Тихо вползаю в зал и что я вижу? Три типа громко бранятся меж собой, и вид у них такой, будто они вышли не классику играть, а демонстрировать коллекцию нового сезона. Более чем экстравагантные костюмы, яркий грим, огромные парики... А вместо сцены — подиум ослепительно белого цвета, разрубивший первые ряды, и вместо них теперь по обе стороны модного «языка» — стулья. На нем и развернется комедия «Полоумный Журден», которую Михаил Булгаков в 1932 году сделал из мольеровского «Мещанина во дворянстве» по заказу Государственного театра под руководством Юрия Завадского.
Кстати, портреты Булгакова и Мольера стали частью декорации: наш Михаил Афанасьевич с моноклем в левом глазу между двух портретов их Жана Батиста Поклена де Мольера. Француз — писаный красавчик, в парике с локонами до плеч. Портреты классиков вращаются, точно двери в метро. От них, собственно, и начинается подиум, на котором под строгим присмотром творится нечто.
А творится здесь театр в театре, в котором сошлись персонажи «Мещанина во дворянстве», артисты мольеровского театра, которые должны сыграть перед публикой этого самого «Мещанина», оказавшись при этом еще и в экстремальной ситуации. То есть сам исполнитель главной роли — Мольер — внезапно заболел, и вместо него роль мещанина Журдена вечером придется играть актеру Бежару… Наскоро распределив роли, Бежар излагает коллегам содержание предстоящего спектакля так:
— Короче, Журден, парижский мещанин, богатый, совсем помешался на том, что он — знатный дворянин, вот и все.
А дальше — публика пришла, деньги за зрелище заплатила, так что извольте играть, господа артисты! Вот они как могут и играют.
Мещанин Журден в объемном белом парике.
— Позовите учителя философии, — кричит слуге Журден — Михаил Хомяков, статный, осанистый и отличный артист, он еще из первого набора Олега Табакова.
Приводят философа (Игорь Петров) — абсолютно демоническую личность: весь в черном — пальто в пол и всё в значках и орденах, как у генсека Брежнева. От его черных, дыбом стоящих волос то ли дым, то ли туман идет. И речи его, как у сектанта какого, — полны тумана.
В зале нахожу уже известную по работам в «Табакерке» команду — режиссер Сергей Газаров, сценограф Александр Боровский, художник по костюмам Мария Боровская, движением занимается Леонид Тимцунник. Музыку для спектакля написал Алексей Айги, и саунд-дизайнер Софья Кругликова сводит классику (немного барочной) с современной музыкой, играя на контрасте. За свет отвечает Дамир Исмагилов, который в палитре «Полоумного Журдена» использовал, кажется, всю цветовую гамму — от примороженного белого до возбуждающего красного.
Выбегает статуя Командора — двухметровая, в облегающем трико и совсем без героической осанки, зато с огромным мундиром в руках — по цвету точно как из холодильника: белый, только что инеем не покрыт и колом стоит. Статуя замирает на постаменте, а рядом суетится мелкий Дон Жуан в клешах.
Статуя: Кто отверг святое милосердие?
Дон Жуан: О небо, что со мной? Я весь словно в огне.
И тут же из-за двери с изображением Мольера вылетает учитель пения с арией типа на немецком («шульдигунг, айнс, цвайн, драйв). Арию тут же подхватывает раскатистый хор. Сцена летит, но ее, как и другие, вероломно ломает режиссер: Газарову то руку подавай (выносят натурального вида руку по плечо), то арию не вовремя подхватывают. Так и хочется сказать: «Сергей Ишханович, дорогой, ну дайте досмотреть сцену до конца. Интересно же». Тем более что из-за двери с Булгаковым уже готова появиться сама мадам Журден, и это будет поистине королевский выход.
А мадам-то с бородой. Но не женщина с бородой, как в аттракционе старинного цирка, а артист Саша Фисенко. Сапоги-ботфорты, каблук 9–10 см, короткий и жесткий кринолин открывает крепко сбитые ляжки. У его мадам щетина от уха до уха, взгляд нахальный, диктаторски-стервозный. Мадам делает совсем недвусмысленные знаки и жесты в публику, которой пока нет. Представляю, что будет, когда она придет...
Реплика Газарова из зала: «Развратная ты баба. Не ожидал от тебя». (Смех в зале.)
— Поздравляю, — не без куража объявляет мадам уже по тексту, — наш хозяин спятил.
А Газаров объявляет перерыв на полчаса. Народ бежит в буфет, и я за эти тридцать минут успеваю в зеркальном фойе поговорить с режиссером и даже примерить кринолин мадам Журден, оставленный ей/им на подиуме.
Надо сказать, что Газаров когда-то давно в подвальном театре Олега Табакова ставил «Полоумного Журдена». И, говорят, искрометно играл и Журдена, и его мадам.
— Сережа, в чем отличие «Журдена» XXI века от «Журдена» XX века?
— В том, что он оказался в XXI, где у нас есть гаджеты — все эти тыкалки, которые мы не можем игнорировать и должны использовать, но при этом есть незыблемые понятия и ценности, такие как праздник, атмосфера театра Мольера, и они должны остаться. Меня всегда привлекал Мольер, и я чувствовал в нем буффонаду, ведь театр импровизации — его изобретение. Кстати, импровизация хорошо мозги развивает: она и внутри системы Станиславского есть, когда нужно ежесекундно по живому играть. Как и в жизни — ты же все время в импровизации. Утром человек просыпается...
— А ему сообщают: «Ваш банк рухнул», например.
— Да, или: «Вы хамите» — «Кто? Я?» — и тут начинается живая игра. Мне всегда казалось, что даже драмы (их не так много у Мольера) — это бешеный праздник, по форме прежде всего.
— Даешь артистам свободу?
