– Я вообще не интересуюсь своим юбилеем. Более того, когда Владимир Георгиевич Урин спрашивает: «Юбилей твой будем отмечать?» – я говорю: «Отмечайте, но меня не будет точно». Признаюсь вам, я вообще не понимаю тех людей, которые, будучи действующими руководителями, делают себе юбилеи, – отрезает худрук, когда я начинаю поздравлять его от имени читателей «МК» с 60-летием. Волнуют Махара Хасановича совсем другие проблемы. Но когда мы встретились, он предложил не стесняться и задавать самые провокационные вопросы.
– Ладно, будут и провокации, и жесткие вопросы, несмотря на юбилей, – пообещал я, но для начала попросил подвести итоги его 5-летнего пребывания в Большом, обозначить проблемы, с которыми он столкнулся… Но лучше бы не спрашивал.
Худруку негде развернуться
– Вообще людям свойственно подводить итоги, когда проходит какой-то период. Изначально, когда я шел сюда, имея достаточно большой опыт работы и в Мариинке, и в Ла Скала, то, конечно, ставил перед собой определенные задачи и, исходя из них, выстраивал определенную структуру. Проработав около 4 месяцев, мы уехали на гастроли в Лондон, и, несмотря на то, что они прошли с огромным успехом, я вдруг понял, что что-то буксует, и то, что задумал, идет, но не так, как ждал. А потом понял, в чем проблема: она внутренняя и связана с тем, что мы делим Историческую и Новую сцены вместе с оперой, то есть встал вопрос, как сбалансировать балетную и оперную труппы Большого. Наверное, это звучит странно со стороны: ведь у тебя Историческая и Новая сцены, какие проблемы вообще? А проблемы большие…
– Что значит сбалансировать?
– Вот смотрите (рисует на листе свои выкладки и поясняет): в Париже, где есть Гарнье и Опера Бастиль, две сцены – 1800 и 2700 мест. За вечер Париж продает 4500 мест. Можно ставить «Аиду» и там и там, и «Баядерку» тоже без ограничений. Ценовая политика на оперу и балет – практически одна и та же. Для специфики балета это идеальный вариант. В Петербурге: Историческая сцена Мариинки – 1600 мест, Мариинка-2 – 2000, итого 3600, плюс концертный зал на 1100–1200. Мариинка продает за вечер 4700 мест. А в Петербурге населения в два раза меньше, чем в Москве. В Москве же историческая сцена – 1680 мест, новая – 900, а в итоге мы продаем всего 2580 мест. Вы не можете ставить и здесь, и здесь «Аиду» и «Баядерку», и ценовая политика разная. Опера выстраивается по принципу приглашенных звезд, и звезды говорят, когда они могут приехать. То есть сначала распределяются спектакли оперные, а балет, который хорошо зарабатывает, существует по остаточному принципу. При наличии двух неравноценных сцен к какому консенсусу мы можем прийти? Ни к какому, и это огромная, с моей точки зрения, проблема Большого театра. Тут никто не виноват – так сложилось. Но если Париж и Петербург оказались в выигрыше, то мы в Москве – в заточении.
– И как возможно решить проблему?
– На основании этого я абсолютно убежден, что Большому нужна третья сцена! Но при условии, что она равнозначна Исторической. В таком случае мы планировали бы действительно то, что необходимо для балета, и опера бы планировала репертуар с учетом своей специфики. Две или три оперы в сезоне ставятся на Исторической сцене, что означает: где-то 45 (!!!) дней в сезоне великий, признанный во всем мире балет Большого не имеет возможности показывать свой репертуар. И мы начинаем ютиться на Новой сцене, где идет меньше классики. А как удерживать уровень, если нет классики? Вот почему часто солисты приходят и говорят: «Махар Хасанович, дайте мне какой-то спектакль, я уже разлагаюсь просто!» Потому что в балете не то что месяц пропущенный – неделю невозможно компенсировать.
Балетные – в зоне риска
– Если раньше артиста в конце карьеры со сцены уводили чуть не насильно (танцовщики выступали в 50, в 60, и даже в 70 лет), то теперь другая крайность: в главных партиях выходит зеленая молодежь. С одной стороны, балет – искусство молодых, а с другой – молодые артисты ломаются, потому что неопытны, нагрузка для них, пришедших из училища, большая. Получается палка о двух концах.
– Никакой палки о двух концах нет. Начнем с того, что у нас специфика, к сожалению, травмоопасная. Танцовщик может быть в блестящей форме, разогретым, а на уроке стоит сделать элементарное ассамбле – и... у него подворачивается стопа. Значит, нагрузки существенной не было – а еще говорят, что их перегружают. Мы работаем в двух театрах – естественно, ритм и график сжатый, наполненный, и подготовка должна быть хорошая. У нас ведь достаточно короткий век, и поэтому я не большой сторонник того, чтобы актеров, которые приходят и в скором будущем займут солирующее положение, долго держать в кордебалете. Но если всех лучших определить в солисты, то уровень кордебалета упадет.
