Глеб одет во все черное уже с утра, и дело здесь не в желании произвести впечатление. Просто есть люди, которые, скорее всего, не делят свое время на работу и отдых, что существенно упрощает все имиджевые построения. В случае с Глебом имидж никогда не играл какую-то демоническую роль, однако сейчас музыкант выглядит куда рок-н-ролльнее, чем во времена «Агаты Кристи». За последние десять лет его детище The MATRIXX превратилось из диковинной экзотики в группу с шестью полноценными альбомами, песни из которых иногда становятся предметами увлеченных споров между поклонниками. Сам Глеб, как создатель нового музыкального бренда, слегка подшучивает над создавшейся ситуацией, но вполне серьезно относится к тому, чтобы превратить в новые песни ту музыку, что он создал в последнее время. И попутно очень хочет расстаться со всеми скандалами, куда был вовлечен по воле обстоятельств.
— Четвертого августа у тебя был отличный повод сказать: «Мне пятьдесят, и я рок-звезда!» С какой интонацией в твоем случае это можно произнести: с восторгом, иронией, ужасом?
— В этом году особенных мыслей по поводу дня рождения у меня не было. Обычно в этот день я думаю только о том, что концерт нужно будет играть. С момента образования The MATRIXX, то есть с 2010 года, в день рождения я на работе. Помню, когда отмечал сорокалетие, то чуть не упал в обморок. Стояла жуткая жара, и в Подмосковье горел торф, так что все было в дыму. И мы выступаем. Полгруппы разделись до пояса, но Снэйк за барабанами и я остались одетыми. Концерт я заканчивал, уже стоя на коленях.
— В этом и заключается некий парадокс рок-карьеры. Когда ее начинаешь, вряд ли думаешь о том, что взрослым дядей по-прежнему будешь стоять у микрофона…
— Я начинал, когда мне было семнадцать лет, и в то время мечтал о своей группе. И, конечно, ни о какой старости не думал. Хотя мама уже тогда предупреждала: «Нужно какую-то корочку об образовании иметь, иначе что же ты на пенсии будешь делать?» И она, конечно, права, но, боюсь, корочки мне бы уже не помогли. Мне и в школе было понятно, чем я буду заниматься. Тем более в то время, в середине восьмидесятых, появились группы советского андеграунда — и пройти мимо этого для меня было просто невозможно.
— Если честно, сейчас ты гораздо больше похож на звезду, чем во времена, когда «Агата Кристи» стала популярной группой. Тогда вы больше напоминали прилежных студентов с гитарами…
— Мы просто очень стеснялись. И тогда было принято стесняться Москвы. Это уже, конечно, дела давнишние, но я помню, как еще в восьмидесятых нас всем свердловским рок-клубом отговаривали ехать в Москву на фестиваль. Мол, там нас съедят, мы пропадем — и поэтому должна ехать группа «Кабинет»: они проверенные люди, мастера своего дела. Сильно напуганные, но мы все-таки поехали. И не обошлось без приключений. Когда мы играли на «Интершансе», то по всем фестивальным традициям время нашего выступления постоянно сокращалось. И вот в гримерку входит человек, как потом оказалось, это был Юрий Айзеншпис, и говорит, что мы должны играть еще меньше. И наш клавишник Саша Козлов просто наорал на него, совершенно не представляя, кто перед ним стоит. «Вы в Москву теперь вообще не попадете!» — заявил нам тогда Айзеншпис. Но после выступления он пришел еще раз, сказал, что мы супер и все нам прощает. Так что нужно отдать ему должное, а то непонятно, чем бы все закончилось. В общем, мы — вороны пуганые.
— И долго в итоге вы осваивались в Москве?
— Осваивали мы не Москву, а страну. У нас тогда были бесконечные туры. А в Москву я окончательно перебрался только году в 98-м, в разгар экономического кризиса.
— Сейчас, наверное, кризис пострашнее. Ты нашел, чем заняться в период вынужденного простоя?
— Было, конечно, тяжко. Прежде всего финансово, поэтому хочу сказать спасибо всем, кто меня поддерживал и поддерживает, кто помнит, любит и старается помочь.
— Видимо, ты из тех, кто не думает о накоплениях во времена, когда есть работа?
— Я никогда ничего не копил. У меня такое отношение к профессии: на сколько напел, на столько и съешь. Поэтому я очень благодарен своим друзьям и поклонникам. Они делали все, что могли, и присылали мне кто сто рублей, кто побольше. Извиняюсь за подробности, но я всем должен сказать слова благодарности.
