Потом ушел с ТВ и создал свой Ютуб-канал о еде, о вкусной и здоровой пище. Тоже неплохо, ешь, пей и дело разумей.
И вдруг… Случилось страшное: Ширвиндт, сын Ширвиндта, стал высказываться о политике. Да так жестко, невзирая на лица.
Вы понимаете, что происходит? Если уже такие милые люди, которые не были, не состояли, не участвовали, открыли рот и несут власть по закоулочкам, неладно что-то в Датском королевстве. Да, в консерватории надо что-то подправить.
Это показатель, тонкая красная линия. Помню, как интеллигенция сразу влюбилась в Горбачева, а потом поодиночке и группами стала его покидать. И остался Михаил Сергеевич один как перст, как в поле не воин, как король Лир. Примерно то же случилось и с Ельциным. И… никогда такого не было, и вот опять.
К Лии Ахеджаковой уже все привыкли, она непримиримая. К Олегу Басилашвили, Андрею Смирнову… Но когда от собачек и еды отходят такие люди и приходят в политику…
А что скажет папа? Уверен, папа ничего такого не скажет. Потому что он необычайно адекватен и смотрит на всю эту суету свысока своей неповторимой уникальной иронии. Ведь уж если он повернет свой разум возмущенный, свой едкий язык, хоть раз убийственно пошутит против тех, кто его приручил, — все, каюк «советской власти». Так что молитесь, чтобы отец не ответил за сына и чтобы добрейший и лучший в мире Александр Анатольевич не спустился с небес на землю.
Самый лучший день
Это было 21 августа 1991 года. После работы в типографии я опять пошел к Белому дому. У меня с собой был продуктовый заказ, я его весь выложил в помощь защитникам, на общую кухню. Ждали второго штурма, танков, но в воздухе витала эйфория, предвестник победы. Это был не гибельный восторг, наоборот, безудержная уверенность в себе. Я шел и общался с незнакомыми людьми, братался, обнимался, мы были счастливы. Такая свобода и такое братство — никогда у меня этого не было ни до, ни после.
Потом сказали, что штурма не будет, что военные перешли на нашу сторону. На трибуне Белого дома Ельцин говорил что-то духоподъемное, затем Бурбулис, Никита Михалков… Пел Макаревич, еще кто-то. Это было такое счастье, самый лучший день!
И вдруг люди увидели Сергея Ломакина. Бывший взглядовец, он тогда перешел под крылышко ЦТ и незадолго до путча сделал с Ельциным нелицеприятное интервью, задавал ему «нехорошие» вопросы. Ельцину, кумиру! Ломакина узнали, он был в ослепительно белом костюме. Народ набросился на него, кто-то черпал грязь из лужи после только что прошедшего дождя и бросал в этот белый костюм. Ломакин бежал.
То был маленький эпизод на фоне карнавала, всеобщей эйфории. Никто его не заметил, не сделал выводов, не подумал.
Вот так народ превращается в толпу, а толпа в быдло, которое гонит, гонит одного несогласного: ату его! Вот так люди с хорошими лицами становятся моральными уродами, мелкими совками, ничем не отличающимися от морали только что рухнувшей системы.
Если бы знать тогда…
