге сыграл Паша Деревянко. Но были ситуации, когда сценарий хороший, я соглашался, а получалась дрянь, которая даже не выходила.
— В каком образе вас чаще всего видят?
— Все одно и то же. Психолог какой-нибудь, адвокат. Всегда умные люди, чаще всего друзья главного героя. Поскольку сценарии дурные, то друг главного героя — это почти фантастический человек, появляющийся, чтобы дать совет, одолжить денег, протянуть руку, выпить с главным героем водки в нужное для него время. Это неинтересно играть.
— А вам подлецов подавай?
— Да нет. Кстати, подлеца я у Говорухина сыграл, малюсенькую роль офицера НКВД. В «Обычной женщине» играю человека, каких много. Они полагают, что управляют ситуацией, а на самом деле ничем не управляют, хотят сделать что-то благородное, но все только портят. Но разве это плохой человек? Нет, он по совокупности хороший. А Грозный, как Карлсон, жизнелюбивый и энергичный, очень нездешний и ужасно притягательный, поэтому к нему и тянутся дети. Всем бы хотелось такого деда.
— Не тянет вас как пишущего человека подкорректировать сценарий?
— На площадке я очень дисциплинированный человек. Все время отвечаю за целое в театре и литературе, поэтому воспринимаю кино как приключение. Играю роль и с инициативой не лезу. Меня иногда приглашают на проекты, полагая, что я буду писателем-режиссером, который беспрерывно предлагает отсебятину. Но если Грозный говорит про кукурузные палочки, что это божественная еда, то я понимаю, что вряд ли бы он так сказал. Тут больше подходит «райская еда». Какое-то ругательство предложил заменить словом «аспид». Вряд ли Грозный скажет «стоп». Это не свойственная ему лексика. Скорее — «стоять».
— У вас же интенсивная жизнь, а кино требует времени.
— Сейчас нет замысла, над которым я бы работал. Поверьте, если бы писал роман, был занят новым спектаклем, и позвонил Спилберг, я бы отказался. Не лукавлю ни капельки. Участие в фильме Карена или Спилберга — это участие в чужом замысле, где мою роль может сыграть кто-то другой. А если я не буду осуществлять свой замысел, то его вообще не будет. Не знаю, какой получится наша картина. Очень хочу, чтобы моей 11-летней дочери она понравилась, чтобы у нее было любимое сказочное кино, снятое не когда-то давно, а сегодня — и она ощущала бы его своим.
