Недавно артист отметил 10-летие своей группы Artemiev, созданием которой бывший фронтмен суперпопулярных сладкоголосо-попсовых «Корней» повернул личную музыкальную историю на 180 градусов, позволил себе те способы и инструменты творческого самовыражения, которые близки и интересны ему самому. Совсем недавно вышел байопик британского режиссера Гэбриэла Рэнджа «Дэвид Боуи. Человек со звезды», в котором Паша отдал Боуи свой голос, озвучив героя, а также дуэт с Мусей Тотибадзе «Инстинктивно». На повестке дня также новый альбом «Плюс», так что фон весьма выразительный для номинации «MegaБит Awards», где представлены самые яркие и самобытные музыкальные явления сезона.
Сегодня в разговоре с «ЗД» Паша объясняет, почему ему интересно «искусство ради искусства», может ли оно существовать без зрителя, как упорядочить хаос в жизни и чем отличаются таблицы в голове и реальности.
— Ты стал финалистом довольно необычной номинации «ЗД Итогов» — «MegaБит». Рубрика выходит под слоганом «Музыка. Обновления. Тренды». Насколько важно создавать новое в творчестве — то, чего раньше не было, или во главе угла все-таки другие цели?
— Безусловно, хочется делать что-то новое для самих себя, каждый раз пробовать делать чуть иначе, чтобы нам с ребятами самим было не скучно, но не в угоду общественному мнению — это точно.
— Насколько ты сам себе критик?
— Последние 10 лет, как существует группа Artemiev, я все-таки добиваюсь результата, который ближе именно мне, и с каждым разом, мне кажется, это получается все увереннее. Но, конечно, не стоит забывать, что у нас коллективное творчество, я участник группы, поэтому прислушиваюсь и к мнению ребят. Иногда они предлагают свои варианты, то, что, как им кажется, можно сделать лучше или от чего-то отказаться. Такие вещи тоже происходят.
— А что больше мотивирует — критика или похвала?
— Конечно, на человека влияет все — я не могу сказать, что живу в скафандре. И, безусловно, мне приятно, когда людям нравится то, что я делаю, будь то песня или спектакль. Позитивный отклик — это большая поддержка: когда тебя поддерживают, жить гораздо легче. Что касается негативных комментариев, если это конструктивная критика от людей, которых я уважаю, то мне она важна. Но только если это критика, а не хамство. Просто сейчас такое время, что каждый может позволить себе написать в соцсетях все что угодно, понимая, что ему за это, скорее всего, ничего не будет. Интернет в этом смысле — пространство вседозволенности и безнаказанности. Я лично стараюсь не слишком глубоко погружаться в комментарии: даже если будет один негативный на сто положительных, все равно я его запомню. И даже если это какая-то очевидная глупость, бывает обидно. Хотя, конечно, за годы на сцене, мне кажется, я оброс броней и уже гораздо спокойнее ко всему отношусь.
— И музыка, и театр, в которых ты воплощаешь свои творческие ипостаси, меняются во времени, появляются новые формы. Модно сейчас, когда актер взаимодействует со зрителем во время спектакля. Насколько тебе интересен такой интерактив или ближе «четвертая стена»?
— Если такое взаимодействие уместно в контексте постановки, если есть такая задача, почему бы в него и не вступить, но когда этого не требуется, то мне, конечно, больше нравится чувствовать границы. В том числе это проявляется в том, что я не очень хорошо вижу, у меня небольшой минус. Очки я не ношу, в том числе потому, что таким образом создается какой-то невидимый барьер, мне комфортно пребывать в легком тумане. (Смеется.) Я ношу очки, только если сам иду в кино, театр или в музей, где нужно все рассмотреть, а так даже получаю удовольствие, не видя всех отчетливо.
— Что интереснее в творчестве — процесс или результат?
