Мы созвонились ближе к полуночи. Для актерских семей это время не просто позволительное, а вполне еще рабочее. Только тщательно подготовленный список вопросов мне быстро пришлось отложить. Вениамин Борисович не раз признавался, что устал от незамысловатых вопросов журналистов и с легкостью может провести типичное интервью. Тем более к юбилею. Но минуты шли, диктофон работал...
О любви к литературе и новой книге
— Я отвечу вам так, как сказал бы своему любимому артисту Вячеславу Невинному, вашему деду: да, приятно, когда людям нравится то, что я делаю на сцене, на экране, на телевидении, приятно и внимание вашей газеты к моему нескромному юбилею… Но у меня уже нет интереса к новым и новым интервью. Мне интереснее размышлять не о себе, а о других — делиться впечатлениями. На мою радость, только что вышла моя большая книга «Жизнь в гостях», где я рассказал почти все, что хотел рассказать, и ответил почти на все вопросы.
У меня две профессии: театральная (актерство и режиссура) и литературная. Когда в журнале «Юность», в самом читаемом, как и «Новый мир», в советское время, напечатали мою статью о театре и повесть об актерах «Служенье муз не терпит суеты», я одержал маленькую писательскую победу. Ведь в 60–70-е годы «Новый мир» и «Юность» выходили трехмиллионными тиражами.
Я даже похвастаюсь. В 1976-м снимался в фильме «Середина жизни», с замечательной актрисой МХАТа Татьяной Лавровой, которая играла мою жену, и Леонидом Дьячковым, в которого она влюблялась по сюжету. Сидели мы втроем за столиком ресторана, а вокруг танцевала массовка. В паузе ко мне подходят молодые люди и говорят: «Я с журфака, а мой товарищ с философского факультета Свердловского университета». И показывают свежий, но уже потрепанный номер «Юности»: «Эта книжка с вашей повестью ходит у нас по рукам. И очень скоро мы зачитаем ее до дыр». Они смеются, а я сияю…
Шел 1976 год, и я был уже вполне успешным актером. Готовилась к выпуску премьера «Мастера и Маргариты», позади — восемь больших ролей в очень хороших постановках. В трех из них я был и соавтором Юрия Любимова…
А в последние 12 лет моя литературная жизнь отразилась и на телеканале «Россия-Культура»: в 8 сериях «Золотого века Таганки» и в цикле поэтических фильмов «Я пришел к вам со стихами», где героями были 16 отечественных поэтов.
— Ваш герой Паскуаль Андерсен в спектакле «Иранская конференция» очень интересно отвечает на вопрос, что такое человеческая жизнь для подавляющего большинства. Он говорит: «Трагикомическая ошибка о важности своей свободы и панический страх перед взрывом бомбы в метро». Вы с ним согласны?
— В спектакле я играю мудрого старика-дирижера, умеющего горько шутить даже на сверхсерьезные темы. И мне отвечать вам со сведенными нахмуренными бровями, строя из себя мудрого старца, не позволят ни юмор, ни ирония, ни самоирония. Но так или иначе попробую ответить. Книга о моей жизни включает 8 глав, которые соответствуют восьми моим десятилетиям. Этот массив откровений, заметок и дневников, который мне помогла вытащить на белый свет подруга моей жизни Галя Аксенова. Без нее я бы ни книгу, ни жизнь не дописал бы. Мы вместе работали над прожитым XX веком. А заново и очень подробно я описал мой XXI. Тогда же придумалось название «Жизнь в гостях». В финале книги — рассказ про «Иранскую конференцию» драматурга Ивана Вырыпаева и режиссера Виктора Рыжакова в Театре Наций. А самые последние слова из моей роли в этом спектакле звучат именно так: …для подавляющего большинства наша жизнь является «трагикомической ошибкой о важности своей свободы и паническим страхом перед взрывом бомбы в метро…». Именно так я прощаюсь с читателем. Думаю, вы все поняли.
