Поднявшийся занавес обнаруживает на сцене тринадцать персонажей, сидящих на стульях, что выставлены фронтально к залу. Стульев в светло-желтой обивке — 28. За их спиной — зеркало по заднику сцены, но пока на него не пал световой луч, оно «молчит». Впрочем, отражение от разных поверхностей, включая зеркало, станет, может быть, основной метафорой этого самого метафоричного спектакля Юрия Бутусова.
Мы разделили край наш на три части.
Ярмо забот мы с наших дряхлых плеч
Хотим переложить на молодые
И доплестись до гроба налегке —
произносит король, он сидит по центру с выбеленным лицом. Точно такие же лица почти у всех. Сюжет, известный с начала XVII века, разовьется в безмерную и бескрайнюю трагедию отцов и детей — основная тема четырех великих трагедий английского драматурга. Всего один поступок короля, отца, и мир его же детей, как и мир вокруг, потеряет равновесие и приведет к гибели.
«Король Лир», как и другие постановки Бутусова, визуально яркие, насыщены множеством деталей. Их мизансцены как отдельные картины, для которых совсем не обязателен прекрасный текст в прекрасном переводе (содержание же известно), — достаточно, чтобы сцены, завораживающие своей выразительностью, фантазией, застыли на миг и их можно рассмотреть в деталях, не задавая вопросов. Скажем, почему Лир в красных носках выше щиколоток, а черные шорты едва прикрывают колени его королевского высочества? А у Эдгара носки ярко-оранжевые, как у стиляги. Почему Корделия, младшая, любимая, но изгнанная за правду дочь, в следующей сцене предстанет шутом, причем в двух вариантах? Почему трагедия начинается и заканчивается в стиле джаз: Лир и Глостер танцуют, не особо затрачиваясь и каждый сам по себе. И ближе к финалу все та же джазовая тема, но уже без танцев, а с прыжками на месте, как любят прыгать дети от избытка энергии и чувств.
Метафоры Бутусова, не всегда и не сразу понятные, за три с половиной часа все-таки явят законченный образ детства, распахнутого, радостно-безмятежного, не обремененного пороками взрослых, но ими же погубленного. Образ появится в начале второго акта: на заднике возникнут пять персонажей с белыми шариками в руках — такими же матово-белыми, как их лица. Разноцветные шары большего размера упадут сверху, весело разлетевшись в разные стороны. Зеркальные шары, обычно украшающие дансинги, герои пронесут на руках с видом заговорщиков по волшебной стране. Только волшебства не будет — будет жестокая реальность, гибельная борьба за власть и женско-мужских амбиций...
Путь шекспировских героев до последнего смертного вздоха Бутусов сделает чрезвычайно нервным, болезненным. Путь кровавый в прямом смысле слова — артисты открыто льют из костюмных «зарядок» бутафорскую кровь или поливают ею сцену прямо из грелки. Королевский жесткач поддержан мощными децибелами по ушам зрителей, отчего многим, особенно во втором акте, станет реально некомфортно… Но будет короткая передышка в виде французского шансона (танец Корделии и Лира, который при этом на коленях) или Эдгар в образе хиппи поет «Imagine» Джона Леннона («Представь, что нет рая/Попробуй, это легко/Под нами нет ада/Над нами только небо». Перекличка веков и гениев?
В своей постановке Бутусов активно использует систему двойников, объединяя смыслово близких персонажей. У Корделии (Евгения Крегжде) три двойника — шут в мужской (мешковатые брюки, плечистый пиджак) и женской (белое платье в пол, элегантный клиф, высокий клоунский колпак) ипостасях, а также мальчишка в красной шапочке. Отчего ей сложнее других: почти без пауз и передышки актрисе приходится нырять из одного образа в другой, за спектакль у нее девять костюмных переодеваний — а костюмы она носит красиво. За кулисами Крегжде и ее партнеров ждут семь костюмеров. Зеркально честному Эдгару, сыну Глостера, существует бесчестный Эдмонд (Сергей Волков). Двойником выступает и сам шекспировский текст, который, как по кругу, прокручивает изгнанный дочерьми Лир и сами его властолюбивые дочери. Но текстовые повторы, как и некоторые совсем не обязательные сцены, размывают ясную и прозрачную историю, сочиненную Бутусовым на основе шекспировского «Лира».
Премьерный спектакль показывает молодое поколение вахтанговцев — сильное, легко существующее в такой многослойной режиссуре. Лира играет Артур Иванов: самоуверенный хозяин жизни с низким голосом становится безумным стариком, впавшим в... детство. А тут у него совсем другие интонации, другая пластика. Василий Симонов (Эдгар), работающий второй сезон Сергей Волков (Эдмонд), Кент (Валерий Ушаков), Виктор Добронравов (Глостер), Владимир Логвинов (герцог Бургундский), Юрий Цокуров (Освальд) — яркие, запоминающиеся работы независимо от их объема. Цокуров, очень музыкальный артист, за месяц репетиций освоил игру на трубе. Сестры-злодейки Регана (Ольга Тумайкина) и Гонерилья (Яна Соболевская) — опытные актрисы, которые изумительно разыгрывают свои партии.
Наконец, «Лир» — самый материальный спектакль из всего вахтанговского репертуара. В ходу на сцене двухметровые брусья, доски, различные отражающие поверхности и доски из пластика, планирующие сверху вниз, а также шары разных размеров. Со всем этим хозяйством на сцене управляются сами артисты — они, а не за них, строят сегодняшний мир по Шекспиру. Загубленный мир детства — в каждом и во всех разом. Но за сценой дежурят десять монтировщиков. Из многочисленных объектов художник Максим Обрезков (его сценография и костюмы) складывает образы. Особенно эффектно смотрится одна из последних сцен: стулья с желтой обивкой, открывшие «Лира», расставленные в несколько диагоналей, поехали на сценическом круге. За каждым из них — разноразмерные доски, как столбы. Пригвождены к позорному столбу практически все участники трагедии. Зато финал будет тих и нежен. Как сон ребенка.
