— Тридцать лет — солидная дата, хотя в случае с Crossroadz она не вызывает особого удивления. Было бы удивительно, если бы группа играла тридцать лет, постоянно гонясь за музыкальной модой, но блюз — это классика, а значит, постоянство. Или все-таки есть подводные камни?
— Группа — это сложная история, и в любом жанре ты ее либо сохраняешь, либо нет. Здесь все зависит от человеческих качеств музыкантов, от их умения взаимодействовать и жить почти как в семье. И неважно, какого жанра музыка. Если ее не любишь, значит, и играть не можешь, если ты, конечно, не виртуоз, который может исполнить все что угодно. Но мы блюз не исполняем, мы им живем, и ты прав — неудивительно, что мы столько лет играем вместе.
— Тем не менее Crossroadz — не монолит, и изменения в группе все же происходили…
— Мы играли в одном составе двадцать пять лет. Андрей Бутузов, Саша Торопкин, Мища Савкин и я вместе начали еще в девяностых. Со временем к нам присоединились клавишник Леша Сечкин, бэк-вокалистка Настя Концевая, Миша Владимиров на губной гармошке. К сожалению, в 2015 году из этого мира ушел Андрей Бутузов, а через года полтора барабанщик Саша Торопкин покинул группу, но, слава богу, он жив и здоров. Они были ритм-секцией и стали почти братьями, поэтому Саша без Андрея играть не смог. Потом у нас появился новый барабанщик Володя Воеводин, на басу в последнее время играет Женя Глухов.
— Двадцать пять лет в одном составе — это, конечно, сильно. Неужели никаких конфликтов не было?
— Были, и еще какие. Это же как в семье, иногда и чашки о стены бьются. На гастролях и драки случались. Слово за слово, выпили больше, чем надо, что бывало часто, особенно в девяностые. Сейчас, конечно, потише.
— Группа, как правило, отнимает довольно много времени, даже если все уже налажено. Но тебя хватает и на разные музыкальные факультативы…
— Я сочиняю довольно много разной музыки. В том числе киношной, один раз даже для мультфильма музыку писал. Сотрудничаю с другими музыкантами, например, с Гариком Сукачевым. Есть у меня сайд-проект, который называется Lunar Brothers, это жесткий гаражный джем-рок. Вообще хочется воплощать все, что приходит на ум, многое, конечно, не успеваю, но стараюсь. В Crossroadz мы тоже делаем какие-то новые вещи, которые отличаются от того, чем занимались группа в самом начале.
— Нужно признать, что на таком рок-н-ролльном фоне твое гостевое участие в записи трека Валерия Меладзе «Тропикана-женщина» выглядит большим компромиссом. Это был искренний порыв или обстоятельства так сложились?
— Мы с Валерой довольно много общались, он очень приятный человек. Что касается этой песни, то мне понравилось, как она сделана гармонически. Но сначала, когда они мне сказали, что хотели бы слышать в ней мою гитару, я отнесся к этому скептически. Но потом послушал и понял, что могу внести в эту песню то, что ей поможет. И в итоге, мне кажется, неплохо помогло.
— Поклонники не ворчали за связь с попсой?
— Всегда кто-то ворчит, но ты не можешь и не должен всем угождать, это просто невозможно. Нужно делать свое дело, как ты его видишь и чувствуешь, остальное — издержки.
— Что, на твой взгляд, произошло за минувшие тридцать лет с блюзом в России? Это отлаженная индустрия или по-прежнему музыка для небольшого количества ценителей?
— Наверное, нужно понимать, где в нашем массовом сознании находится классический блюз, блюз-рок и соул. Музыкальная индустрия как таковая у нас так и не образовалась. Отечественные продюсеры всегда толкали на рынок то, что приносит быстрые деньги, на перспективу никто не работал. Блюз — это культурный слой, и заморачиваться им никто особо не хотел. Конечно, спрос рождает предложение, но изначально этот спрос создали те, у кого были деньги продвигать свою музыку на радио и телевидении. А те, у кого денег не было, не могли себе такого позволить. В результате люди слышали определенную музыку, и у них не возникало ощущения, будто существует какая-то другая, вроде блюза или рок-н-ролла. У нас до сих пор нет ни одной станции, на которой звучал бы блюз. Да и вообще у нас мало станций для такой огромной страны. Конечно, сейчас не лучшие времена для радио. Несколько лет назад я разговаривал с Бади Гаем, одним из ныне здравствующих отцов блюза, и он сказал, что в Чикаго остались всего две блюзовые станции. Но они есть, а у нас их нет, как нет и блюза в массовом сознании местной публики. Не знаю, как бы все изменилось, если бы блюзовые станции у нас были, это все фантазии, но поддержка СМИ очень важна. Не то чтобы я снимаю с себя ответственность за то, что Crossroadz не собирает стадионы, но все же блюз так и не стал здесь частью массовой культуры.
— Здесь есть еще и проблема языка. Все-таки блюз у многих ассоциируется прежде всего с английским и русифицируется не так-то просто…
— Лично для меня язык не имеет большого значения. Английский как инструмент мне удобнее и привычнее, я на нем начал петь и сочинять и неплохо им пользуюсь. Мне еще лет двадцать назад говорили: «Давай на русском, мы тебя быстро раскрутим». Но прошло довольно много времени, прежде чем я сам начал сочинять на русском именно те тексты, которые было бы удобно петь на ту музыку, которую мы делаем. Русскоязычных треков у нас в последнее время стало гораздо больше. И я очень надеюсь, что они попадут на радио.
— С другой стороны, есть немало блюзовых групп, которые ничего не сочиняют и играют только классические хиты…
— Здесь тоже есть свои тонкости. Когда мы начинали делать каверы, то в результате получались не совсем те песни. Мы никогда не снимали нота в ноту, всегда делали свой вариант. В этом тоже суть блюза. Ты пропускаешь через себя то, что уже сделано, и в конце концов выдаешь в этих произведениях именно свое видение, а не то, что сыграли BB King или Мади Уотерс.
— Наверное, по публике, которая ходит на Crossroadz, ты можешь сказать, кто сейчас в России слушает блюз?
— Наверное, можно попробовать сделать какой-то статистический срез, но не знаю, насколько он будет точным. Наша публика, конечно же, выросла вместе с нами, хотя есть и молодые люди. Может быть, это дети тех, кто слушал нас раньше, может быть, те, кто сам интересуется музыкой, не согласовывая свои вкусы с тем, что преподносит радио или телевидение. Такие люди всегда существуют, я сам был таким, искал то, что могло бы понравиться, обменивался пластинками. Так что публика у нас разная, но мне кажется, что среди наших поклонников всегда было много людей с образованием.
— Можно ли сказать, что за прошедшие тридцать лет ты сильно изменился как человек и музыкант?
— У меня есть ощущение, что сам я не очень изменился. Но за это время у меня собралась неплохая коллекция гитар, ненужных вещей тоже прибавилось, выработалась не самая полезная привычка поздно ложиться и поздно вставать. Еще появилось много друзей и хороших знакомых, есть много музыки, которую я, правда, почти не слушаю. Не могу я расположиться в кресле с сигарой и стаканчиком виски или бокалом коньячка и расслабленно слушать пластинки. Я все время бегу, даже когда сижу. И свободное время провожу не прослушивая музыку, а придумывая и записывая ее. Наверное, это тоже дурная привычка.