О юных поклонницах и разочаровании в себе
— Тогда, раз вы упомянули иронию и самоиронию, расскажу вам любопытную вещь. Мало кто из артистов старшего поколения может похвастаться любовью совсем юных созданий. А у вас почти сотня фан-клубов, которые ведут 13-летние девочки. И пишут, например, такие комментарии: «Не мужчина — мечта, зацеловала телевизор. Как же он хорош». «Мне 12. Я его обожаю. Мне очень нравятся фанфики про Атоса-Миледи. Так хотелось бы изменить историю. Как бы я хотела жить в то время». Как вы относитесь к такой вневозрастной популярности?
— Вы меня, конечно, удивили. Лет тридцать пять назад наши персонажи еще горячили сердца советской детворы, а у новых поколений появилось множество своих гарри поттеров. Пару лет назад, правда, меня после концерта в Москве смутила очень взрослая девушка, а с ней была, как мне показалось, младшая сестренка. Когда очередь за автографами дошла до них, «старшая» призналась: «В детстве меня называли Атосом, а ее Арамисом!», обе оказались знатоками моих театральных и литературных работ и аудиодисков, и им обеим было по 13 лет… Но если, как вы сказали, и сегодня целые группы ребят, как прежде, начинают жизнь с увлечения д’Артаньяном, Атосом, Портосом и Арамисом — им обеспечено крепкое, доброе и успешное развитие! Потому что любить такую хорошую литературу, как романы Александра Дюма, — занятие полезное. Мне, кстати, очень нравятся бывшие мальчишки, которые, становясь пожилыми людьми, признаются: «А я вас видел в спектакле «Послушайте» 75 раз». И я таких много раз встречал. Как у Высоцкого — «значит, нужные книги ты в детстве читал», да? И книги, и спектакли, и фильмы — все, что воспитывает в человеке человека.
Недавно помогал рок-спектаклю TODD группы «Король и Шут» про Суини Тодда. В зале тысячи совсем юных мальчишек и девчонок, 6–7-й класс, и все какие-то уверенные, счастливые и влюбленные. Не то что я в их возрасте…
— Да, вы рассказывали, что в детстве ужасно стеснялись.
— С этого как раз начинается моя книга. Я родился в Москве и жил, как и миллионы других соотечественников, в коммунальной квартире. Оригинальным было только место. Когда-то там находилась Плановая академия, которую окончил мой отец. Представьте длиннющий коридор бывших аудиторий, ставших потом жилыми комнатами. Наша была размеров в 16 метров. Напротив — мужской туалет, рядом — женский (единственные на весь длинный ряд комнат). 4 кабинки и умывальник. Никакой горячей воды. Такой была моя жизнь до 25 лет. Скажите честно, вы сейчас можете себе это представить?
— Абсолютно нет. Я родилась совсем в другое время.
— Но в любое время воспитывают не жилищные условия, а родители, школа, друзья, книги. Мои мама и папа были замечательными профессионалами (Борис Смехов — доктор экономических наук, Мария Смехова — врач-терапевт. — Авт.). Отец прививал мне культуру русского слова и вкус к поэзии. Он прошел всю войну — от Сталинграда до Праги и Берлина — и вернулся капитаном интендантской службы (во время войны интенданты отвечали за материальное и техническое обеспечение войск, ведали запасами продовольствия, обмундированием, запасными частями к военной технике. — Авт.). В те годы мне, дураку, было неловко говорить, что мой папа не танкист, не летчик и не строевой солдат, а капитан интендантской службы. Так же как и называть себя евреем было неловко. Из всех этих моих комплексов я вырос человеком, который обожал читать стихи и играть. То есть с детства обучался главному инструменту актерского мастерства: когда я в школе читал стихи со сцены, то не замечал своего преображения. И только тогда переставал быть застенчивым мальчиком. Взрослые говорили, что я красивый и высокий. Но мне это было непонятно. Я оставался тем, кем был, со всеми своими внутренними сомнениями.
