Сцена первая — романтическая
Начну с личного. Я познакомилась с Владиславом Мамышевым-Монро на излете первого десятилетия ХХI века. К тому моменту он уже был культовым героем арт-сцены, известным художником, который мастерски умел залезть в шкуру любой знаменитости или исторического персонажа и отыграть его образ так, что душу переворачивало. Его образы Аллы Пугачевой и Гитлера, Любови Орловой и Путина, Екатерины Великой и Чарли Чаплина уже были вписаны в историю искусства. Они оказывают гипнотическое воздействие на публику, взывая к чему-то подсознательному. Но самым известным стал его образ Мэрилин Монро — иконы кэмповой культуры, запечатленной еще Энди Уорхолом, в ее обличье Влад объехал всю цивилизованную половину мира еще на заре своей карьеры. И взял себе псевдоним в честь любимой звезды.
Мы встретились в родном для Влада Петербурге, на открытии какой-то выставки. С первой секунды становилось понятно, как он стал тем, кем стал, — во всем его естестве был стиль, искренность, а главное, лучезарность и невероятный магнетизм. Тогда мы договорились сделать совместный проект, он сразу согласился. Идея была дерзкой, как все перевоплощения Влада: он должен был предстать в образе Надежды Крупской, и в день рождения Ленина мы собирались в таком виде обойти все главные точки Москвы, связанные с вождем, включая Мавзолей. Был придуман интригующий сценарий арт-прогулки. Но не случилось — Влад редко наведывался в Москву, чаще был в Питере или на Бали, который стал его вторым домом, местом, где он медитировал, проникая в глубины подсознания. Тогда на прощание он подарил мне сердечко из фольги — символ лучей любви и добра, которые он посылал в мир из самого сердца…
Сцена вторая — эпическая
История, записанная телеведущим и коллекционером Андреем Малаховым со слов историка моды Светланы Куницыной, — «После прочтения сжечь».
«Владик позвонил ночью. И, сильно заикаясь, сказал, что за ним погоня, что он в опасности и вряд ли доживет до рассвета. За окном спорили мрак и вихрь. И я почти сразу без заминки спросила: куда за тобой приехать? Но он не ответил. А через минуту уже стоял на пороге — в огромных валенках и лыжном, с начесом костюме скучного бутылочного цвета. К груди прижимал «министерский» — советских времен — портфель, явно из фейковой крокодиловой кожи. Его лицо выглядело слегка подкопченным, как у Отелло с поплывшим гримом. Запахло паленым. «Мигом примчался, как пожарная команда», — пошутила я, как потом выяснилось, не очень удачно. «Она погибла! Джидодошечка погибла!» По щекам поползли слезы. «Все сгорело, она мертва!» — всхлипнул он и внезапно осел, там где стоял. Я не стала уточнять, кто такая Джидодошечка… (…) Его рассказ о том, как он провел эту ночь, был не очень-то внятным — в духе запутанных сюжетов Дэвида Линча: «Тут из-за горящей бархатной шторы появляется эффектная блондинка и падает прямо на карлика…» Но все же я догадалась, что квартира Лизы Березовской только что сгорела дотла. Вместе с собакой, за которой Владик должен был приглядывать, пока Лиза каталась на лыжах в Альпах».
P.S. Из всех детей Бориса Березовского (а их у него семеро!) Лиза — любимая дочь. Влад Монро был ее близким другом. Она, конечно, простила ему случайный поджог. В 2016 году она издала книгу с воспоминаниями друзей художника.
Сцена третья — театральная
Рассказывает Олег Цодиков — продюсер, организатор Gagarin Party, основатель и директор культового клуба «Титаник». Свидетель зарождения и «строитель» андеграундной культуры.
«1999 год. Как-то раз в Ротонде, что в музее минералов, что был частью усадьбы Царя, играли классический концерт. Арфа. Собралось модное общество. Все шикали, когда скрипела дверь, кто-то заходил или хихикал. После концерта спустились в зал, выпить вина или чаю. Все чинно, светски. Высокий потолок, мрамор. Нешумно распахивается дверь из Нескучного, и под стук колес поезда появляется пара. Владик Монро и Леня Куропаткин. Они двигаются в такт прибывающего поезда. Делают это синхронно. Не может же у поезда одно колесо опережать другое. Публика ждет развития. Поезд приближается к свободным стульям, издавая тихие звуки, продолжает двигаться сидя, так же синхронно. Когда раздается уже громкий звук, у всех вокруг на перроне других разговора уж, кроме прибытия поезда, не остается».
Сцена четвертая — пророческая
Вспоминает Аркадий Волк — один из первых вокалистов группы «АукцЫон».