— Мне кажется, все и есть бесконечный процесс. Вся прелесть в том, что во время репетиций можно совершить огромное количество открытий, получить массу удовольствия. И потом — каждый спектакль тоже проходит по-разному. Он может быть открытием, разочарованием, но всегда есть шанс исправиться, сделать лучше или просто иначе. Это живой организм. В этом, наверное, основное отличие театра от кино, потому что на съемках в финале у тебя уже нет шанса что-то переделать, но это тоже интересно.
Многое зависит от зала в том числе, от людей, которые пришли на спектакль. На концерте то же самое. Поэтому связь с залом и со зрителями очень важна. Я давно размышляю, а может ли существовать в принципе искусство без зрителя, без слушателя. Не могу пока точно понять, но мне интересно думать об этом. Может ли искусство быть ради искусства, просто, само по себе? Знаю, что такие объекты уже есть в мире — и меня в эту сторону тоже тянет. В прошлом году нам всем пришлось побыть в изоляции от внешнего мира — и я еще больше погрузился в эти мысли.
— Вспоминается проект аргентинского архитектора Эмилио Амбаза — Дом духовного уединения в Севилье. Он стоит одиноко в горах, вдали от всех признаков цивилизации, но тем не менее его снимали, чтобы выложить видео в Интернет, есть множество фотографий, рассказов о нем. Но можно ли говорить, что он является объектом искусства ради искусства — большой вопрос…
— Он очень глубокий и долгий для обсуждения… У меня пока нет точного ответа. К тому же, если мы даже просто озвучиваем какую-то идею, она уже теряет свою сакральность. У Тютчева в стихотворении есть такая фраза: «Мысль изреченная есть ложь». Может быть, на эту тему не стоит даже рассуждать…
— Ты упомянул про изоляцию. Уже вышли из нее, вернулись к активной концертной жизни?
— Резким этот переход точно не был, учитывая, что все равно мы до сих пор находимся в определенных ограничениях, поэтому быстрого возвращения к былой жизни не произошло и, боюсь, в ближайшее время тоже не предвидится. Но мы сыграли пару очень душевных концертов за эти полгода, в том числе в честь 10-летнего юбилея группы, и это, конечно, была большая радость. В изоляции вроде бы живешь себе на автомате, и кажется, что можно жить, но, выйдя на сцену, понимаешь, насколько ты по этому соскучился, как это важно.
— Многие признаются, что долгий карантин изменил мироощущение, открыл новый взгляд на привычные вещи…
— Я понял, как здорово просто гулять по улице, полюбил кататься на велосипеде, в общем, понял, что не так-то много нужно для радости, счастья, ощущения полноты жизни. И, конечно, прошедший год очень сильно отрезвил. Это все же изменения в лучшую сторону: мне нравится то, что со мной внутренне произошло. Единственное, что продолжает беспокоить, это непонимание того, куда мы движемся и что нас ждет. В глобальном смысле. Но так было всегда, просто сейчас мы стали больше видеть и одновременно смотреть с большей надеждой, потому что — как иначе?
— Альбом «Плюс» записан. С каким послевкусием ты отпускаешь «ребенка» в мир?
— Послевкусия пока что нет, еще рано. Вообще пластинка могла бы выйти и раньше, просто по понятным причинам процесс растянулся и был очень долгим. Что-то менялось, что-то добавлялось, какие-то произведения записывались дистанционно, чего мы, конечно, изначально делать не планировали. Так была создана композиция «В янтаре» — второй сингл с альбома. Она была полностью сочинена во время карантина, и записывали мы ее каждый у себя дома. Это тоже интересный опыт, что-то в нем есть. Признаться честно, я уже придумываю следующий альбом. Даже есть название. Я пока не буду его озвучивать, но двигаемся дальше.
— В плане движения вы всегда планируете, что будет дальше, или действуете по импульсу?
— Довольно сильно склоняюсь к первому — мне важно упорядочивать хаос. Это не значит, что у меня полный порядок в жизни, но я пытаюсь простраивать в голове какие-то таблицы, хотя в реальности я их очень не люблю и не понимаю. Например, Excel для меня — какая-то загадка вселенной. При этом мне важно иметь план. Если что-то идет не по моему плану, не так, как задумывалось, я начинаю очень сильно от этого страдать.
