Полина Гришина (называть себя Лиске она стала совсем недавно) окончила Палехское художественное училище им. М.Горького и в одном из резюме назвала себя художником лаковой миниатюры и иконописи. Работала художником по фонам в мультипликации. В 2012 году окончила РАТИ (ГИТИС) мастерскую Дмитрия Крымова, а потом стала работать как сценограф в Театре им. Маяковского, МХТ им. Чехова, «Школе драматического искусства», Томском ТЮЗе. Участвовала в спектаклях Дмитрия Крымова, где художники стали еще и актерами. Полина ставила спектакли как режиссер. А в 2015-ом получила награду фестиваля «Кинотавр» за лучшую женскую роль – католической монахини в фильме «Спасение» Ивана Вырыпаева. Перед тем, как отправиться в монастырь в Индии, где проходили съемки, Полина неделю жила в католическом монастыре в Польше. Как рассказал Иван Вырыпаев «МК», в детстве она несколько лет прожила в православном монастыре, где ее отец расписывал храмы.
Теперь Полина дебютировала в кинорежиссуре 24-минутной картиной Blink, снятой на английском языке о душевных состояниях. Ее героиня Мари избегает контакта с возлюбленным. Девушка погружается в воспоминания и уже не может отличить их от реальности. Ясно, что ее любимого человека уже нет, но все равно он рядом. Разлука – это всего лишь вопрос времени, и нужно моргать, тогда поймешь, что все хорошо. Отсюда и название. Надо моргать, открывать и закрывать глаза.
Авторы сценария – Полина и Казимир Лиске, трагически погибший в 2017 году в 35-летнем возрасте. Он выпал из окна, и тогда об этом много говорили и писали. Казимир получил режиссерское образование у себя на родине в США, проходил стажировку в Школе-студии МХАТ. Он играл в театре «Практика» под руководством Иван Вырыпаев, снимался в кино – «Иване Грозном» Андрея Эшпая, сериале «Интерны». Полина, кажется, впервые указана в титрах как Лиске, не как Гришина. В фильме звучит музыка Казимира Лиске и, по всей видимости, его слова, который герой, по сути, сам Казимир, говорит Мари (Полине): «Я хочу с тобой все». В фильм есть посвящение Казимиру.
«Я уехала рожать в Америку, и я выпала из профессиональной жизни»
- Вы же не актриса, художник. И вдруг получаете приз за лучшую женскую роль на «Кинотавре» за «Спасение» Ивана Вырыпанва. Что с вами в тот момент происходило? Были мысли что-то поменять?
- Это не совсем так, что я не играла. Я играла на сцене театра в спектаклях Дмитрия Анатольевича Крымова. Да, это визуальный театр, но все равно, он эфросовский, и мы пять лет прикоснулись к этой душе. Дмитрий Анатольевич так любит своего папу – Анатолия Эфроса. И он чудесным образом протранслировал то, в чем сам вырос, среди каких актеров. Даже не знаю, достойна ли я играть там? Могу ли посягать на это, не имея актерского образования? Но тогда история была мгновенная. Уже на «Кинотавре» я была беременна и уехала рожать в Америку. Меня полностью захватила семья, и я выпала из профессиональной жизни. Поступало много предложений от больших режиссеров.
- От кого?
- От Петра Буслова, Владимира Мирзоева. Приглашали и молодые режиссеры, выпускники ВГИКа. Но я уехала в США и все. На этом закончилась моя проба пера. А потом погиб Казимир, и меня это еще больше выбило из профессии. Когда начала возвращаться к жизни, играла в театре у Ивана Вырыпаева, в SOS (The Song of Songs) режиссера Веры Мартыновой в Новом пространстве Театре Наций. У нас должны были быть в конце марта гастроли в Нью-Йорке в центре Михаила Барышникова с Театром Наций, но границы закрылись. Где-то через год, после того, как Казимир ушел, меня позвал на пробы Юрий Арабов. Он приступал к съемкам фильма «Gjirokastra» («Гирокастра»). Слышали об этом?
- Да, он снимал его в Албании.
- Сначала должен был его снимать Кирилл Серебренников, но он сидел под домашним арестом, потом сам Сокуров. Он - худрук этого проекта. Юрий Николаевич написал очень хороший сценарий совместно с Исмаилом Кадаре (84-летний албанский писатель, родившийся в городе Гирокастра на юге Албании – С.Х.). Точнее, Кадаре написал историю, а Юрий Николаевич сказал, что нужно обязательно снять это кино, что это будет шедевр. Александр Сокуров заболел, у него было что-то с ногой, и Юрий Николаевич Арабов начал сам снимать свой дебютный фильм. Снял! И неплохо получилось. Хронометраж - 2 часа 50 минут. Там много хроники. Фильм рассказывает об Албании 1961 года, когда закрывается страна, происходят драматические события с русскими женами, расправляются с албанцами, которые женаты на русских.
