Его называли «вторым Шаляпиным». Более восьмидесяти ролей в операх, около семидесяти пластинок и дисков на отечественных и зарубежных фирмах грамзаписи, множество арий, романсов, русских народных песен! Певец создал много ярких образов, среди которых на первом месте триумфально встреченный сначала в СССР, а потом и по всему миру Борис Годунов.
Биография певца необычна и насыщена резкими жизненными поворотами. К исполнительской деятельности, как и многие молодые люди послевоенного поколения, Евгений Евгеньевич пришел не сразу. До этого он был курсантом военно-морского факультета Ленинградского инженерно-строительного института (ныне Санкт-Петербургский государственный архитектурно-строительный университет), потом перешел на факультет промышленного и гражданского строительства. Получив диплом инженера-строителя, год работал прорабом. Еще студентом начал брать частные уроки пения, и только в 1965 году окончил Ленинградскую государственную консерваторию имени Римского-Корсакова (класс профессора В.М.Луканина). Но еще до окончания консерватории стал солистом Ленинградского Малого оперного театра (ныне Михайловский), а в 1967-м — Ленинградского театра оперы и балета имени Кирова (ныне Мариинский). Три года спустя он уже пел в Большом театре, где проработал 31 год.
Евгений Евгеньевич сочетал вокальную одаренность с редким драматическим талантом и исполнял партии не только на родном языке, но и на итальянском, французском, немецком и даже венгерском. Выступал на лучших сценах мира: «Метрополитен-опера», «Ла Скала», «Ковент-Гарден» и многих других мировых оперных площадках.
Мы связались с художественным руководителем Московского музыкального театра «Геликон-опера» Дмитрием Бертманом, который рассказал о творчестве и последних годах жизни певца.
— Его нельзя назвать просто выдающимся или великим певцом. Это, конечно, огромная фигура, важнейшая в оперном искусстве. Не только в российском, а вообще в мировом. Такой образ, связанный с нашей планетой Земля. Потому что это продолжатель Шаляпина. Я хочу сказать, что тот век Большого театра, когда на сцене в одном составе можно было увидеть Нестеренко, Образцову, Мазурока, Милашкину, Атлантова, был действительно Золотым веком Большого театра. Это была коллекция невероятных звезд. И практически на любой состав в Большом театре можно было прийти и встретиться с каким-нибудь шедевром этой коллекции. Евгения Евгеньевича мне посчастливилось увидеть и услышать практически во всех ролях, которые он исполнял на сцене. Потому что я со школы ходил в Большой театр и видел его и в «Иване Сусанине», и в «Борисе Годунове», в «Князе Игоре», видел и Кончака, и Филиппа в «Дон Карлосе», и короля Рене, и Гремина в «Евгении Онегине». То есть всё, что существует и можно услышать в записях, мне посчастливилось увидеть. Потом, когда я уже учился в ГИТИСе и стажировался в Большом театре и был ассистентом на спектакле «Сказка о царе Салтане» и «Золотой петушок», я уже видел, как работает Евгений Евгеньевич, был очевидцем и участником этих репетиций. Феноменальным было для меня то, что он работал больше не как певец (потому что вокруг было больше все-таки певцов), а как такой ученый-артист и исследователь. Это главное его качество.
— Вы его хорошо знали? Что это был за человек?
— Да. Я бывал у него в Вене, дружил с его покойной супругой Екатериной Дмитриевной, которая была для него удивительным защитником и человеком, который жил его интересами, его жизнью. Вообще он был человеком с огромным чувством юмора, ко всему прочему. Я был у них дома, за столом разговоры были только про оперу, про его образы, интонацию. Он был одержим творчеством, был именно исследователем оперы. Это, пожалуй, наиболее точное определение, к нему относящееся. У него было огромное количество учеников, и все ученики были в него влюблены, потому что ему нравилось быть педагогом.
— Он приходил к вам в «Геликон-оперу»?
— Когда наш театр еще только начинался и был мало известен, то Евгений Евгеньевич у нас уже выступал. Он пел Дона Базилио в «Севильском цирюльнике», участвовал в спектакле «Летучая мышь», где выступал в качестве гостя. Тем самым он нам, конечно, очень помогал. Потому что это был молодой театр, на сцену которого выходит такой по-настоящему великий артист. Это был огромный вклад в наш театр. Сейчас это сложно понять, но это были не денежные отношения: он не получил ни копейки, это был его подарок нашему театру. После этого у него был в Москве юбилей, по-моему, 70-летие, которое проходило почему-то не на сцене Большого театра (тогда он уже жил в Вене), а на сцене Колонного зала Дома Союзов. И Екатерина Дмитриевна, его супруга, позвонила мне и сказала, что Евгений Евгеньевич очень хочет, чтобы в вечере участвовал «Геликон». И мы сделали номер, когда наши певицы вышли и спели попурри из репертуара Евгения Евгеньевича. Это было такое переложение: и колоратурное сопрано, меццо-сопрано — пели фрагменты его самых известных хитов. Он тогда очень этому радовался. Мне вот очень жалко, что он не был у нас в «Геликоне» после реконструкции. Я очень хотел, и мы с ним договаривались, что когда приедет в Москву, то обязательно придет к нам.
— Вы знали о его болезни?
— Да. Это огромная потеря. Он пел по всему миру, в лучших театрах. Я помню, как он сломал ногу и как раз пел в Европе «Мазепу» Кочубея, он очень тяжело выходил из этого состояния. Потом у него была жуткая история, тяжелейшая операция на мозг. И он выкарабкался... Екатерина Дмитриевна его вытянула из этого, и благодаря опять же ей он вышел на сцену. Когда он прекратил петь, стал только преподавать. Екатерина Дмитриевна умерла... У него сразу нарушился весь смысл жизни... Потому что это была такая история действительно огромной любви. У него есть сын, который тоже живет в Москве. Сам же он жил последнее время и в Москве, и в Вене.
— Вы когда его видели в последний раз?
— Я с ним общался в последний раз, к сожалению, примерно год назад. Потому что уже год как никуда ездить невозможно, и я не мог к нему никак пробраться. Конечно, у меня сейчас ужасное ощущение, потому что ушел человек, с которым ты как будто недообщался, о чем-то недоговорил. Евгений Евгеньевич Нестеренко поменял отношение к человеческому голосу, отношение к таланту, отношение к глубине подготовки. Ведь он сотворил со своим голосом настоящее чудо. Потому что это не был такой глубокий природный бас. Но он смог сделать так, что этот голос полностью укратил под свою личность. И теперь, когда мы слушаем эти реально выдающиеся записи... Я даже не знаю, как тяжело певцам-басам будет после стремиться к этой вершине. Потому что это была настоящая вершина в искусстве.