— Недавно вышла песня с Мусей Тотибадзе «Инстинктивно». Знаю, что она была сочинена какое-то время назад. Она ждала звучания голоса Муси? Как сложился тандем?
— Действительно, эту песню я написал где-то пару лет назад, сразу понял, что она будет дуэтной, и просто ждал, когда голос найдется, зазвучит. С Мусей у нас очень много общих знакомых, друзей. Это в основном ребята, которые учились в ГИТИСе на курсе Олега Кудряшова. Муся тоже училась у него, но чуть позже, в следующем наборе, поэтому я уже был заведомо с ней знаком. В какой-то момент пришла мысль предложить эту песню ей, и я рад, что она согласилась, что все как-то очень быстро сложилось, так, как и должно было быть.
— Немало шума наделал и выход байопика «Дэвид Боуи. Человек со звезды», где ты озвучил главного героя. Боуи обладал таким уровнем внутренней свободы, что мог породить безумного Зигги Стардаста, а потом в один день убить его, заявив прямо во время концерта, что он ему надоел, а потом снова создать абсолютно сумасшедший новый образ. Можно ли в этом смысле назвать его одним из первых панков?
— Одним из первых точно. Панком ли? Не знаю, ведь это тоже определенный ярлык, а он был настолько большим художником, что загонять его в любые рамки было бы неверно. С другой стороны, мне близок твой тезис, и это может быть одним из его многочисленных определений. Он действительно был человеком большой свободы и любопытства. Он все время что-то искал.
— Вживаться, пусть только голосом, в образ Боуи для тебя как музыканта, наверное, было особенным приключением? Однажды мой друг, тоже музыкальный обозреватель, сказал, что странновато называть себя поклонником Боуи, мол, это значит, что либо ты действительно очень погруженный в музыку человек, обладающий вкусом, либо, наоборот, ничего в ней не понимаешь, поскольку Боуи раскрывался в самых разных стилях и здесь нужно конкретизировать. Какие его проявления наиболее близки тебе? Открыл ли ты для себя что-то новое, озвучивая героя и, соответственно, вживаясь в его образ?
— Ничего нового я для себя не открыл, ведь создатели фильма сразу говорили, что в нем много художественного вымысла, хотя и подтвержденные факты из биографии тоже присутствуют. Однако фильм получился очень добрым, снятым с большой любовью и уважением к артисту, поэтому я получил большое удовольствие от работы, от погружения в образ. Ощущение, что ты становишься причастным к очень большой и важной истории, даже к его жизни.
Для меня это был первый опыт дубляжа. Увлекательное, сложное, но очень интересное и азартное дело. Что касается любимых песен — это правда, что его творчество очень многообразно. Но здесь я как раз бы не стал конкретизировать и выбирать. Мне очень многое у него нравится. И «Space Oddity», и «Starman», и «Heroes». Последнюю я исполнял в спектакле на стихи Веры Полозковой. Нужно было выбрать песню самому. Не могу сказать, что это моя самая любимая в жизни песня, однако в тот момент мне захотелось спеть именно ее. Было очень воодушевляюще. У Боуи так много крутых песен и образов, все они разные, сложно выделить что-то одно. Последний его альбом «Blackstar» мне тоже очень нравится, я считаю его великим.
— «Человек, который упал на Землю» — есть такой фильм с участием Боуи. Какую главную ценность этот герой передал миру?
— Это как вопрос о любимой песне. Но мне кажется, ценность любого артиста и художника, который оставил глубокий след, в том, что это всегда пример какой-то свободы, того, что «и так тоже можно». Что можно быть кем угодно. Художники часто — это ведь какие-то шуты, озорники, а шуты зачастую — очень мудрые люди. Очень полезно помнить о том, что можно переступать границы, делать что-то новое, даже просто для себя, и это уже будет чем-то важным для окружающих. Сейчас я говорю не только о Боуи. Такими же героями для меня являются и Курт Кобейн, и Виктор Цой. Они всегда были и будут примером артистической смелости и свободы. Это самое важное.
