— Почему Борис Бугаев решил стать Андреем Белым?
— История появления этого псевдонима комическая. Его придумал Борису Бугаеву сосед по дому, педагог и переводчик Михаил Соловьев — брат знаменитого философа Владимира Соловьева. Во многом под его влиянием Бугаев написал свою дебютную «Симфонию (2-ю, драматическую)», где впервые появился под псевдонимом Андрей Белый. Он предполагал, что такое авангардное произведение вызовет скандал, и не хотел подписываться настоящей фамилией. Он рассказал Михаилу Соловьеву, что решил взять красивый, по его мнению, псевдоним — Буревой. Дескать, подобно Максиму Горькому с его «Буревестником», он тоже предвещает бурю в социальной и культурной жизни. Эту идею юного Бори Бугаева Соловьев высмеял, заметив, что псевдоним, конечно, красивый, но во всех пародиях он будет мгновенно преобразован от БУрЕвой в БОрИвой, то есть вой Бориса Бугаева. К счастью, от Буревого пришлось отказаться, и у нас появился Андрей Белый. Псевдоним оказался гениальный и наиболее полно отразил суть устремлений молодых символистов. Белый — это цвет чистоты, цвет евангельский. Кроме того, соединение всех цветов радуги дает в конечном итоге белый цвет, символизирующий единство мироздания. Позже в Берлине, в эмиграции, он обсуждал семантику своей фамилии с Мариной Цветаевой, которая вспоминает об этом в очерке «Пленный дух». Белый отмечал, что его настоящая фамилия, Бугаев, связана с образом бугая — быка-производителя. Может быть, сама идея такого плотского производителя была ему чужда, он хотел духовного.
— Вы упомянули очерк Цветаевой. В нем она среди прочего приводит свой разговор с Белым, в котором тот признается, что предпочел бы быть сыном гробовщика, хотя его отец был профессором университета. Вообще, тема сложных взаимоотношений с отцом — одна из центральных в книгах Белого. Какое влияние он на него оказал?
— Николай Васильевич Бугаев — профессор, известный математик, декан физико-математического факультета Московского университета — оказал на Андрея Белого драматическое влияние. Отец был далек от душевных и гуманитарных устремлений сына и хотел сделать из него математика. В свою очередь мама Белого Александра Дмитриевна ненавидела математиков, ничего не понимая в той жизни, которой жил Николай Васильевич и его коллеги. Они были ей скучны и противны. Ей были милы люди артистического и светского круга. Александра Дмитриевна больше всего боялась, что из ее сына сделают второго математика. Белый красочно описывает, что мама расстраивалась, что у него был большой лоб с шишками, свидетельствующими о математических способностях. Она не нашла ничего лучшего, как прикрывать его кудрями, которые у Андрея Белого, впоследствии облысевшего, тогда были очень густыми, и водить его в платьице дольше обычного. Однако, окончив гимназию, Белый поступил — хоть и не на математическое, а на естественное отделение — но на факультет, которым заведовал отец, и окончил его весьма успешно. В отношениях с отцом у Белого были разные периоды: сближений, конфликтов, охлаждений, но он тяжело осознал в 1903 году его смерть, на которую написал щемящее стихотворение. Эта смерть сильно на него повлияла, и отец, умерев, не только не ушел из его жизни, но стал ему гораздо ближе и в философских, и в душевных раскладах. В своем последнем художественном проекте «Москва», включающем три романа: «Московский чудак», «Москва под ударом» и «Маски», Белый, по сути, изображает своего отца. Главный герой всех трех романов Иван Иванович Коробкин — профессор Московского университета, математик, сделавший великое открытие, которое может быть злонамеренно использовано в военных целях. Белый наделяет этого героя всеми признаками своего отца, начиная с внешности, кончая биографией. У нас в музее есть собрание сочинений Николая Васильевича Бугаева, принадлежавшее Андрею Белому. Так оно испещрено пометами, которые показывают, что Белый изучал произведения отца, работая над романом «Москва» и вставляя туда отдельные фрагменты. Несмотря на то что Белый наделил героя биографией отца, это его, писателя-символиста, внутренние переживания: личные и мистические. Начинается роман с того, что у Ивана Ивановича Коробкина есть жена, в которой просматриваются черты матери Андрея Белого. А заканчивается тем, что у героя появляется новая возлюбленная, медсестра Серафима, списанная со второй жены Андрея Белого — Клавдии Николаевны Васильевой (в 1931 году они зарегистрировали брак, и она стала Бугаевой).
— Если говорить о возлюбленных Андрея Белого, то нельзя не упомянуть супругу Александра Блока — Любовь Дмитриевну Менделееву. Правда, что Белый даже хотел вызвать Блока на дуэль?
