И я так думаю. Это фигура в истории культуры, как бы к ней не относиться. И в журналистике мало таких публицистов. Во всяком случае, Верховный Главнокомандующий Сталин постоянно читал статьи Давида Заславского в «Правде», давал ему поручения. В 1944 году именным указом его наградили орденом Ленина за публикации в дни войны в «Правде». В то время каждый год выходили его книги с названиями «Нет пощады немецким извергам», «Немцы-дикари» и им подобные. В честь Победы журналиста наградили орденом Отечественной войны I степени. .
Жизнь его интересная, полная драматизма, и не все, написанное им, достойно осуждения. Кроме статей в газетах фамилия Заславского значится на обложках книг: «Хроники Февральской революции», «Очерки истории Северо - Американских Соединенных штатов XVIII-XIX веков», на книгах-биографиях основателя социал-демократии в России Плеханова, историка и основателя украинского социализма Драгоманова, французского социалиста Лассаля... Они его интересовали потому, что он и сам упивался идеями социализма.
Заславскому, как литературоведу, заказывали предисловия к томам сочинений Салтыкова-Щедрина, чью прозу тот помнил, и постоянно цитировал, не заглядывая в текст.
Когда в университетах не существовало отделений и факультетов журналистики, на стенограммах лекций Давида Заславского о фельетоне, прочитанных на Центральных газетных курсах при ЦК ВКП(б) и в Высшей партийной школе учились поколения журналистов, включая меня, взявшего темой диплома «Фельетон в газете «Правда». Жаль, не появлялся Давид Иосифович в коридорах Московского университета на Моховой, где студентам по специальности «литературный сотрудник газеты» некого было слушать. Ни один выдающийся фельетонист туда не заходил: доверили организованный в 1952 году факультет журналистики МГУ бывшим редакторам, «сбитым летчикам», спущенным в наставники из центральных газет за пьянство.
В Москве матерый газетный волк Давид Заславский заявил о себе в 48 лет, спустя четыре года после смерти Ленина. Почему так поздно? Перед захватом власти в Петрограде, когда Ильич занимался исключительно журналистикой, в своих статьях он называл Заславского «клеветником» «негодяем» «наемным пером», «политическим шантажистом», писал о «грязной кампании клеветы грязных господ Заславских». Это с одной стороны, публично. А держа в руках газету меньшевиков «День», соредактором которой выступал Заславский, член ЦК партии Бунда, «с большим интересом относился к его писаниям». Все политические эпитеты относительно былого меньшевика, ставшего большевиком, увековечены в статьях, вошедших в томах Сочинений В. И. Ленина.
В свою очередь Давид Заславский, не стеснялся в прессе в выражениях, обвинял партию Ленина «в связях с охранкой, германским правительством, в шпионаже, в разложении армии, в разрушении производительных сил страны, в одурачивании народа — и, в конечном счете, в предательстве интересов России». Перед открытием Учредительного собрания, на которое возлагал все надежды, писал: «Но пусть Ленин и Троцкий перестанут танцевать на манер воинственных индейцев. Скальпы на воротах Смольного института и свирепые рожи верных краснорожих не испугают в наши дни. Они раздражают своей бессмысленностью, своим унылым в однообразии и оскорбляющим Россию идиотизмом. Учредительное собрание пришло. Встаньте, господа, и прекратите ваши жестокие глупости!» Все это теперь, сто лет спустя после Октябрьской революции, повторяют без устали многие современные публицисты.
За день до открытия Учредительного собрания Заславского арестовали латышские стрелки, Рожденный в 1880 году в Киеве, в семье многодетного конторщика Давид начал жизнь как типичный российский революционер. В Киевском университете на юридическом факультете больше римского права его волновала борьба с самодержавием. Учение растянулось на десять лет. За это время его не раз сажали в тюрьму, ссылали. Никогда как адвокат не служил. Писать начал с прокламаций, призывая к забастовкам. Писал на русском и на еврейском языке, знал европейские языки. После Гражданской войны, признав в газете «Коммунист» правду большевиков, ушел, как говорил, из политики в культуру, занимался историей революционного и освободительного движения, много писал о проблемах еврейского народа в России. Его книга «Евреи в русской культуре» переиздавалась в наши дни.
