Рассказать историю Лавра (он же Арсений, Устин и Рукинец) Эдуард Бояков решил разными голосами. В качестве смыслообразующей декорации выступает своеобразный иконостас с оживающими ячейками. Напоминает конструкция и стену храма, расписанную фресками с изображением сцен из жития святых. Сцены постоянно меняются. Внутри каждой картины/ячейки возникает повествователь — правда, умерший, но будто вспоминающий о своей земной жизни, которая тут же и происходит на сцене.
Путь главного героя построен как череда постоянных утрат. За спектакль он меняет несколько имен, и его исполняют три актера: отрока Арсения играет Никита Кашеваров, Устина и Рукинца — Евгений Кананыхин, а Амвросия и Лавра — Дмитрий Певцов. Все они так же становятся рассказчиками, оказываясь внутри одной из рамок упомянутой фрески. Такую двойственную функцию выполняют и остальные персонажи. Получается многоголосие, пресловутая полифоничность, о которой говорил Бахтин применительно к романам Достоевского. Однако в спектакле «Лавр» это многоголосие не всегда стройно. Порой кажется, что актеры произносят слишком много текста, быстро, так что уже тяжело воспринимается его смысл. Не удивительно, что исполнители порой заговаривались в своих чрезмерно длинных монологах.
Тем не менее Бояков, судя по всему, внимательно прочитал роман Водолазкина и взял из него ключевые идеи: отсутствие времени, поиск смысла жизни и, что еще важнее, смысла смерти. Смерть сопровождает героя с детских лет. Он не может принять уход родителей, дедушки Христофора (Валентин Клементьев), возлюбленной Устины (Алиса Гребенщикова) и даже волка, отправившегося умирать в лес. Роль волка, кстати, играет «потомственный волк», хорошо справившийся со своей задачей, но осадок по поводу использования животных в театральных постановках все же остается.
Впрочем, вернемся к смыслу смерти. Осознать, что человеческое тело тленно, не так уж просто. Это при том, что герой своим прикосновением и врачеванием излечивает телесные болезни, и в его чудодейственную силу искренне верят. Оттого и прозвали Рукинец. Вот только свою любимую Устину он не смог спасти. Таким образом, именно смерть дает ему смысл жизни. Он как бы примеряет на себя жизнь Устины, называя себя ее именем. Важным здесь становится монолог старца Никандра, роль которого исполнил Леонид Якубович.
— Сначала я буду говорить о смерти, а потом, если получится, о жизни, — обращается Никандр к Арсению. — Я знаю, что ты мечтаешь о смерти. Ты думаешь: всем, что тебе было дорого, теперь владеет смерть. Но ты ошибаешься. Устиной владеет не смерть. Смерть лишь несет ее к Тому, Кто будет вершить над ней суд. И потому, даже если решишь ныне предаться смерти, с Устиной ты не соединишься. Теперь о жизни. Тебе кажется, что у жизни для тебя не осталось ничего существенного, и ты не видишь в ней смысла. Но именно сейчас в твоей жизни открылся величайший смысл, какого не было прежде…
Последующий путь героя, раскрывающийся во второй части постановки, представлен яркими декорациями торгового и близкого к Европе Пскова, где оказывается уже не Арсений, а Устин. Отныне он странствующий травник, этакий юродивый, беседующий с умершей возлюбленной. Его дорога по местам средневековой Руси отражена на мультимедийной карте. Таким образом действие преодолевает пространственные границы и границы государственные.
В спектакле с помощью новых технологий зритель узнаёт о буквах древнерусского алфавита, об истории церкви, которую построят на месте избы, где жил дед Арсения Христофор. Живое в спектакле и музыкальное сопровождение. Звучат народные песни и разнообразные инструменты: гусли, колесная лира, на них играет и поет Варвара Котова; бас-гитара (Сергей Калачев (Гребстель); маримба, ударные (Петр Главатских). Музыка позволяет проследить внутренние переживания персонажа и передает колорит эпохи средневековой Руси XV–XVI веков. Добавляет красок и разнообразие костюмов и типажей: от юродивого Фомы (Михаил Кабанов) до итальянского провидца Амброджо (Матвей Сотириади) и польского купца Владислава (Владимир Негоденко). Нужно отметить и впечатляющую работу сценографа Александра Цветного.
В спектакле не обошлось без намеков на современную действительность. Мор, который свирепствовал в пятнадцатом веке, заставляет вспомнить нынешнюю пандемию. Особенно когда на сцене появляются люди с закрытыми лицами. В свою очередь, эпизод, когда жена корчмаря пытается соблазнить героя, а после отказа сама обвиняет молодого человека в том, что тот ее домогался, намекает на скандальные истории с харассментом.
Действие, при всей масштабности технических средств и концептуальности, очень неровное. Осознание, что та или иная сцена — кульминационная, возникает скорее не эмоционально, а рационально, из самой логики сюжета. Это, впрочем, не означает, что в спектакле нет эмоционально сильных сцен. Они несомненно присутствуют. Например, терзания Арсения после смерти Устины или момент, когда уже Лавр защищает беременную девушку Анастасию (Елизавета Базыкина), которую мужики хотят растерзать, уверенные в том, что она понесла от дьявола.
Впрочем, постановка при всех плюсах и минусах определенно высвечивает важные стороны романа Евгения Водолазкина, а «Лавр» — та книга, которую, безусловно, стоит прочитать.