— Да, это была юношеская глупость. Никто не хотел ни стреляться, ни убивать друг друга. Такая литературная форма скандала. Мальчики вспылили. Специфика же истории в том, что Андрей Белый по-своему любил одновременно и Любовь Дмитриевну, и Александра Блока, который был ему самым близким поэтом и человеком. Я считаю, что во всем виноват Блок, потому что он заставил всех вокруг поверить в Прекрасную Даму, которую олицетворяла Любовь Дмитриевна. Символисты нередко переходили грань между жизнью и творчеством, и Белый был очарован Любовью Дмитриевной, потому что восхищался стихами Блока и верил в его поэтические пророчества. В мемуарах Любовь Дмитриевна во многом берет вину на себя и говорит, что кокетничала с Белым, а когда тот принял ее кокетничанье всерьез, дала задний ход. Отношения между Любовью Дмитриевной и Блоком были не очень гармоничны, и она искала общения на стороне. Белый оказался самой простой и серьезной жертвой таких психологических метаний. Хуже того, эта история, закончившаяся ничем, испортила на долгое время отношения между Белым и Блоком. Они перестали быть друзьями. Только через несколько лет, в 1912 году, их отношения восстановятся, хотя и не так близко, как раньше, но для Белого это будет очень важно. Несмотря на тяжелую и некрасивую историю, в которой и Белый предстал не в самом лучшем виде, он серьезнее всех отнесся к памяти Блока, написав о нем самые фундаментальные и пронзительные мемуары.
— Еще один любовный треугольник, в котором Белый мог погибнуть, связан с писательницей Ниной Петровской и Валерием Брюсовым. Как так случилось, что Петровская стреляла в Белого?
— В кого она стреляла, непонятно. Претендентов на мишень Петровской было как минимум два: Белый и Брюсов. История очень банальная. Белый общался с Ниной Петровской, которая была девушка продвинутая, интеллектуальная и неплохая писательница, к тому же жена очень важного для символизма человека — главного редактора издательства «Гриф» Сергея Кречетова. Петровская влюбилась в Белого всем сердцем, душой и плотью. Ее не смущало, что она была замужем за другим человеком. Более того, параллельно развивался ее роман с Брюсовым. Он проявлял к Петровской гораздо больше любви, чем Белый, для которого она была скорее благодарным слушателем его фантазий и проповедей. Вышло все совсем нехорошо. Как пишет Владислав Ходасевич в книге «Некрополь»: «Весной 1905 года в малой аудитории Политехнического музея Белый читал лекцию. В антракте Нина Петровская подошла к нему и выстрелила из браунинга в упор. Револьвер дал осечку…» Оружие подарил Петровской Брюсов. Он и выведет участников любовного треугольника в своем романе «Огненный ангел». Одно из последствий этой истории, о чем тоже пишет Ходасевич, состояло в том, что Петровская, сама пристрастившаяся к наркотикам, пристрастила к ним Брюсова, своеобразно отомстив ему. Надо сказать, что Белый, в отличие от Петровской, не так страдал. Самым болезненным для него станет разрыв с первой женой Асей Тургеневой.
— Внучатой племянницей Ивана Сергеевича?
— Да, по одной линии она была родственницей Ивана Тургенева, а по другой — анархиста Михаила Бакунина. Белый полагал, что от Бакуниных к ней перешел анархизм и упорство в достижении целей. Отец Аси был связан с революционным движением и, по легенде, умер после одного из полицейских обысков в его доме. В мемуарах Белого Ася предстает одновременно и девушкой революционного плана, открыто пренебрегающей обывательской моралью, и настоящей декаденткой, избалованной и своенравной. Ася была талантливой художницей, но жестким и холодным человеком. Когда она гравировала портрет Белого, между ними возникла душевная близость. Они сошлись и в 1910 году, не будучи венчаными, уехали в долгое свадебное путешествие. Для патриархальной Москвы это был скандал. Вместе они вступили на путь антропософии и поселились в швейцарском Дорнахе. В 1916 году Белый вернулся в Россию, потому что его призвали на воинскую службу, а Ася осталась за границей. Отношения между ними уже разладились, охладились, но Белый ее безумно любил и надеялся, что при встрече все восстановится. В 1921 году он уезжает в эмиграцию, чтобы соединиться с любимой Асей, но надежды на воссоединение терпят крах. Ася отказывается с ним жить, заявляет, что уходит от него. Это было для Белого страшным ударом. Он как будто обезумел и запомнился всем русским в Берлине пьяным и танцующим. Только встреча новой любви, Клавдии Николаевны Васильевой, вернула его к жизни.