В Москве поселился на Сретенском бульваре. Публиковался в «Известиях», став сотрудником этой газеты, год посылал в редакцию корреспонденции из Китая, чуть было не стал журналистом- международником, но ему не дали визы США и Япония, куда хотели командировать.
В «Правду» пригласила сестра Ленина Мария Ульянова, ответственный секретарь газеты. В органе ЦК партии охотно публиковали беспартийного фельетониста, но, помня его призывы в 1917 году арестовать Ленина и все такое прочее, трижды отказывали в приеме в ВКП(б). Выдали партийный билет, когда принес Заславский в изумленный партком рекомендацию Сталина.
В одном номере «Правды» мог публиковаться неоднократно. По этому поводу острил: «Сегодня «Правда» - это я. Передовая - моя, Д..З. – я. Аноним- тоже я».
Фельетоны Заславского читали в «Правде» все, как фельетоны популярного Михаила Кольцова. «Много лет подряд я сидел в первой паре с М.Е.Кольцовым за фельетонным пультом, - вспоминал Заславский. - Кольцов был солистом и концертмейстером для всех нас, фельетонистов. <…> У нас был разный стиль. Он писал литературными красками, пользуясь богатейшей палитрой. Я писал сухо, делал зарисовки углем, карандашом, пером»
Рекомендация Сталина много лет служила щитом. Лубянки избежал в годы «Большого террора». Его, единственного из руководителей Еврейского антифашистского комитета, не посадили и не расстреляли. Вынесли строгий выговор «за потерю бдительности». После ареста «убийц в белых халатах» в 1952 году ненадолго исключили из партии за давние грехи в годы Февральской революции.
Давида Заславского называют «могильщиком русской литературы», гонителем Михаила Зощенко и Анны Ахматовой. Но это выдумка. Против них не выступал. Известный карикатурист, долгожитель Борис Ефимов в 100 лет написал воспоминания о том, как его друг Давид пригласил в редакцию «Правды» чемпиона мира по шахматам Ботвинника и других известных евреев после Шестидневной войны на Ближнем Востоке. Все они, включая Ефимова, якобы дружно подписали сочиненное Заславским открытое письмо с гневным осуждением агрессии Израиля. «После этого Давид Осипович двинулся к выходу (никогда не забуду этой уморительной сцены) с зычным возгласом "Шма, Исроэл!" (Слушай, Израиль!) — древним традиционным призывом синагогального молебствия».
Как такой яркой картине не поверить? Только вот шестидневная война случилась два года спустя после смерти фельетониста. Нашлись очевидцы того, как Заславский после ареста «убийц в белых халатах» собирал в своем кабинете подписи под составленным им обращением знатных евреев в правительство с призывом депортировать… евреев в необитаемые края как крымских татар и других репрессированных народов. И это ложь. В то время его изгнали из кабинета в «Правде» и он, исключенный из партии, сидел дома и ждал ареста. Чему помешала смерть Сталина.
Давиду Заславскому хватает реальных прегрешений. Литературовед Евгений Ефимов, которому я обязан неизвестными ранее фактами, документально установил, что в 1936 году разгромную статью «Сумбур вместо музыки» об авангардной опере Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» написал не Сталин, как думал Шостакович и принято считать, а Давид Заславский. Меломан Сталин слушал оперу в Большом театре, музыка, не похожая на чтимую им классику, вызвала гнев. Кто из критиков мог отказать вождю в рецензии без риска попасть на Лубянку?
Цитирую статью «Сумбур вместо музыки»: «Слушателя с первой же минуты ошарашивает в опере нарочито нестройный, сумбурный поток звуков. Обрывки мелодии, зачатки музыкальной фразы тонут, вырываются, снова исчезают в грохоте, скрежете и визге. Следить за этой "музыкой" трудно, запомнить ее невозможно».
Еще есть другая резкая оценка: «Сцена преподносит нам в творении Шостаковича грубейший натурализм. Однотонно, в зверином обличии представлены все — и купцы и народ. Хищница-купчиха, дорвавшаяся путем убийств к богатству и власти, представлена в виде какой-то «жертвы» буржуазного общества. Бытовой повести Лескова навязан смысл, какого в ней нет».
Мне, хочу сказать, статья очень понравилась, а опера, которую под названием «Катерина Измайлова» слушал в Большом театре – нет. (Билеты на эту оперу были самые дешевые, от 1000 до 5000 рублей, а на «Даму с Камелиями» от 3000 до 12 000 рублей). .