— Да я только этим и занимался. И сейчас проблемы нет — 22 человека это поняли, почувствовали, поверили и в большей степени существуют самостоятельно, это первое. А второе — подиум поразительно уравнял нас в правах со зрителем. Я, когда вышел на него, понял, что не могу соврать ни на секунду. Получилось, что мы — там, а они — здесь, с нами. Это еще Олег Павлович пробовал в подвале, меняя для спектаклей расстановку кресел.
А «Полоумный Журден», он как индийское кино: абсолютно понятный сюжет, нет ни второго, ни третьего дна. Как это играть? Нужен ход, и я подумал: «В мире много кутюрье, но, на мой взгляд, есть только Готье и все остальные. Он оторвался в свободе, оставил позади Гуччи, Версаче, да и всех остальных тоже. Он сказал себе: «А можно все» — и, как гений красоты, из всего соткал классный «ковер». И если можно сегодня делать Мольера, то его нужно делать в стиле Готье. Это какой век будет?
— В спектакле заняты в основном молодые артисты. Это для тебя принципиально?
— Принципиально. На первом распределении ролей обсуждалось, что должны играть звезды, но я посмотрел у Володи Машкова последний выпуск колледжа и обалдел — прекрасные ребята, они легко поверили в эту затею, и я счастлив, что с ними связался. Увидишь, они продемонстрируют то, что сегодня могут и должны делать в драматическом театре драматические артисты — реально будет планка.
— А что они могут такого особенного?
— Зависать в воздухе не могут, а так — всё: в разных стилях петь и танцевать, импровизировать и при этом играть. Ведь люди в театр приходят за искусством, а не за документальной драмой. Меня как зрителя не надо пугать — я хочу увидеть искусство, и чаще всего связанное с красотой.
— На «Журдене» будут трюки, как ты любишь?
— Сейчас в театре можно увидеть трюк, но трюк этот часто не замотивирован. Разденут человека догола, поставят, и что должен испытывать: я — как зритель, а он — как артист? Стресс?! В искусстве должно быть все, но одно небольшое условие — это должно стать необходимостью.
Зал пуст. На подиуме сиротливо лежит кринолин. Главная по костюмам Маша Боровская (из семьи мощных театральных художников Боровских) разрешает мне его примерить. Кринолин на редкость легкий, потому что, как она объясняет, каркас его сделан из регилиновых лент — «чтобы все гнулось».
— В костюмах просматривается призма Готье, — говорит Маша. — Режиссер хотел превратить все в показ мод, конечно, не в лоб, но отголоски фэшн тут есть. Поэтому шок от париков, шок от объемов. Кстати, когда вышли на сцену, выяснилось, что некоторые парики не держатся при той акробатике, которая есть в спектакле.
75 костюмов для 22 артистов уже готовы, и те их приспосабливают и к танцам, и к рискованным трюкам.
Начали второй акт. Выплывает господин Журден — весь в белом, как в пене. Объемный воротник белой рубахи, шляпа с большими полями и перьями. Он в ожидании знатных гостей, и маркиз с маркизой на подиуме зажигают латиноамериканский танец. Горячему танцу Ольгу Красько (она в ярко-алом платье) и Владислава Миллера (черная косуха с ярким петушиным крылом) обучала чемпионка и многократный призер по латиноамериканским танцам Елизавета Спивак-Никовская. Вообще, к постановке привлечены чемпионы из разных областей: за фехтование тут отвечают мастера европейского исторического фехтования братья Мазуренко, участвовавшие в проекте Чака Норриса. А за танец живота — Анна Жлудова, чемпионка мира по белледансу (танец живота) в Китае-2018 и России. Теперь Наталья Качалова, Арина Автушенко и Яна Сексте исполняют его так, что смело могут иметь дополнительный заработок на стороне.
Буффонада набирает обороты. Каскад переодеваний, обман, счастливый финал. Журден бредит дворянством, молодые влюбленные подстраивают обман. Мадам опять поменяет туалет (у нее их пять): теперь на ней длинное платье цвета пьяной вишни, на крупных металлических пуговицах — спереди и сзади, снизу и доверху. «Идиот — это мой муж!» — гордо бросит и уйдет, крутанув дверью Булгакова.
За кулисами вблизи можно получше рассмотреть грим мадам, то есть Саши Фисенко. Он шикарный — брови выписаны, над ними блестки, а накладные ресницы дают эффект качественно нарощенных.
— Саша, это твоя первая женская роль? — спрашиваю его.
— Первая.
— И как по ощущениям?
— Такая же роль, как все остальные, — никаких барьеров у меня нет. Надо было, конечно, покопаться, посмотреть какие-то материалы — кто женщин играл, как играл.
— И кто понравился больше всех?
— Честно сказать, особенно никто. Ближе всего, наверное, Табаков в спектакле «Всегда в продаже»: у него там такие тонкие вещи есть на крупном плане.
— А за женщинами наблюдал?
— А как же? На сцене 95 процентов в основном из ранее подсмотренных мною вещей. Наблюдаю за вами давно, серьезно и надолго.
— Твои коллеги обычно жалуются, что главная проблема на женских ролях — это колготки и каблуки.
— Каблуки не проблема, я стелечки подкладываю, если приходится долго стоять.
— Доволен, что не заставил режиссер сбрить бороду?
— Жена бы расстроилась. В бороде есть прикол. Сегодня родилась мысль — может, выйти на сцену в образе и в платье, но без парика — видно же, что мужчина. Согласись, в лысине что-то есть.
Не буду спорить с мадам Журден, тем более что многие специалисты вообще усматривают тайную зависимость сексуальности от полного облысения.
А на сцене тем временем начинают репетировать поклоны. И это, судя по тому, что я вижу, будет отдельный мини-спектакль.