— Андрей Белый — едва ли не самая значительная фигура в русском антропософском движении. Насколько увлечение идеями Рудольфа Штейнера повлияло на его жизнь?
— Антропософия сыграла в жизни Белого настолько гигантскую роль, что без понимания ее вряд ли можно оценивать его позднее творчество. Встреча с Рудольфом Штейнером, австрийским философом и мистиком, произошла в 1912 году, когда Белый с Асей жили в Брюсселе, где она училась мастерству гравюры, а он писал роман «Петербург». Они поехали на лекцию Штейнера (сейчас говорят Штайнера) в Кельн и сразу попали под его влияние, поняв, что это и есть их Учитель (Учитель в глобальном смысле, с большой буквы). Сам Штейнер начинал как последователь Елены Блаватской в Теософском обществе, где был руководителем немецкой «ветви». Блаватская привела в Европу восточные учения: буддизм, индуизм, восточную мистику и философию, приспособив для широкого потребителя. Штейнер привнес в этот восточный субстрат то, что он называл «импульсом Христа», то есть постарался перевести восточную философию и мистику на христианскую основу. Белый считал, что с детства был спонтанным буддистом, когда еще ничего не знал о буддизме. Он читал восточные тексты, древнеиндийские «Упанишады», увлекался Шопенгауэром, мистическим христианством, учением Владимира Соловьева. Ему казалось, что те истины, которые ему открыл Штейнер, он чувствовал еще до него, с самого детства.
В 1913 году Белый и Ася принимают приглашение Штейнера переехать в местечко Дорнах в Швейцарии, где силами русских антропософов возводилось здание антропософского центра, которое впоследствии назовут Гетеанум. Тогда же Белый был принят в эзотерическую школу учеников Штейнера, с которыми тот занимался индивидуально, проводил упражнения по расширению сознания. В Россию он вернулся адептом Штейнера и стал во главе русского антропософского движения. Вместе с другими сподвижниками они организовали Антропософскую группу им. Ломоносова. Белый пережил и кризисы в своем отношении к антропософии. Когда от него ушла Ася, то он в припадке ярости и отчаяния писал: «Антропософия отняла у меня жену». Дело дошло до прямых конфликтов если не со Штейнером, то с членами антропософского общества, отношения с которыми уже не были так гармоничны, как раньше. Однако вторая жена Белого, Клавдия Николаевна, тоже была антропософкой. Она примирила его не только с жизнью, но и с антропософией. Вернувшись с ней в СССР в 1923 году, Белый остался лидером антропософского движения.
— Хотя за увлечение антропософией можно было вполне попасть в лагерь…
— В 1923 году антропософия была запрещена в СССР, и ее открытая пропаганда, которую Белый вел в первые годы революции, была уже совершенно невозможна. Но Белый не оставил этой идеи, и в его произведениях, даже насквозь советских, присутствует антропософский подтекст. Например, первая часть романа «Москва» и «Московский чудак» посвящается архангельскому крестьянину Михаилу Ломоносову. Можно, конечно, сказать, что Ломоносов просто очень крупная фигура, но в этом посвящении скрыто явное указание на верность антропософской группе имени Ломоносова, в которой Белый состоял. Такая верность особенно ценна, потому что в 1931 году почти все антропософское окружение Белого было арестовано и посажено, в том числе Клавдия Николаевна, которая формально тогда была замужем за другим антропософом, Петром Васильевым. Белый предпринял невероятные усилия, чтобы освободить их из тюрьмы. После этого Клавдия Николаевна развелась, и они поженились. Тем не менее Белый пережил страшный стресс, понимая, что и он на очереди, и был прав. В материалах следственного дела именно он назван главным идеологом русских антропософов, а в конце обвинительного заключения говорится, что дело против Андрея Белого выделено в отдельное судопроизводство. Он, естественно, про это знал и старался вести себя осторожно и даже конформистски. Белый оставался антропософом до конца жизни, но переживания, вызванные арестом любимой и друзей-единомышленников, а также страхом за себя — он к тому времени был уже не самый молодой человек, — скорее всего, приблизили его смерть.
— Во многих стихах Белого и в его романе «Петербург» присутствует ощущение катастрофичности мира. Не оттого ли он, подобно Блоку, принял революцию как некую неизбежность?