А еще у меня был друг-одноклассник Андрей Егоров, который фактически продвинул мое самообразование. Он глотал книги одну за другой. И я вслед за ним. Я окончил театральное училище имени Щукина. Получил диплом с отличием и добровольно, под влиянием новой прозы Аксенова, Гладилина, Кузнецова, уехал из Москвы. Их повести печатались в журнале «Юность» и расхваливали советскую провинцию. Один год поработал на Волге, в Куйбышевском драмтеатре, сыграл много ролей, но потом, из-за неверия в себя, ностальгии по дому, по Москве, вернулся. У меня было взросление с препятствиями — после Куйбышева мое книжное и театральное воспитание достигло пункта разочарования: я не верил в себя как в актера.
Отец был недоволен моим возвращением, мама, наоборот, счастлива. Я был уже смолоду женат. И в общем-то расплатился за свою поспешную женитьбу неудачей в семейной жизни. Зато обрел счастье в виде двух дочек.
О задушевных друзьях, «Таганке» и «Современнике»
— А дальше начался Театр на Таганке.
— Да. На тот момент это был, пожалуй, самый интересный в стране (а возможно, и в мире) поэтический, дерзкий и классический театр. И я стал одним из самых балованных успехом человеком, победившим свои комплексы. Я поверил, что могу быть неплохим актером, когда Любимов, вся команда, и я в том числе, придумали новый жанр — поэтическое представление. Первым был поэт Андрей Вознесенский и спектакль по его стихам «Антимиры». Самым эффектным эпизодом там был наш с Володей Высоцким диалог из поэмы «Оза». Мы даже подсчитывали, сколько раз зритель останавливал отрывок аплодисментами. Бывало по 3–4 раза внутри 5-минутного действия. Это было очень весело и граждански остро. Тогда я и родился как актер. Любимов награждал меня большими ролями, я стал членом худсовета, отвечал за — смешно звучит — культурный досуг в профсоюзном комитете, придумывал капустники.
— Правда, что вы коллекционируете фотографии, на которых в шутку душите коллег по актерскому цеху?
— Это началось на гастролях «Таганки» в 1965 году в Ленинграде. В отличие от Москвы ленинградцы сразу влюбились в наш театр, в спектакли и в каждого из нас. Так вот мы с Володей Высоцким стояли у служебного входа ДК имени Первой пятилетки, сейчас это филиал Мариинского театра, и готовились ехать на концерт. Все концерты наши были нелегальными, но по взаимной любви со зрителями… Это были маленькие подобия наших спектаклей, на которые невозможно было достать билеты. Много ли, мало ли, но мы начали зарабатывать и еще больше ценить свой театр. Так вот, у того служебного входа кто-то направил на нас с Володей фотоаппарат. Я сделал вид, что душу Высоцкого, а он благодушно улыбался.
Потом я таким же образом душил Петренко, Яковлева, Смоктуновского, Колю Караченцова — на съемках. Боярского, конечно. Этот суровый фотоцикл я назвал «Задушевные друзья».
— Не могу не спросить еще об одном близком для вас театре. Как оцениваете уход Сергея Гармаша из «Современника»?
— Я не могу быть судьей взрослым людям моего театрального круга. Поэтому отношусь к этому лишь с логической точки зрения. Замечательный артист написал открытое письмо. Его некоторые собратья по театру восприняли как послание вождя, которого государство не заметило и назначило другого. То есть здесь тема личной обиды. Понимаю. Но об этом есть высказывания его близких партнеров и друзей: Лии Ахеджаковой, Чулпан Хаматовой, Марины Нееловой… Гармаш решил уйти, потому что у него, видимо, было другое представление о будущем своем и «Современника». Он имеет на это полное право. И мог бы спокойно покинуть театр. Но… Что ж… Бывает и так…
