Комедийная слава Михаила Тарабукина далеко не в полной мере отражает его актерский арсенал. Кроме комедий он играл и в детективах, и в исторических проектах, и в мелодрамах, но едкий городской юмор стал жанром, в котором актер немало преуспел. Он и к своему роду занятий относится с явной иронией, что, видимо, намекает на крепкий иммунитет ко многим ментальным болезням, сопровождающим актерство. И еще он из тех москвичей, которые всем сердцем выбрали Петербург, живут на два города и при первой же возможности бегут в свои северные резиденции. Михаила можно понять. Иронизировать над современными столичными нравами лучше с видом на Марсово поле, что актер и делал в беседе с «МК».
— Роль повара не отпускает вас уже восемь лет, с тех пор как вы стали частью команды «Кухни». Вы еще не устали от своего Феди?
— У моего персонажа, можно сказать, уникальная история на фоне всех других героев «Кухни». Федя — единственный, на кого не хватило сценарной фантазии. Все остальные образы в полной мере раскрыты, а он постоянно фигурировал, был в шести сезонах «Кухни», в двух полнометражных картинах, в спин-оффе «Отель Элеон», но так и остался не полностью раскрытым. И в сериале «СеняФедя» для моего героя произошло практически второе рождение. У него появилась история, которая раньше нигде не была отражена. Так что для меня этот сериал не продолжение чего-то, а абсолютно новый проект, поэтому я, наверное, единственный, кто не устал от своего персонажа.
— Ваш герой тоже делает для себя приятные открытия. В новом сезоне у него начинаются романтические отношения, чего раньше с ним никогда не происходило. И в вашей фильмографии, кстати, не так много ролей с романтическими линиями…
— В моем амплуа уже, наверное, появился такой шлейф друга главного героя. Поэтому романтические сцены мне даются тяжело, у меня такой навык пока не отточен. Вот для артистов, которые много снимаются в мыльных операх на других каналах, все это просто, как для порноактеров. «Я люблю тебя, детка» — и вперед, только партнерши меняются. Толик Руденко и Карина Андоленко, Толик Руденко и Таня Арнтгольц, Толик Руденко и Анна Снаткина. Или Женя Пронин и Марина Александрова, Женя Пронин и Анна Снаткина — и дальше по кругу, потому что в таких проектах есть свой слот артистов, которые уже лет пятнадцать играют друг с другом любовь.
— Наверное, у каждого свое актерское счастье. Но ведь не совсем верно говорить о том, что герои-любовники — сплошь средненькие актеры…
— Мне кажется, что нет совсем уж плохих или гениальных артистов. Слово «гениальность», на мой взгляд, вообще неприменимо к нашей профессии. Гениальный — это про художников или музыкантов. А актер — это постоянная практика, и если он работает неровно, то, значит, такой практики ему не хватает. Я на съемках часто встречался с коллегами из петербургских, минских или киевских театров, и все их ошибки на съемках были не от того, что они плохие артисты, а по причине нечастой практики, которая есть у звезд так называемого сериаломатографа. Если у тебя чуть ли не каждый день съемочный, то встать правильно в ракурс, поймать свет, не перекрыть партнера, не переигрывать для тебя нормально. А когда у артиста два съемочных дня в год, то он имеет право работать в кадре неровно. Вот и мне вся эта романтическая история дается с трудом, но это же здорово. Работать на сопротивление всегда интересно.
— В то же время ваша партнерша Анна Старшенбаум — актриса довольно опытная в том, что касается мелодрам…
— Но и у нее были свои трудности на съемках «СениФеди». Если любовных историй в кино у нее действительно было много, то в нашем резко комедийном жанре она пока не работала. И мы друг друга удачно дополнили. Так что нам обоим было интересно и, уверен, очень полезно.
— За то время, которое вы играете повара Федю, наверное, можно было изучить этого персонажа вдоль и поперек. Подобный опыт помогает чувствовать себя на съемках более расслабленно?
— Когда ты один из главных героев, то о легкости съемок не может идти и речи. Человек, который держит на себе всю сценарную историю, не может на площадке кайфовать, ржать и лузгать семечки. Но я на съемках ржал как сумасшедший. Прежде всего потому, что у меня очень смешные партнеры. Сережа Лавыгин веселил меня еще с первого сезона «Кухни». Когда мы с ним разыгрываем сцену на двоих, он меня раскалывает моментально и я все время ржу. А Анна Бегунова, притом что она прекрасная комедийная актриса, а комедийное обаяние — это что-то вроде музыкального слуха — либо он есть, либо его нет, — еще и очень колючая. От слова колоться. И вот я все четыре сезона постоянно раскалывался, видел, как раскалывается Аня, и от этого становилось еще смешнее. Мы сорвали несчетное количество дублей, получился бы настоящий «госфильмофонд». Так что было сложно, но очень весело.
— Вы любите комедии как зритель?
— Есть у меня две короночки. Первая: я по жизни бабник, но на съемках очень стесняюсь партнерш, весь в испарине, сердце стучит. Вторая: часто снимаюсь в комедиях, но смотреть обожаю нуар. Мрачное европейское кино вроде «Девушки с татуировкой дракона» и «Девушки, застрявшей в паутине», сериалы «Игра престолов» или «Мост». Чтобы зима, холодно, кого-то убили и кто-то это расследует. Комедии я не люблю, но иногда все же смотрю.
— Видимо, для того чтобы быть в курсе, что происходит в вашем жанре…
— У меня сейчас очень опасный возраст. Вы меня наверняка поймете. Вот слушаю я какую-нибудь новую музыку вроде Моргенштерна и думаю: «Блин, ну что за дерьмо! Разве это музыка?» Или смотрю какой-нибудь клип на YouTube: «Ну, что за клип? Вот когда мне было лет двадцать… Вы вообще видели хоть один клип Depeche Mode или Мэрилина Мэнсона? Это же искусство! А у вас что такое?» И вот чтобы не превратиться в дедушку, который брюзжит и трясет палкой, мне приходится смотреть в том числе и современные комедии. Нужно же понимать, что вообще происходит.
— Ваша симпатия к фильмам нуар во многом объясняет, почему вы купили квартиру в Петербурге и живете практически на два города. Петербург — тоже своего рода нуар...
— Про нуар — это отчасти верно. Но есть у меня небольшая параноидальная теория заговора. Я просто вижу, что наш президент и бывший премьер-министр, которые оба из Петербурга, очень любят свой город. Это чувствуется. И, на мой взгляд, идет какой-то специально организованный пиар Питера как серого, дождливого и депрессивного города, чтобы сюда просто не перлись так, как в Москву. Как человек, который живет на два города — а я настоящий «сапсан-мэн», — я вижу, что вся хрень, которую много лет рассказывают про Питер, это просто фольклор, байки. Что погода здесь хуже, что люди депрессивные, что бухают с утра, в общем, какая-то достоевщина, — все это настоящая туфта. Петербург — чудесный город, наша Северная Венеция с налетом хорошей светскости, офигенные дороги, рестораны, транспортная система, здесь все здорово и здорово. Если у меня когда-нибудь будет ребенок, я хочу, чтобы он рос в Санкт-Петербурге. Чтобы его водили в Эрмитаж изучать искусство.
