— Кто же та маленькая девочка, о которой вы так заботитесь?
— Это внучка моего родного брата, — охотно ответила Лариса Алексеевна. — У нас двое: мальчик и девочка, мальчик — постарше. Они мне — как родные внуки.
— И они знают, что бабушка у них — известный поэт, гордятся этим?
— Они не обучены гордиться, — улыбается Лариса Алексеевна. Ее перебивает детский голосок: «Я горжусь! — но девчушка тут же тушуется. — Только я не знаю, как это — гордиться…»
— Гордиться их не учили, — снова улыбается Лариса Алексеевна, и чувствуется, что в этих детях для нее заключен целый мир. — Я для них просто веселая бабушка…
— Бабушка веселая? — уточняю я у ребенка, устами которого, как известно, глаголет истина.
— Веселая, — соглашается девчушка и тут же на всякий случай уточняет: — Бабушка — моя!
Но как бы ни было детям хорошо с Ларисой Рубальской, я похищаю ее для откровенного разговора.
— Лариса Алексеевна, у вас близится довольно серьезный полуюбилей — как будете отмечать?
— Да нет времени отмечать. К тому же из-за пандемии юбилейный концерт отменился, перенесся на март, — значит, и отмечать я буду в марте. Что же, стану моложе на полгода.
— COVID-19 сильно подорвал ваши планы?
— Конечно, просела работа, отменились концерты, и, что самое главное, это задело сознание.
— Что вы под этим подразумеваете? Вы боитесь?
— Да, боюсь. За себя, за всех близких.
— Будем надеяться на лучшее. А тем временем в вашем творческом сундучке — огромное количество всеми любимых песен. Вы довольны своим творчеством?
— Довольна — это ко мне отношения не имеет, несвойственно мне это. Есть «рада», а есть «не рада». Я рада, что все это написала, но мне бы хотелось еще писать так же активно. А сейчас все получается медленнее — то ли оттого, что уже много написано, и темы себя исчерпали, то ли по какой другой причине… Но я сейчас не очень много пишу.
— Ваши тексты автобиографичны?
— Они имеют отношение ко мне и к тем, кто дарил импульс. Но я также очень много разговариваю с людьми. Я не внутрь себя смотрю, а из себя. И когда людьми, которые мне встречаются — случайными и неслучайными, — какое-то слово или фраза сказана, когда их судьба как-то меня задела, получаются стихи. Но они все равно сопряжены со мной.
— Анна Ахматова говорила, что «стихи должны быть бесстыдны», — есть у вас такие?
— Нет, у меня нет. Я пишу как пишу, и стихи у меня достаточно скромные и обнадеживающие. Но я же себя и не называю такой уж поэтессой.
— Вы себя что, не считаете поэтом?
— Я автор песенных стихов. Они написаны по правилам жанра. Песенная поэзия — так называется это дело. Нет, я, конечно, и помимо песенных текстов пишу, но все равно это не такая уж высокая поэзия. Это просто зарифмованные чувства — вот так назовем. А настоящая поэзия — это как раз Ахматова, Цветаева… Я же скромный автор, но удачных стихов.
— Я бы сказала, слишком скромный!
— Нет. Я рада, что и на этом уровне существую. Потому что так, как я, тоже не все могут. Я занимаю свое место, у меня есть своя точка в литературном мире.
— Марина Цветаева, раз уж мы ее помянули, говорила: дескать, чтобы писать стихи, надо обязательно любить. Это так?
— Нет. То есть, конечно, хорошо быть в состоянии любви. Но мои ориентиры, повторюсь, не высокая поэзия: я ориентируюсь на Агнию Барто, на Александра Твардовского, на таких очень одаренных, но заземленных поэтов.
— Они — ваши любимые?
— Да, еще Юрий Визбор.
— Знание чужих стихов не мешает писать свои? Вы часто читаете чужое?
— Да, я читаю, это помогает, облагораживает.
— Вы пишете стихи с детства или это — поздний дар?
— Я в школе какие-то стишки плела, но то, что называется стихами, пришло гораздо позже, в глубокой взрослости.
— Вас поют все звезды российской эстрады. С кем было проще, с кем сложнее работать?
— Я работаю с композиторами, а потом уже композитор работает с артистом, поэтому у меня нет такого большого опыта общения со звездами.
— Но бывали случаи, когда артист капризничал, просил заменить строчки… Вы шли навстречу?
— Бывали такие случаи, иногда меняли строчки, но очень редко. Для меня самое главное, чтобы не нарушили при этом литературную норму. Если подменено красиво, то и пусть остается. Если же просят меня что-то изменить, я тоже стараюсь это сделать. Мне не принципиально «не менять!» — мне хочется, чтобы людям нравилось то, что они поют.
— Что в большей степени делает песню хитом: стихи, музыка или исполнитель?
— Все вместе: грамотные стихи, талантливая музыка — и во все проникающий исполнитель, который это может передать.
— Был у вас заветный исполнитель? Или, может, мечтаете о каком-то?
— У меня так много всего было, что сегодня моя задача — просто писать, и я не думаю, кто спел, кто не спел… Спасибо всем, кто спел, а дальше будет как будет.
— Вы пишете под музыку или композитор под вас?
— Я умею и так, и так.
— Сами вы поете песни на свои стихи? Просто дома, для души?
— Всегда что-то напеваю, конечно, и на концертах, и дома, просто для себя.
— Вы счастливый человек?
— Все в жизни было: и счастье, и несчастье. Счастье — оттого, что я пишу, что есть востребованность. Несчастье — оттого, что я давно уже одна. И то и другое было, всякое…
— Одиночество способствует творчеству?
— Нет. Должен быть объект: написала, показала, похвалили. Чтобы было для кого, короче говоря.
— У вас была в жизни большая любовь?
— Я была замужем, а вообще жизнь была как у всех: и радости случались, и горести.
— Другие женщины часто изливают вам душу?
— Очень часто.
— Вы ощущаете себя в этот момент психотерапевтом?
— Я хочу, чтобы им стало легче после разговора со мной, я открыта, и мне это не сложно.
— А вы сами — «странная женщина»?
— Да я не странная — я обычная. Это довольно трудно объяснить, но я не осознаю что написала. Ну вот так сложилось — и получилась песня. Конечно, там что-то есть от меня, но она не биографическая.
— Вы задумываетесь, что будет завтра?
— Мне кажется, стихов уже будет не очень много. Но те, что я читаю на концертах, конечно, будут. Но я — чувствующий человек, неравнодушный к другим. И это — самое главное.
