— Вы были соседями в Москве и во Львове?
— Во Львове все соседи. А в Москве мы были соседями по Тверской, жили поблизости. Я же о Романе Виктюке делал фильм в самом начале 90-х тогда еще для Центрального телевидения, поэтому мы много общались. И дома я у него не раз бывал, во львовской и в московской квартирах.
— В театре он был человек-праздник. А какой была его повседневная жизнь?
— Его квартиры очень его характеризуют. Его образ жизни перетекал из интимного пространства в публичное, из публичного в интимное. Все его постановки более чем интимны, и жизнь тоже. При этом они более чем открытые. Во Львове он жил на площади в самом центре города, где у него был большой длинный балкон, становившийся своего рода сценой. Если смотреть самые топовые открытки Львова, то балкон Виктюка обязательно будет в кадре. Это старый австрийский дом. Если сравнивать с Москвой, то расположен он был все равно, что у собора Василия Блаженного. Виктюк любил, приехав во Львов, картинно выйти на свой балкон, понимая, что его узнают. Но даже если бы не узнавали, он все равно привлекал внимание театральными одеждами, длинным до пола цветным халатом. Он и стоял в позе Ермоловой, высоко подняв подбородок, загадочно всматривался в никуда, незаметно ловя восторженные эмоции львовян. В Москве он был одним из великих, а во Львове — один великий. Даже если там были еще какие-то великие люди, они для самого Романа Григорьевича таковыми не являлись. Он упивался своим величием, поэтому и любил приезжать во Львов, наслаждался выходом на поклон в оперном театре, своей значимостью для этого города. Думаю, поэтому он оставил завещание быть похороненным там, хорошо понимая, что его могила на Лычаковском кладбище будет продолжением его театрального творчества и выхода на балкон. Будем честны, в Москве его вряд ли бы похоронили на Новодевичьем между Волчек и Захаровым. А ничего меньше Виктюку по его природе не нужно. Все, что меньше, ему мало. Он был человек бескрайних амбиций, без берегов. Во Львове к его могиле будет протоптана тропа как к могиле Ивана Франко и композитора Владимира Ивасюка, написавшего «Червону руту» для Софии Ротару.
— Пока еще решается вопрос с пересечением границ.
— Виктюку торопиться уже некуда. Он разумно поступил. Родина должна забирать своих героев, обхаживать их, ухаживать за их могилами. В этом есть какая-то высшая справедливость. Лычаковское кладбище занесено в список ЮНЕСКО. Это очень красивое кладбище-музей, где каждая могила — произведение искусства. Изначально оно было австрийским, а потом польским. Там запрещено захоронение. Туда идет беспрерывный поток экскурсий. Виктюку во Львове найдут достойное его статуса место, похоронят где-нибудь на центральной площади кладбища или неподалеку.
— У него никого не осталось?
— У него же нет ни семьи, ни детей. Я даже не знаю судьбу квартиры с балконом. Когда есть наследство, родственники находятся.
— Мы были дурачье в 1990-е, звонили ему, чтобы послушать запись на автоответчике, которая постоянно менялась. Он там такое говорил — мама не горюй! Для чего он это делал?
— Главные свои открытия он, может быть, совершал в личной жизни, а потом делился ими в своих театральных фантазиях. Отсюда и автоответчик, и выходы на балкон, и ставшие легендарными исчезновения посреди репетиций, когда вдруг выяснялось, что он, оставив свой пиджак, уже находится в другом городе на параллельно идущей репетиции. Его поэтически возвышенный мат, который несся из его уст в любых пространствах, кто бы рядом не находился. Он вкусно, ярко, не брутально, а по-соловьиному употреблял такие слова, от которых оторопь берет. Я многократно бывал на его репетициях с великими актрисами и понимаю, почему его репетиции становились куда богаче, да простит меня Роман Григорьевич, чем их результат. Это была феерия. Почему его любили актеры, а в основном актрисы? По-моему, они кончали во время репетиций. Он совершал психологические эксперименты над людьми, в основном над солирующими актрисами, и это отдельная песня.
— Мне довелось присутствовать на его репетициях в Москве и в провинциальных театрах, когда он кричал через партер: «Ты понимаешь, что тебя должны хотеть все, кто в зале»?
— Когда женщине такое кричат, она же вспоминает о том, что она действительно женщина. Это же ее природа, и он ее извлекал из всего. Он был способен оживить табуретку. Он из всего делал театральные представления, любил дурачиться. У него не было никакой мотивации. Помню, мы встретились на Кузнецком Мосту, и он спрятался от меня в магазине. Зачем? Почему? Мы разговаривали, он зашел в примерочную и долго не выходил. Когда я в нее заглянул, его там не было. Но это было живо.
— В Москве Роман Виктюк жил ведь в квартире Василия Сталина?
— Он что-то рассказывал о том, как решение по этой квартире должны были принимать в ВТО во главе с Михаилом Ульяновым. Когда там собрались, и надо было получить согласие, то его не хотели давать. «И ты представляешь, — сказал мне Виктюк. — Когда Ульянову прошептали, что речь идет про Виктюка, то он в лице переменился, и решение было принято». Я пытаюсь сейчас воспроизвести его интонацию. Когда это будет написано, эти слова без Виктюка утратят свою энергетику. Он вкладывал ее в самое простое, прикладное слово и так рассказывал про эту квартиру на Тверской, про то, как Ульянов переменился в лице под магией фамилии Виктюк. Правда ли это или нет — не знаю. Прибрехать он любил. Роман Виктюк отчасти был бароном Мюнхгаузеном.
Читайте материал: "Последние дни Виктюка, умершего с коронавирусом, описал директор"