Вот сейчас у нас случилась травма с Ванечкой Поддубняком. Он эту травму получил даже не на репетиции – на уроке! В конце урока сам же и попросил: «А можно кабриоли сделать?» И вот сделал кабриоли... А почему вы не говорите о тех мастерах, которые, имея богатейший опыт, тоже получают травмы? Поэтому поверьте мне: конечно, мы следим за этим, и даже в большей степени тут перегружены артисты кордебалета, нежели солисты. При этом не забывайте нашу специфику: идет спектакль, и для главных партий существует страховка, то есть артисты, что сидят в запасе.
– Но те, кто в запасе, часто уходят со спектаклей после первого акта. Знаю случаи, что травма была чуть ли не на премьере, а того, кто страховал, найти не могли.
– Неправда, первый раз об этом слышу и разберусь. У меня артисты иногда спрашивают разрешения быть в радиусе пяти минут, но ведь они не обязаны все три часа за сценой сидеть. Тогда уж надо изначально их переодеть, загримировать, и чтобы в любой момент они были под рукой. Но это избыточно: если бы мы подобное стали практиковать, оно раздражало бы главных исполнителей, которые на тот момент думали бы: «Ну, сидят загримированные в той же партии – ждут, чтоб я переломался, что ли?» Актеры же восприимчивые, ранимые...
Поэтому мы должны понимать, что у нас огромный риск получить травму. Также мы понимаем, что любая травма, помимо самого ужасающего факта, еще и потеря времени – после операции требуется время для восстановления, избежать этого очень сложно. Наверное, можно, если убрать основу классического балета – выворотные ноги. Тогда травм меньше будет, но мы не можем на это пойти. Вот вы делаете глисад кабриоль выворотно – и у вас колено всегда в зоне риска. В этом смысле нужно предельное внимание. Люди ведь часто получают травмы шутя. Начинаешь шутить на уроке, отвлекаешься, и в этот момент все может произойти. Поэтому – концентрация абсолютнейшая.
– Знаю, что многим артистам приходится делать операции за рубежом: у нас некоторые травмы не лечат. А операцию нужно проводить экстренно, для чего приходится собирать деньги. Хорошо бы в театре иметь какую-то резервную сумму на такие случаи.
– Ваня Поддубняк, о котором мы говорили, получил ужасную травму – надеюсь, восстановится. Понятно, что операцию ему могут сделать и у нас в стране: есть примеры, когда удачно делали операции наши хирурги, в наших клиниках. На Западе существуют клиники более специализированные и профильные, они обладают большими технологиями. Но если говорить конкретно о Ване, то проблема была в том, чтобы в условиях пандемии быстро ему получить визу. Мы достаточно оперативно сработали, и он вылетел в Германию, операция была сделана.
С Black Lives Matter всё довели до абсурда
– Модная тема, связанная с национальностью и расой артистов… Сейчас за рубежом в связи с популярностью движения Black Lives Matter идут разговоры, что нельзя допускать дискриминацию в балете, которая видится своеобразно. Например, в знаменитом балете дягилевской антрепризы «Петрушка» Михаила Фокина один из героев загримирован арапом, но теперь выясняется, что гримировать под арапа нельзя. И Большой театр это затронуло, когда одна темнокожая американская балерина опубликовала кусочек записи балета «Баядерка», где наши балетные дети в загримированном виде танцуют арапчат… Скандал был на весь мир. Вы же долгое время работали на Западе. Ваша точка зрения на этот вопрос…
– Знаете, все зависит от того, кто, как и для чего формулирует повестку. Вот сегодня очень много стали говорить о харассменте. И тут пошло… Вспоминают недостоверные истории двадцатилетней давности: тот меня потрогал за колено, тот – за плечо, а тот не туда посмотрел… Тем не менее в Америке и в некоторых западных странах это довели до абсурда. Встает вопрос: скажите, пожалуйста, для чего вообще общество и цивилизация создали некую форму общественных взаимоотношений? Что такое закон? Это свод правил, и за их выполнением следят определенные инстанции. В данный момент есть суд, который принимает решения. Но когда без суда принимают решения – лишь только на основании того, что одна певица или актриса что-то заявила, и к ним сразу примкнули остальные... Все, суда не будет… Вам говорят: общественность возмущена вашими поступками… Человек начинает доказывать, что все обстояло не так, как представляют. Но ведь мы знаем, что большинство, равно как и меньшинство, не является мерилом справедливости. Однако сегодня на Западе такая повестка.
