Последние несколько лет он болел. Но все равно приходил в свой театр в центре Тбилиси, который сам когда-то создал и по своему проекту построил - как мечтал. Сидел на террасе в кафе и водил карандашом по бумаге. Потягивал кофе, что-то рисовал, но не конкретно, а нечто, из чего потом рождались необыкновенные сюжеты, чья необычность заключалась в простоте, в простых историях, незримо перетекавших на бумагу или холсты. В строчках, красках, графике. Казалось, что и ты так мог придумать, оно же вот рядом ходит, ездит, летает... А оказывается, так видеть и чувствовать мог только он - Резо.
- Скажи, почему они стреляют в небо? - спрашивал он меня своим тихим, чуть грустным голосом, и его темные, с теплом глаза устало поднимались вверх. Я как-то ранней промозглой весной приехала к нему в Тбилиси, и мы сидели на закрытой террасе.
- Кто, Резо?
- Тот, кто выпускает в небо салют этот чертов, фейерверки. На небе же живут ангелы. Они не понимают, что расстреливают ангелов? Поговори с серьезными учеными, и мне потом расскажешь. Они-то знают.
И в этом был весь Резо. У него все было живым, добрым, смешным и немного грустным. Маленьким, но почему-то большим. Грусть легкая, несмелая приходила после смеха. В театре марионеток имени его любили друг друга паровозы, разговаривали и командовали людьми скандальные птицы, роскошные женщины покровительствовали неудачникам, а те ночами бредили стихами...Это понимали во всех странах мира, куда театр Габриадзе любили звать на гастроли. И увидев его простые, наивные, но необыкновенные и трогательные истории, влюблялись в него навсегда. Кудесник, маг, волшебник - он продолжал традицию наивного искусства Пиросмани. И в театре, и в кино, и в живописи, и в скульптуре.
Ведь это и он влюбил граждан СССР в Грузию, убедив своими сценариями, что грузины - если не все, то большинство как Мимино из одноименного фильма. Знаменитые грузинские короткометражки - это он. Для «Не горюй!», блистательно поставленного фильма Георгии Данелия и сыгранного Вахтангом Кикабидзе, Серго Закариадзе, другими чудными грузинскими артистами, он написал сценарий. Только великий сценарий становится великим кино.
Вспоминаю, о чем говорили. О чем молчали. Красное вино, хачапури, истекающие сыром. Потом музей на втором этаже - там его живописный мир.
- Знаешь, я не любил ездить на дачу, - рассказывал он о себе. - Отвезу своих и быстро возвращаюсь в город, сажусь рисовать, писать. Тишину люблю.
Грузин ли это говорит, которому шумные застолья с многоголосым пением как глоток воды и воздуха? - думала я. - Грузин. Ещё какой! Просто очень редкий подвид. Говорю же - избранный.
А теперь его нет. Улетел к ангелам и, наверное, будет их защищать от «чертового салюта».