Не понравился Заславскому и балет Шостаковича «Светлый ручей», названный как колхоз на Кубани, о счастливой жизни крестьян, ставших колхозниками. «Под видом колхозного балета преподносится противоестественная смесь ложно-народных плясок с номерами танцовщиц в «пачках», - писал Заславский. - Пейзан не раз показывал балет в разные времена. Выходили принаряженные кукольные «крестьяне» и «крестьянки», пастухи и пастушки и исполняли танцы, которые назывались «народными». Свое негативное отношение к увиденному балету подкрепил словами не любимого Салтыкова-Щедрина, а Некрасова, обращавшегося к балерине со словами:
«…Гурия рая!
Ты мила, ты воздушно легка,
Так танцуй же ты «Деву Дуная“,
И в покое оставь мужика!»
В отличие от Заславского балет «Светлый ручей», поставленный в наши дни в Большом театре, современная публика принимала под гром аплодисментов. И я, спустя три четверти века после ужасов коллективизации», не соотносил танцующих красавиц с колхозниками. Все понравилось, и музыка, и танцы.
Давид Заславский не мог жить без музыки, грозного фельетониста видели постоянно в концертных залах. Невеста его очаровала любовью к музыке и игрой на фортепиано. Пленяла большевика музыка Моцарта, Бетховена, Вагнера, немецких композиторов, писал он тепло о Чайковском и Мусоргском. Считал Шостаковича талантливым композитором. Принял с радостью его Первый концерт для фортепиано с оркестром и другие ранние сочинения. (Критика Заславского Шостаковича до войны и разнос Жданова после войны не помешали композитору получить шесть Сталинских премий).
Как пишет Евгений Ефимов, положению и успеху Заславского завидовали, ему подражали журналисты, люди обращались за помощью, искали у него правды, считали влиятельным, талантливым, остроумным, его бесконечно рисовали карикатуристы, посвящали эпиграммы поэты.
«Профессору смеха,
Начальнику цеха
Сатир боевых -
Такой он приятный,
Степенный на вид,
Но в строчке печатной
Давид ядовит».
За один день мог написать 5 статей. В 1936 году в одной «Правде» у него вышло 107 публикаций и в их числе 31 передовая и редакционная статья.
Давиду Заславскому всецело приписывают авторство статьи «Об одной антипартийной группе театральных критиков», давшей старт травли «космополитов». Но кроме него ее составлял в «Правде» писатель Вадим Кожевников и руку приложили руководители Союза писателей СССР во главе с Генеральным секретарем Александром Фадеевым. Статью редактировал Сталин, и дал ей кондовое название, никак не похожее на заголовки, которые придумывал фельетонам Заславский.
Другая принесшая много горя Борису Пастернаку злосчастная статья в «Правде» под названием «Шумиха реакционной пропаганды вокруг литературного сорняка» написана Заславским по заданию Президиума ЦК КПСС после выхода заграницей «Доктора Живаго». Роман стал фактом не столько литературы, сколько политики, в чем теперь никто не сомневается после того, как рассекретили документы ЦРУ, финансировавшего издания романа заграницей. Кампанию травили в прессе и по всей стране против поэта возглавил не фельетонист, а Отдел культуры ЦК КПСС и Союз писателей СССР во главе с Константином Симоновым.
Художник Борис Ефимов, служивший в «Правде», называл друга Давида «неунывающим скептиком, подчиняющимся обстоятельствам веселым циником». Он и сам таким являлся, рисуя гнусные карикатуры на Михаила Зощенко, Анну Ахматову, на «убийц в белых халатах», израильских агрессоров, на всех, на кого ему показывал порой сам Сталин, Молотов и другие вершители судеб страны. Биограф журналиста Евгений Ефимов дал Заславскому такую характеристику:
- Чрезвычайно и сам начитанный, вышколенный самообразованием, знавший несколько иностранных языков, трудолюбивый, остроумный, умевший писать много, понятно, на любую тему и сразу набело, мастер словесных кавалерийских атак и драк до крови, но лишенный, при этом, художественного таланта, газетчик до мозга костей, Заславский обычно был резок и прямолинеен, его слово буквально жгло, язвило. Это было острое блюдо — горчица — на тесном пиршественном столе российской дооктябрьской журналистики».
Разве можно умолчать о таком феномене?
