— Вы заканчиваете работу над вторым полнометражным фильмом, снятым в Ливане? Что это за необычная история?
— Идея картины «Я не Лакит», который создается в копродукции Ливана и Румынии, появилась в январе 2021 года, когда знакомый ливанец рассказал мне о женщинах, рожающих без мужей детей, которые лишены всех прав. Таких детей называют лакитами, и у них нет паспорта, фамилии, есть только имя. Они не могу учиться, путешествовать и имеют право только жить. Получается, что государство наказывает их только за то, что они родились. Трудно представить, что все это возможно в современном обществе.
Я сразу же сказала, что должна про это снимать кино, неважно, документальное или игровое. Начала искать информацию о лакитах в Интернете. Ничего не нашла ни на русском, ни на французском, ни на английском языках. Только в исламском словаре обнаружила, что это незаконнорожденные, брошенные дети. В Ливане мне объяснили, что у них не принято об этом говорить. Но я попробовала найти для фильма героев старше 16 лет, которые могли бы рассказать, что значит быть никем в стране, где очень важно кем-то быть.
Сначала мне показали маленьких детей, от которых отказались родители. В Ливане запрещено усыновление, и эти дети растут в интернатах. Но мне был нужен взрослый лакит, и мы связались со священником, заботящимся о таких детях и стариках. Он попросил волонтеров помочь мне. Они за сутки разыскали двух взрослых лакитов, и к одному из них мы приехали. Салех жил в Сайде, мусульманском городе около Бейрута, в семье Мухаммеда, у которого две жены и четверо детей. Он рассказал, как Мухаммед подобрал его на улице. Но как только хозяин вышел в другую комнату, Салех дал понять, что ему очень плохо и он хочет, чтобы мы его спасли.
— Сколько Салеху лет?
— 23 года, но я в этом сомневаюсь. Мне кажется, что ему лет 17. Он точно не знает, когда родился. Этот возраст ему дали на глазок. Салех нигде не учился, не умеет ни читать, ни писать. Мы его посадили в машину под предлогом, что нам надо свозить его на пару дней в Бейрут и получить какой-то документ. Фактически вырвали из лап Мухаммеда, который использовал его как бесплатную рабочую силу. Салеха били, он не мылся, жил как раб. Мы отвезли его к священнику, а он поселил его в специальном доме для одиноких и бездомных людей.
— Неужели не последовало возмездия за похищение?
— Мухаммед постоянно звонил волонтерам, угрожал. Дело в том, что иностранные организации платят таким людям по 200 долларов в месяц, и Мухаммед тоже их получал за Салеха. Две недели я готовилась к съемкам, а для Салеха мы наняли преподавателя арабского языка, чтобы он научился читать и писать, а также психолога, поскольку у него раненая душа. Мать его выбросила на дорогу, когда он родился. Салеха подобрали. Он жил в интернате, который называется «Дом надежды». Когда мы туда приехали, то поняли: никакой надежды там нет. Салех прожил в нем десять лет и ничего, кроме асфальта и железных кроватей, не видел.
— Он совсем не развит?
— К сожалению. Но он добрый, симпатичный, дружелюбный и очень нам понравился. Я пригласила оператора Мариуса Пандуру — яркого представителя новой волны румынского кинематографа, снявшего фильм «Неудачный трах» Раду Жуде, получивший «Золотого медведя» на Берлинском фестивале. Его стиль мне очень нравится. Я должна была работать с Мариусом над своей первой картиной, но из-за ковидных ограничений он не смог выехать из Румынии, и я взяла оператора Томассо Фиорилли из Франции. Тогда же пообещала Мариусу, что мы с ним обязательно будем работать. Он отказался от других картин, погрузился в историю лакитов, и в мае мы поехали в Ливан снимать фильм. Снимали десять дней, нашли мать Салеха.
— Да вы трудную поисковую работу провели.
— Я же в прошлом журналист, работала в «Московском комсомольце», программе «Времечко». Но найти что-то в Ливане сложнее, чем в России, особенно не зная арабского языка. Нам помогали волонтеры. Они и нашли мать Салеха. Мне хотелось узнать у нее, почему она бросила ребенка. У нее шестеро детей, и со всеми она так поступала. На встречу с нами приехала ради денег. Мы пообещали ей заплатить. Она была беременная, без конца курила. Мы заранее не сказали, что ее ждет Салех. Когда она его увидела, у нее абсолютно не изменилось лицо.
— Узнала сына?