А что касаемо вопроса расы… Опять же слышишь новые веяния западного направления. Есть люди, которые говорят: перестаньте к классическому балету подходить с такими строгими правилами в отборе. Должны быть квоты: условно и цветные, и белые, и так далее… То есть способности, талант не имеют значения? Тогда простите, о чем мы вообще говорим? Если все делать, исходя из квот… Квоты были в Советском Союзе. Знаете об этом?
– Знаю. И Нуреев по квоте в балет попал…
– И я попал тоже… Я не Нуреев, но… Что имеется в виду? Я могу согласиться с тем, что не должен присутствовать элемент расизма, агрессивного проявления одной нации по отношению к другой и к другой расе. Но мы говорим об искусстве, а балетное – искусство условное. Не ходят по жизни люди с выворотными ногами. Но так сложилось в балете. Ну послушайте, в 1877 году Мариус Петипа поставил величайшее творение – «Баядерку». Там да, есть арапчата, но это же очень мило, и все сделано с любовью. Мы никого не унижаем и не принижаем, но это те произведения, которые стали признанными во всем мире. Тем более что в редакции Юрия Григоровича «Баядерка» – бренд Большого театра. Я против расизма однозначно. Мы говорим о другом. О концепции. Мы провезли наши балеты по всему миру, и они вызывали только восхищение и признание. И в один момент мы это сегодня должны пересмотреть? Петипа нет в живых. Юрий Николаевич Григорович, поставив «Баядерку» в своей редакции, максимально сохранил (он сам мне об этом говорил) все самое главное и ценное, то, что было создано и что принадлежит руке Петипа. Они что, предлагают вмешаться в балет и корректировать Петипа?
– Они предлагают корректировать не только Петипа, но и Гомера. Я сейчас смотрю фильм о Троянской войне: у Гомера Ахиллес описан рыже-белокурым, его поэтому как бога и воспринимали, а в английском сериале его играет чернокожий артист… Если бы это был гений, не было бы вопросов… Когда Карлос Акоста выходит в «Лебедином озере» принцем Зигфридом, то я поражался такому принцу полсекунды, а потом не обращал внимания на цвет кожи, потому что он – гений.
– Вы же не говорите о принадлежности к расе, а говорите о таланте. Вот что является главным в искусстве! Талант, а не цвет кожи! Талант, который убеждает… А когда вам начинают говорить, что здесь не должно быть такого цвета, да вообще уберите китайский танец или еще что-то... Я понимаю, что сегодня очень моден и актуален пересмотр нашей истории. Начинают активно дискутировать, кто же выиграл войну. Я за то, чтобы правда восторжествовала, даже если проходит 100 и более лет. Но в данный момент мы не правду ищем, а высказываем свое отношение к истории на ее определенном этапе. И то, что вчера являлось ценностью, сегодня коренным образом меняется и даже рушится. Взамен предлагается что-то другое, правда, не знаю что…
Заразиться или привиться?
– Махар Хасанович, а ситуация с пандемией в театре в настоящее время какая? Стабилизировалась или, наоборот, заболеваемость растет, идет новая волна? Меня, когда я шел на интервью, попросили все справки принести. Я привился, всё показал…
– У нас, конечно, вы видите повсюду объявления о масках. Хотя заходят уже разговоры, что те, кто вакцинирован, могут уже и не носить их. Но желательно носить. У нас половина труппы переболела. И, слава богу, на сегодняшний день у нас достаточно много уже вакцинированных.
– В Большом начата в этом году молодежная балетная программа, когда ученики российских училищ и молодые артисты со всей страны могут прислать вам заявки на просмотр. Вы присмотрели уже кого-то?
– Да. Всегда лиха беда начало. Тут есть и юридическая сторона этого дела. Например, парни спрашивают: «А бронь от армии у меня будет?»
– Резонный и важный вопрос для артиста балета. И что вы им отвечаете?
– Да, конечно, еще какой важный. Мы решаем, конечно, все эти вопросы. А иначе как? Как мы можем брать человека в программу и при этом не давать ему никаких гарантий? Мы решаем вопросы и с жильем, и со стипендией. И проезд оплачивали, когда едут на просмотр.
– Иностранцев в эту программу будете принимать?
– Пока программа рассчитана на россиян, но когда мы о ней объявили, на меня посыпались предложения и от иностранных артистов. Так что сейчас мы об этом думаем, и я не исключаю и такого варианта.
– Строится калининградский филиал Большого театра – вы будете к этому иметь какое-то отношение?
– Самое прямое. Более того, я участвовал и продолжаю участвовать в создании проекта театра. Неоднократно мы встречались в кабинете Владимира Георгиевича Урина, и я высказывался относительно балетной части. Это будет замечательный театр, но не думаю, что мы должны его рассматривать как филиал. Речь идет о том, чтобы мы помогли построить театр, помогли в создании творческих кадров, школы и так далее. В этом смысле это наша сегодня прямая обязанность, и мы в этом участвуем.
