- Николай Губенко – это часть нашей общей эпохи, человек, с которым я дружил, большой, выдающийся артист. Образы, сыгранные им в Театре на Таганке и кино, уже являются историей советского и российского кинематографа. Он блистательный режиссёр, общественный деятель, неутомимый и не предававший своих убеждений. Таких людей можно уважать. Это соль земли русской.
- А чем Николай Николаевич располагал к себе?
- Мы с ним были разных воззрений: он убеждённый коммунист, а я православный человек. Иногда мы друг над другом подтрунивали. Он мне говорил: «ты верующий», я ему – «ты коммунист», но при всём том, мы остались с ним в одном творческом, актёрском и художническом поле. Я навсегда ему буду благодарен за то, что после того как я поставил фильм «Лермонтов», который попал под обстрел нашей либеральной интеллигенции, Губенко произнёс речь на худсовете, где защищал этот фильм. Он говорил, что это русский, патриотический фильм, оттого на него и нападки.
- Какие из его и кино- и театральных работ вы бы особенно отметили?
- Навсегда запомнилась для меня его работа в «Добром человеке из Сезуана» – блистательная, эмоциональная, темпераментная. Потом я помню, как он исполнил в фильме Кончаловского трюк, когда он вскакивает из седла на лошади. Я тогда был этим поражён и решил, когда делал фильм «Лермонтов», чтобы поверили в то, что Лермонтов был джигит, повторить трюк, который делает Коля в фильме у Кончаловского, и ставил задачу сделать этот трюк на галопе. Три месяца занимался в цирке и сделал его. Но сподвиг на это меня Николай Губенко.