— Конечно. Она же его видела и до этого. Села на диван, взяла деньги, встрече с сыном не обрадовалась. Люди, которые ее знали, даже заплакали, увидев, что она приехала не ради сына. А Салех не хотел с ней разговаривать. Тяжелая была сцена, и мы ее снимали. Потом нашли брата Салеха, жившего в другом интернате и получившего там образование. Ему 14 лет, и выглядит он более продвинутым по сравнению со старшим братом. Это была их первая встреча. Сначала они держались отстраненно, но потом заговорили, в том числе про мать и готовность ее простить. Салех оказался к этому не готов, поскольку она принесла ему слишком много страданий. Это будет одна из важнейших сцен в фильме.
Я взяла интервью у юристов, судьи, которые рассказали про закон о лакитах, не раз предпринимавшихся попытках его изменить. Ливан — все-таки восточная страна. Несмотря на внешнюю толерантность и равноправие, дети при разводе остаются с отцом, все законы обращены в пользу мужчин. И по ним вынуждены жить не только мусульмане, но и христиане. В стране 18 религий, и все должны подчиняться общему закону. Казалось бы, почему запрещено усыновление не только мусульманам, но и христианам?
— Приезжий может усыновить?
— Знаю журналиста, увидевшего попрошайку и решившего его усыновить. Для него это был долгий процесс. У Салеха к тому же мама — палестинка, и это вдвойне тяжело. Если бы его отец-ливанец был жив, то мог бы обратиться в суд, и у Салеха был бы шанс получить паспорт. Но отца нет. Мать живет на улице. У него практически нет шансов на полноценную жизнь. Салеха останавливают на улице и сажают в тюрьму из-за отсутствия документов. И так всю жизнь. Это душевно раненый человек, пытающийся выжить. Мы помогаем ему, но что я могу сделать, находясь в Москве? Ливанский священник принимает участие в его судьбе. А я своим фильмом хочу показать уникальное в наше время явление. Надеюсь, что его увидят, будет какой-то резонанс, и парню кто-то поможет. В любом случае хуже, чем есть, ему не будет. Хуже просто не бывает.
— Так в какой стадии картина?
— На данный момент я монтирую фильм сама. К сожалению, мы потратили впустую два месяца, работая с одним русским режиссером монтажа. Он плохо сделал первую версию, а после замечаний просто пропал. Первый свой фильм «Гнев» я монтировала в Берлине, с Вессела Марчевски, которая делала «Уроки фарси» с Вадимом Перельманом, и мне было тяжело общаться по зуму. Я два раза летала в Германию, и там заболела ковидом. Решила, что для следующего фильма лучше найти монтажера здесь. В итоге буду монтировать у себя дома. Возможно, фильм про лакита будет полностью неигровой, поскольку отснято много материала. Да и сама история больше документальная, нежели игровая. Я хотела доснять игровой эпизод, но не делать реконструкцию. Я это не люблю. Просто вначале должен был появиться актер, и это его прошлое, а потом мы бы отправились в его будущее. Мы сейчас участвуем в питчингах, чтобы сделать постпродакшн, недавно были на международном кинофестивале в Трансильвании и подписали соглашение с крупнейшей компанией пост-продакшна Румынии. Живущая в Бразилии ливанская певица Лучана Зогби согласилась спеть несколько молитв, которые и станут основной музыкальной линией. Мы с ней работали на фильме «Гнев», где она исполнила песню на трех языках — французском, арабском, цыганском — цыганскую песню, которая идет главной темой.
— Вы себя уже свободно чувствуете в Ливане?
— Мне в Ливане очень комфортно Я там уже шесть лет. Проводила первый фестиваль российского кино, после чего у меня появилось много знакомых в разных областях. Прошлым летом я сняла там полнометражный фильм. С ливанцами удобно работать, поскольку они профессионалы в киноиндустрии, не ленивы, не употребляют алкоголь, знают три языка — арабский, английский, французский. Рядом со мной всегда переводчик, потому что фильмы я снимаю на арабском и французском. И мне никто не говорил: «Кто ты такая?» Группа у меня международная. В ней есть и мусульмане, и христиане, и мужчины, и женщины. Я хорошо себя чувствую на европейском Востоке.
— Все то, что вы рассказываете, удивительно.
— Согласна. Меня часто спрашивают, почему я не снимаю в России? Я поехала в дом престарелых в Ливане, увидела там стариков, их глаза, выслушала их истории и поняла — следующий фильм будет про них. Он будет называться «10 и Вирджиния». Я была в России во многих домах престарелых, но не ощутила того, чтобы заставило бы меня снимать. Режиссер должен сначала чувствовать, а потом уже брать камеру. В Ливане сейчас тяжелая политическая, экономическая и военная ситуация. Я туда приезжаю, и обязательно что-то случается. В прошлом году 4 августа произошел взрыв. Только что вернулась со сьемок «10 и Вирджиния». У меня тот же оператор-постановщик, что и на «Лаките», Мариус Пандуру. Он влюбился в Ливан и теперь хочет снимать там все фильмы. Мы реально стали одной командой и уже готовим игровой фильм, который собираемся снять в следующем году.