Так вот подвожу к актерской профессии. Я живу, и судьба мне что-то предлагает. Сама ничего для этого не делаю для того, чтобы реализоваться. У меня нет нарциссизма. Мне позвонила кастинг-директор, пригласила на пробы: «Вас очень хочет посмотреть Юрий Николаевич». Я пришла. Он со мной поговорил. Даже не делал проб. Кроме меня посмотрел 600 актрис и сказал продюсеру: «Я буду снимать Полю. Больше никого не хочу снимать». А продюсеры предлагали другую известную актрису. Но Арабов был категоричен: «Не надо мне никаких звезд». Потом началась эпопея с деньгами. В России почему-то невероятно сложно с ними. Мы перед Новым годом закончили съемки, и сейчас Юрий Арабов смонтировал картину и подает заявки на фестивали.
- Он вас увидел в фильме Вырыпаева?
- Да. Он мне сказал: «Ты - актриса Ларса фон Триера. Вот также и существуй». Работа с Юрием Николаевичем – это не просто вышел и сыграл. Мы много проговаривали. Проникновение в роль было глубоким. Многое придумывали вместе. Я влюблена в Юрия Николаевича, потому что это была работа мечты. Денег нет. Все актеры уже приехали в Албанию, но непонятно, будут ли съемки. Нет актрисы на вторую главную роль. Там две героини: одна - русская, вторая – албанка, вертухай. Но все, слава богу, случилось. Невероятно! Все было из разряда чуда.
Так что я ничего не знаю про амбиции. У меня же их нет. Смотрю на актрис, и мне всегда кажется, что я не дотягиваю. Они могут выйти и позировать, а так не умею. Не могу надеть платье, быть той, кем не являюсь. Можно, конечно, специально для кадра и рекламы одеться, накраситься, но мне это претит. А тут такая роль, такой фильм! Это не артхаус, как было у Ивана Вырыпаева, а мощная драма.
- Какое впечатление произвела на вас Албания?
- По своей энергии она чем-то похожа на Россию. В фильме есть фраза: «Здесь люди, как камни». Люди там суровые из-за того, что живут среди гор, и это как причина и оправдание. А у нас природа мягче, чем в Албании, но люди такие же суровые. Просто там это лучше видно. Отстраненно приезжаешь в чужую страну, и ты видишь зорче. У тебя же нет с ней связи, никакой личной истории. Албания мне очень понравилась, но там боязно.
- Тревожно. Я была там три года назад.
- Да, тревожно. Ты влюбляешься в этих людей. Они открытые, тактильные, как итальянцы, но все равно остается к ним недоверие.
«Три года прошло, но я с Казимиром вообще не расстаюсь. Это, конечно, клиника»
- Судя по вашей картине Blink, вы очень смелая. Поражает степень открытости по отношению к незнакомым людям. Может быть, для вас это как освобождение?
- Не то чтобы у меня есть кожа… Сейчас я начну плакать. Картина посвящена моему мужу. Я работала в театре Ивана Вырыпаева, снималась у него в «Спасении», и мне хотелось все сделать по-другому. Иван тогда сказал: «Когда будешь снимать сама, тогда и сделаешь то, что хочешь. Ты должна делать то, что сегодня для тебя важно». И я, чтобы не сойти с ума и вырастить моего маленького ребенка, должна снимать. Моя героиня застряла в воспоминаниях о своем возлюбленном, рискует сойти с ума. Но реальность помогает ей выйти наружу. Постоянно сидеть в себе невозможно. Это смерть. Фильм вырос из того, что я не могу молчать. Снимала я на деньги друзей, на то, что удалось собрать через краудфандинг. У меня под окном стоял кран, из-за которого дом 1931 года постройки оказался без света.
Мы написали пьесу - посвящение Казимиру, в которой использованы его реальное интервью, письма, диалоги, мои воспоминания. С Никитой Ефремовым и Инной Сухорецкой мы все это смонтировали. Опять - мужчина и женщина, наши разговоры с Казимиром на кухне за завтраком о главном, о тех вещах, которые нас волнуют. Я не знаю, как можно иначе? Иван Вырыпаев посмотрел Blink и сказал: «Ты безумная. Ты такой визуал! Все так красиво, но я не могу воспринимать фильм, потому что это очень личная история. Не могу отстраниться и смотреть на это как на кино». Я взяла песню, которую Казимир написал, и сделала фильм. А он в ней поет «Асфальт – моя ошибка». Я его нашла на асфальте и с этим живу. Мне с этим жить всю жизнь. Когда у человека случаются такие сильные потрясения, не знаю, как назад вернуть кожу. То, что я делаю, все это без кожи. Это вы уже решайте – можете это смотреть или нет.