«Январь 2012 года. Монро читает письмо китайского друга о диверсии, планируемой в 2020 году. Мы путешествовали по Камбодже и проводили время на берегу моря в Сиануквиле. Владик прилетел из Бали. Его вызвал Африка (Сергей Бугаев. — М.М.) для съемок какого-то непонятного фильма. Продюсером проекта был Сергей Полонский. Мы проводили время на его острове Ко-Дек-Куль. В один из дней Монро появился в костюме Мао. На его лице была маска. Он был взволнован и сказал, что скоро во всем мире всем понадобятся маски…»
Сцена пятая — прощальная
Снова личная. 2013 год.
За неделю смерти Влада Монро возникло чувство, от которого невозможно было отделаться, — надо встретиться во что бы то ни стало. Мы договорились об интервью в Музее современного искусства, где в рамках биеннале «Мода и стиль в фотографии» открывалась его выставка «Полоний». Тогда Влад вернулся с Бали, чтобы сыграть в Москве в одноименном спектакле и продемонстрировать себя во всех ролях шекспировской драмы. Стильный черный джемпер, высокие сапоги и темные очки с красными дужками. Влад Монро, как всегда, с иголочки. И ничего, что опоздал на полтора часа. Лучезарная улыбка и легкость отношения ко всему сразу подкупают. И уже не кажется странным, что Владу прощается все: будь то прогулки по улицам в образе Мэрилин Монро или Путина, уколы власти или поджоги. Сегодня его эксперименты в «масках» Любови Орловой, Штирлица, Адольфа Гитлера, которые бурно обсуждались в обществе 10–20 лет назад, уже классика жанра. За это ощущение собственной гениальности его обожали Тимур Новиков и Сергей Курехин в 90-е, приняли как родного на Бали и встретили на родине спустя несколько лет…
Мы говорили о политике, искусстве, поджогах, Бали, переселении душ. А потом Влад снова уехал на Бали. Уже навсегда.
Вот несколько цитат из той беседы.
О России: «Мне было противно здесь. Мы ведь все связаны со своей страной — через язык, культуру, общественный строй. Так или иначе, творя в этих условиях, в этой стране, ты признаешь существующий порядок вещей законным. Об этом я говорил в своем последнем проекте, сделанном перед отъездом на Бали, — выставка называлась «Россия, которую мы потеряли». Я не считаю себя частью такой структуры. А если бы согласился, то нужно было лезть в петлю — это единственное, что можно сделать в таких обстоятельствах. Поэтому надо было уехать. Становится все хуже и хуже. Принимаются какие-то абсурдные законы. Комичности нет предела… Чувствую, скоро все изменится»
О жизни на Бали: «Иногда бывает, что приходится в четыре часа ночи вставать и ехать на мопеде к берегу моря, чтобы встретить рассвет. Есть и такая разновидность церемоний. Многие из них подчинены лунному календарю, другие связаны с погружением в священные источники. Когда находится время, я предаюсь медитативному труду. Но понимаю, что там я ничего нового сделать не могу. Ты находишься на вершине горы Олимп, ты бог, и вокруг такие же божественные создания. Какое тут новаторство — только услаждение себя. Иногда я обращаюсь к собственной медитативной практике: расцарапываю фотографии животных, надеваю разные наряды или рисую на лице. Вообще мне невероятно по душе образ жизни в Индонезии: балиец утром пахал в рисовом поле, а потом пришел домой и начинает живописью заниматься. Или из пустых кокосовых орехов вырезать необыкновенные формы... Или из черепа коровы вырезать немыслимое... Только такими видами творчества там могу заниматься, что называется, декоративными».
О своем творчестве: «Сначала я с фотографии копирую лицо персонажа, переодеваюсь, встаю перед камерой... А потом — щелчок!.. И на несколько секунд сущность входит в мое тело… Мои художественные практики основаны на интуиции. Главное, уверенность в том, что ты все делаешь первоклассно, тогда все работает и получается. После того как я смог одновременно быть и Монро, и Гитлером, мне уже неинтересно. Я понял, что могу стать кем угодно».
Вместо прощания: «У меня много идей. Пока не могу рассказать подробности, но обещаю предъявить колоссальное батальное полотно, каких еще не знала история человечества!»
P.S. Он вернулся на Бали сразу после нашего разговора. Пошел купаться в бассейне глубиной 1 метр и утонул. Погиб настолько странно и нелепо, что многие не поверили — может, это очередной перформанс? И Влад просто решил вновь шокировать публику?
Прошло время, но люди, которые знали художника лично, все еще чувствуют его присутствие, все еще греются в его лучезарности. И проект Андрея Бартенева — тому прямое подтверждение.
