Лет ему немало, но движения быстрые, глаза молодые. Горят! Начитан сверх меры, потрясающе эрудирован, остроумен. Видно, что человек радуется жизни, причем неустанно. Он — ценитель красоты во всех ее проявлениях. И женской, разумеется.
Таков мимолетный портрет автора множества исторических детективов, академика РАЕН, профессора Валентина Лаврова. Когда-то он был в «МК» желанным гостем. Восемь лет каждый четверг газета публиковала его книги.
— О, это было сладостное время! Писал без устали, делал это легко, с наслаждением. Не скрою, был очень популярен — книги мои расхватывали вмиг, автографы давал беспрестанно. Нынче слава упорхнула, такая она ветреная дама. Но читатели остались. И сейчас на улице узнают, делятся впечатлениями, расспрашивают.
— Вы родились в Москве в 1935 году. И потому помните то, чего след давно простыл…
— Хорошо помню себя с трехлетнего возраста. Отец был известным футболистом, играл за московский «Локомотив», и у нас часто собирались его друзья — Хлопотин, Сердюков, Киреев. Юным соседом был будущий знаменитый комментатор Коля Озеров. В телепередаче к 70-летию отца он вспоминал, как носил за отцом чемоданчик.
Наш громадный дом в центре Москвы, недалеко от метро «Красные ворота», был сооружен в самом начале прошлого века. В нем было более двухсот квартир, в каждой — по шесть-восемь комнат. Почти у всех семей были ребятишки, часто двое-трое. Детвора заполняла дворы, и круглый год это неутомимое младое племя развлекало себя как могло: футболом, волейболом, городками.
Главное развлечение — громадный фонтан. Сохранились фото — детвора плещется в воде.
Много молодых мужиков успели построить Беломорканал, и не только. Они были в наколках «Не забуду мать родную», «Нет в жизни счастья», на груди профиль Сталина, на ногах — «Они устали от этапов, им надо отдохнуть». И — «ботали» по фене. Резались в «очко», «буру», «козла» — под интерес.
— Как вы встретили 22 июня 1941 года?
— День был солнечный, теплый. Прибежал со двора на минутку, но услыхал в прихожей взволнованный ропот. Наш сосед Борис Николаевич Нестеров, главный инженер кондитерской фабрики «Красный Октябрь», носивший очки с толстенными стеклами, стоял в окружении соседей. И говорил о том, что на нас «напали германцы». Все пребывали в задумчивости, но кто-то задорно крикнул: «Уничтожим врага! На его территории, к осени будем в Берлине!» Увы, все оказалось куда страшнее…
Бориса Николаевича призвали в ополчение. По его словам, винтовки ему не досталось. Дали какую-то палку и сказали: «Оружие добудешь в бою!» На его счастье, в октябре сорок первого у него открылась застарелая чахотка. Только тогда Нестерова отправили в тыл…
Начались воздушные тревоги — поначалу учебные, потом настоящие. Мы, дети, по утрам собирали с асфальта осколки — шершавые кусочки металла, остатки зенитных снарядов.
— Вы были в эвакуации?
— Сталин приказал всех детей вывезти из Москвы. Я оказался вместе со своей бабушкой в чувашском селе Ильинское. Жизнь была сытой и привольной, но в октябре отец добился нашего возвращения в Москву. В декабре сорок первого авиационный завод №45, на котором теперь работали родители, перевели в город Молотов, ныне Пермь. Здесь было еще голодней, чем в Москве. Умерла трехлетняя соседка, сам я перенес тяжелейшую желтуху.
Бабушка умудрялась каждый день приносить мне в больницу передачи, но почти все разворовывалось санитарками. Мама четыре раза сдавала кровь и получала талоны на питание. Питался, разумеется, я…
Однажды в бане мы с отцом увидали ленинградских блокадников. Санитары вели под руки в моечный зал голых людей. Зрелище жуткое: скелеты, обтянутые кожей! Страшнее ничего не видел!
Но и радости были. В Молотов эвакуировали ленинградский Театр оперы и балета имени Кирова. Тетя Поля, к которой нас подселили, служила в театре билетером. И потому весь репертуар был к моим услугам… «Евгения Онегина» слушал раз десять. Однажды удалось попасть за кулисы — страшно понравилось!
— Когда вы вернулись в Москву?
— В апреле 1943 года — здесь я первый раз за полтора года увидал белый хлеб. Родственники и соседи по квартире приняли нас радушно, старались подкормить, пока отец оформлял карточки. Знаете, что было самой вкусной едой? Кисель из овса — серая густая масса с тяжелым запахом!
— Победный май сорок пятого остался в памяти?
— Детали не запечатлелись, но помню всеобщее ликование, перемешанное со слезами, — ведь с фронта многие не вернулись. Жизнь продолжалась, в декабре 1947 года отменили карточную систему, московские магазины вновь заполнились. Ежегодно радио и газеты извещали о значительном снижении цен — в среднем на 15–20 процентов. Стали строить жилье, в том числе руками несчастных пленных немцев.
— Многие ваши сверстники живут под гнетом прожитых лет. Но вы, я вижу, не из их числа…
— Очень верно заметили! Старость для меня — счастливый возраст. Радуюсь, что еще жив. Пишу и публикую книги без всякой цензуры. Дочь Катюша красива и талантлива. Она учится и работает психологом в Барселоне. У другой дочери, очаровательной Ольги, прекрасный муж Саша, которого люблю как родного сына. Езжу по всему свету и останавливаюсь в хороших отелях. Я по-прежнему влюблен — моя подруга Элизабет хороша собой и на полвека меня моложе. Чего еще желать?
— Позвольте поздравить вас с днем рождения и пожелать еще больше бодрости духа, оптимизма…
— Благодарю, не помешает. В ответ позвольте дать совет читателям. К старости надобно готовиться, милые друзья, пока вы молоды и полны сил. Непременно следует иметь увлечения. Я, к примеру, люблю старинные книги, американский джаз тридцатых годов, голливудские гангстерские фильмы. И вообще, старости не надо бояться. Увы, она приходит очень быстро…