В этот раз в Ливане исчез бензин и не было электричества. Мы брали генератор на сьемки, но затем закончился мазут. Люди выходят на улицы, перекрывают дороги, произошло несколько взрывов на заправках. Есть погибшие и раненые. Кризис в стране достиг предела, многие уезжают из Ливана. Половина съемочной группы передвигались на скутерах, так как нечем было заправить машины. Водитель нашего микроавтобуса стоял по 4–5 часов в очереди на заправку. Но мы все равно досняли фильм, и я благополучно вернулась в Москву. Ливан — это страна контраста. Да, нет бензина, электричества, но рестораны и гостиницы битком. Они где-то находят мазут для генераторов, гуляют по ночным и совсем темным улицам, веселятся, поют и танцуют. Говорят, во время войны в Ливане было то же самое.
— У вас же был еще проект сериала по Акунину?
— Я больше года занимаюсь проектом по его роману «Там», написанному еще в 90-х. Мы были с ним на нескольких питчингах. Нас пригласили на фестиваль в Трансильванию в секцию Драма.ru, которая предполагает общение с продюсерами НВО и так далее. Мы написали сценарий первой серии. По сюжету в аэропорту собираются десять человек, представителей разных религий и возраста. Первая серия о том, кто, собственно, эти люди. Потом раздается взрыв, и каждая следующая серия посвящена тому, куда попадает человек после смерти. Кто-то в рай, кто-то в ад, кто-то к инопланетянам. Ребенок становится светлячком. Собака оказывается в собачьем раю. Идея классная. Она мне очень нравится. Но пока я больше сконцентрирована на кино, ищу продюсера, который поверил бы в мои проекты. Я уже устала делать все сама — и сценарий писать, и кино снимать, и деньги искать.
— Продюсер будет из России?
— Может быть, и из России, если он готов снимать за рубежом. Мне больше понятен Восток и Запад, Ливан и Германия, Ливан и Франция. Но я готова снимать частично и в России. Несколько раз обращалась в российский Минкульт за поддержкой на грант копродакшн, но меня никто не поддержал. Как сказала одна моя подруга-продюсер, а сейчас чиновник от кино: «Маша, тебя здесь почему-то не знают». Что касается зависимости от продюсера, то я никогда не хотела работать на кого-то. Мне нравится быть свободной. Когда я набирала команду и была продюсером, то людям доверяла, давала свободу. И теперь хочу найти такого же продюсера, который будет мне доверять.
— Что значит не знают? Вы призы получали. Ваша картина о сирийских беженцах «Бежать от войны» награждена УВКБ ООН в России на кинофестивале «Сталкер», а короткометражный фильм «Последний» был в конкурсе Канн, а потом и на ММКФ и «Кинотавре».
— Это ничего не меняет. Мне надо примкнуть к большой компании и лишиться свободы, которая у меня есть сейчас. Надеюсь, что мой первый игровой фильм «Гнев» даст мне какой-то старт. Египетская компания стала его дистрибьютором на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Я устраивала на «Мосфильме» закрытый показ «Гнева» для послов мусульманских стран, заранее написала письмо Карену Шахназарову, чтобы все было на хорошем уровне. Мне было интересно, как фильм воспримут. Картина понравилась. Все посольские машины стояли у «Мосфильма», и это было красиво. А я провела для послов экскурсию по «Мосфильму», и они были в восторге.
— Вы наш российский Фатих Акин. Он живет в Берлине, снимает на Востоке и о Востоке, никогда не забывает свои турецкие корни. Но фамилия Иванова кажется совсем не подходящей в таком деле.
— Я недавно взяла псевдоним Мария Сурае. Есть такое арабское слово, которое переводится как «быстрая». Все мои друзья говорят, что я работаю на очень высокой скорости, у меня даже есть прозвище Машухер. Я действительно работаю без остановки. Сняла много документальных фильмов для разных телеканалов, проработала так с 20 до 30 лет. Но документальное кино у нас вообще не в почете, хотя с Ромой Либеровым мы попали в номинации ТЭФИ. Кое-где меня знают. У нас был взлет с короткометражным фильмом, показанным на Каннском фестивале, но из-за того, что мой партнер уехал на ПМЖ в другую страну, мне пришлось все начинать с нуля.