- Зная о том, что произошло, я не могла от этого отключиться, думала, как все это можно было вынести. Героиня – это ведь вы? А актер настолько похож на Казимира, что, кажется, это он и есть.
- Меня многие спрашивали, почему я сама не сыграла героиню? Джордан Роуз Фрай из Нью-Йорка (она снималась в фильме Григория Добрыгина «Sheena 667», училась в школе-студии МХАТ – С.Х.) очень похожа на меня пластически. Она тоже спрашивала: «Зачем ты это делаешь?» Петер Зекавица, сыгравший героя, - европейский актер (родился в Сербии, снимался в России в «Союзе спасения», «Мертвом озере», «Домашнем аресте», «Жги!», «Сталинграде», играл в спектакле «Белая гвардия» в постановке Женовача, «Горе от ума» Рыжакова - С.Х.). Петер, Петруша… Он очень хороший. Я долго искала актера и уже думала завязывать с этой историей, понимая, что не найду никого, хоть капельку похожего на Казимира. Даже не во внешности дело. Я поняла, что для меня самое интересное в актере, когда он и хороший, и плохой одновременно, двоякий. В одном человеке умещается два.
- Амбивалентность?
- Да, можно и так сказать, но есть слово попроще. Не могу его вспомнить. Когда совмещаются положительные черты и те, за которые тебя осуждают. Я и сама осуждаю Казимира за то, что он ушел. Злюсь на него. В то же время, я его так люблю. Это уж совсем личное, интимное. Когда я увидела его в окно, первая мысль у меня была: почему ты со мной не посоветовался, ведь мы же всё вместе, мы же муж и жена, вместе решаем. Вторая моя мысль: я так тебя люблю, что разрешаю все, что ты захочешь. Эти крайние состояния. Когда они есть в актере - это бесценно. Как в Никите Ефремове. Мы провели читку, и я ему сказала: «Никита, никто так больше не похож, как ты». Ни одного актера не знаю, у которого бы так металась душа, а при этом была бы такая мощная харизма! Как это называется, когда харизма есть, а душа стонет, мечется? В Петруше это было, когда он пришел на пробы. Меня с ним познакомили как с музыкантом. Мы сидели, разговаривали про какие-то дела, не то, что про трагические эпизоды, а он вдруг заплакал. И я поняла, что больше никого не надо пробовать.
- Вы постоянно живете в Нью-Йорке?
- Нет, в Денвере, но не постоянно. Казимир оттуда, и его родители купили нам с моим сыном Оливером дом. Мы жили там больше года, не вылезая, и потом я просто сбежала - не могу там жить. Меня тянет сюда. В Америке в какой-то момент ты превращаешься в овощ оттого, что там очень хорошо. Нас так сильно опекают. И ты понимаешь, что ничего не происходит. Русскому человеку все-таки не подходит Америка. Если уж ты там ассимилировался, то становишься материалистом. Это хорошо в какой-то момент, чтобы окрепнуть, но потом понимаешь: чтобы творить, надо бежать оттуда. И Казимир убежал в 16 лет. В США я тоже пытаюсь что-то делать в кино и театре. Голливуд – кино в красивой оболочке с очень крутым нутром за охрененное бабло. Я была на фестивале в Калининграде, где собрался целый стадион, чтобы посмотреть фильм –победитель под группу «Ленинград», под пивко поржать. Я так не хочу! Мне очень больно, что у нас такой зритель. Люди хотят отдыха. Все устали, понятно. Кино играет роль интертеймента. Для такого зрителя сейчас и снимают кино. Но я снимаю для зрителя театра «Практика», для вырыпаевского зрителя, как могу. Это мой первый фильм. Вот сняла его для ста человек. Очень хочу, чтобы была крутая визуальная картинка с богатым, многоплановым нутром. В Нью-Йорке тоже две категории – артхаус и Бродвей. Это боль. Теперь я пишу сценарий полного метра.
- Пока живете в Москве?
- Конкретно сейчас - в деревне. Карантин же. Я живу в Ивановской области, в Палехе, где родилась. Вы слышали про такое место, про город художников? Когда Казимира не стало, люди собрали нам деньги. У русских есть такая традиция помогать с деньгами. Я эти деньги спрятала, подумала, что их легко проесть и потратить, а ведь можно вложить во что-то красивое. Я купила дом в деревне, куда люди из Москвы могут приезжать: гостить, любоваться деревьями, дышать. Мы с Оливерчиком все там достраиваем, сад посадили – деревья, траву, сделали газоны. Так там красиво! Я доехала в Нижний Новгород оттуда на машине за три часа, чуть не опоздала на показ. Это фантастика: три года прошло, но я с Казимиром вообще не расстаюсь. Это, конечно, клиника, потому что нужно идти дальше, находить мужчину и отца Оливеру, которому четыре года. А я немножко застряла, и это не есть good. Но где найти отца моему сыну? Никто не может дотянуться до моей планки.