— Да, Блок и Белый были в числе тех, кто хоть и с оговорками, в общем, приняли революцию и воспели ее. Блок в поэме «Двенадцать» и «Скифах», Белый — в поэме «Христос воскрес». Я думаю, что антропософия сильно повлияла на восприятие Белым революции. Он, исходя из антропософских и историософских воззрений, понимал, что человечество пришло к состоянию серьезного цивилизационного кризиса. Неслучайно он опубликовал очень важные для себя три философских эссе: «Кризис жизни», «Кризис мысли» и «Кризис культуры», объединив их под общим названием «На перевале». Однако этот кризис для него означал не конец всего, а, наоборот, начало и преображение. Белый считал, что благодаря антропософскому взгляду на жизнь из этого кризиса можно выйти, и Россия должна указать человечеству такой путь — если, конечно, примет антропософию. Этому прямо или косвенно посвящены практически все его послереволюционные произведения. За революцией социальной он ждал революции духовной, которая должна произойти, но не дождался.
— Насколько вообще Белый вписался в советскую жизнь?
— При всей сложности его отношений с советской цензурой Белый был печатающийся автор. Его последние годы прошли в творческом азарте и угаре. Он писал и романы, и публицистические произведения, и мемуары. У Белого не было квартиры, и он вынужден был снимать комнаты в подмосковном поселке Кучино, где проблемы с керосином, дровами, чисткой двора стояли для него очень остро. Хотя он нашел и там вдохновение, не жаловался на деревенский быт, но пытался уехать в Ленинград, в Царское Село к Иванову-Разумнику, жил в Москве в не самых благополучных условиях. Умер Белый в 1934 году от последствий теплового удара, который получил в 1933-м, отдыхая в Коктебеле. Скорее всего, это был инсульт, который тогда не умели ни диагностировать, ни лечить. Современники посчитали, что Белый напророчил свою смерть в стихотворении 1907 года «Друзьям»:
Золотому блеску верил,
А умер от солнечных стрел.
Думой века измерил,
А жизнь прожить не сумел.
Это некое завещание Андрея Белого, его обращение к нам. С похоронами Белого тоже все было не гладко, потому что он был человек-скандал. Как первый его выход на литературную арену был ознаменован скандалом с «Симфонией (2-й драматической)», так и его смерть, и похороны тоже не обошлись без скандала. Белый был одним из немногих маститых писателей, умерших в СССР, и его похороны должны были пройти по высшему классу в таком духе: умер знаменитый советский писатель, хоть и буржуазный, но перешедший на сторону советской власти. Но произошла незадача. Три его друга: Борис Пастернак, Борис Пильняк и Григорий Санников — написали некролог, где назвали Белого гением и основателем большой школы советской литературы. Такое самоуправство не понравилось литературному начальству. В газеты было отправлено требование ликвидировать эти перегибы, и буквально на следующий день после смерти Белого вышли критикующие его статьи. Более того, на похоронах Белого вместо того, чтобы хвалить и превозносить писателя, его критиковали. Все это во многом определило посмертную судьбу Белого. Он не был запрещен, но изучение его, мягко говоря, не поощрялось, и долгое время им занимались преимущественно за границей.
— А что за история с изъятием мозга Андрея Белого?
— В 1920–1930-е годы была очень популярна идея посмертной диагностики гениальности. Был издан негласный декрет «О национализации мозгов знаменитых людей». Все люди, представляющие гордость страны, по этому декрету должны были после смерти отдавать мозг государству. Правда, великие люди об этом не знали. В Институт мозга передавали мозги крупных ученых и академиков, а также писателей и поэтов, среди которых — Горький, Маяковский, Багрицкий. Мозг Андрея Белого также был взят для изучения гениальности. Это официальное признание того, что он хоть и буржуазный писатель и совсем даже не советский, но отрицать его гениальность невозможно. Гениальность в мозгу Белого, правда, так и не нашли (впрочем, ни у кого не нашли), но сотрудники Института мозга очень подробно изучили личность умершего гения. Это ценнейшие мемуары, собранные по горячим следам. О Белом, исходя из опубликованных материалов, можно сказать так: великий был человек, но с точки зрения психики совершенно нормальный.
— Что для вас самое ценное в жизни и творчестве Андрея Белого?
— Мне нравится его изучать, потому что он очень интересен и глубок. В каждом его произведении можно найти двадцать пять смыслов и подтекстов. Кроме того, в России нет культа Андрея Белого. Многих авторов не принято критиковать, а Белый — неправильный писатель. С ним можно спорить, не соглашаться, указывать на его глупые поступки и неудачные произведения. Но он настолько крупная фигура, что от критики только выигрывает и становится больше. Белый до сих пор не изучен: не опубликованы многие его тексты, обнаруживаются неизвестные архивные материалы, и при каждом развороте появляются дополнительные грани и смыслы. Потому Андрей Белый, как и Пушкин, — «наше все»!