— Для музыкантов последние несколько месяцев могли стать временем для активного творчества, благо сейчас процесс записи можно перенести и в домашние условия…
— Творчеством я занимаюсь в основном дома. У меня помимо группы есть и сольные проекты, которые касаются и музыки, и видеоарта. Я всегда был лохом по части компьютерной грамотности. Помню, мы делали первые записи «Агаты Кристи» в 1989 году, тогда в Екатеринбурге появилась первая цифровая студия. И с тех пор каждый альбом для меня — это постоянная борьба с новыми компьютерными программами. Когда мы уже с The MATRIXX записывали в 2016 году альбом «Здравствуй», я остался без человека, который хорошо умеет обращаться с компьютером, так сложились обстоятельства, что наш клавишник Костя Бекрев теперь у Лепса играет. И вот я один, и из техники только телефон. Так я начал осваивать это дело. Конечно, не все еще получается воплотить в жизнь. Ничего не поделаешь — харды устаревают, программы дешевеют, Джобс умер.
— Запись при помощи телефона, конечно, очень заманчива. Но ты из того поколения артистов, которые шли в студию с довольно четко сформированными музыкальными идеями. Иначе можно было разориться на оплате студийного времени. Сейчас таких проблем нет, и, возможно, поэтому современная музыка как будто до конца не придумана. Набросали звучков и сразу вывалили в Сеть…
— Я и раньше, и сейчас считаю, что если хочешь играть, то играй, пой, записывай и выкладывай. Не нужно париться. Если у тебя это прямо горит, то делай сейчас, иначе потом пожалеешь, что не сделал.
— Наверное, именно так ты и поступил, когда в 1990 году в составе «Агаты Кристи» выпустил свой первый сольный альбом «Маленький Фриц»…
— Как только я поступил на службу в «Агату Кристи», то сразу начал думать о том, чтобы делать что-то свое. Чтобы у меня была своя группа, свои песни. И первым таким проектом стал альбом «Маленький Фриц». Второй, к сожалению, не получился, потому-то был просто утерян к чертовой матери. А «Маленький Фриц» стал для меня чем-то вроде отдушины.
— И еще неким плацдармом, на котором и выросла The MATRIXX. Наверное, правильно сказать, что эта группа стала продолжением твоих идей на «Маленьком Фрице»?
— Прежде всего, это продолжение меня. Хотя группа стала уже чем-то вроде бренда. Не поверишь, но есть фанаты, которые иногда рассуждают в духе «я люблю настоящую The MATRIXX времен какого-то там альбома, а не то, что сейчас». Я часто являюсь заложником таких настроений, когда пишу музыку. Но это терпимо, потому что у меня и сейчас есть возможность сделать и выложить нечто другое. Главное, чтобы на все хватало мозгов и идей. И это уже проблемы нерешаемые…
— С годами становится сложнее писать песни?
— Сложнее, особенно когда кажется, что ты уже все сказал. Так получилось, что я достаточно давно не писал песен. Последний раз я этим занимался, когда готовил альбом «Здравствуй». Музыки у меня довольно много, но она пока ждет своего слова.
— Тебе знакомы сомнения насчет того, что уже не получится написать ни одной песни?
— Конечно, знакомы, а сейчас как никогда. Наверное, здесь и кризис среднего возраста, и кризис планетарного масштаба. Думаешь, что вот это нужно доделать, потом другое, и вдруг возникает мысль: «А кому это сейчас надо?» Люди живут в масках, мир вынужден бороться за выживание, поскольку нас точно собираются сокращать. И это уже не конспирология, а суровые будни.
— Помимо планетарных есть еще и наши домашние проблемы. Сейчас авторы, работая и над стихами и прозой, часто вынуждены подбирать каждое слово из-за всяких новых запретов. И в этой ситуации тебе, конечно, непросто, потому что твой лирический герой в своих экзистенциальных поисках всегда был на грани жизни и смерти, морального и аморального. У тебя нет опасения, что вот напишешь ты новую песню и из-за нее у вас будут отменять концерты?
— Я вижу другую проблему. Когда у меня спрашивают, почему я не пишу политических песен, я отвечаю, что уже написал их и все, что хотел сказать по этому поводу, сказал еще в первых песнях The MATRIXX. И ничего не произошло. Я участвовал в протестных акциях, пока видел хоть что-то, чему я мог в этом движении доверять. Сейчас я просто молчу. Ничего нового не происходит. Происходит то, о чем предостерегали, крича и звоня во все колокола. Можно и дальше кричать. А каких-то проблем с концертами у нас не было. Не запрещали, не винтили. Во времена всенародной популярности «Агаты Кристи» проблем было больше.
— Видимо, ты имеешь в виду ажиотаж вокруг пропитанных пороками текстов песен с альбома «Опиум». Но в девяностых по поводу разного рода декаданса могли повозмущаться на ток-шоу, но оргвыводов никаких не следовало…
— Но обыски-то были. И ментовские и пограничные. Возможно, докапывались, потому что узнавали и сразу вспоминали те песни.
— Сейчас не обыскивают?
— Нет, наверное, забыли. (Смеется.)
— За десять лет, что существует The MATRIXX, было выпущено шесть альбомов. Что немало, особенно с учетом того, что жизнь по строгому графику — явно не твой стиль. Видимо, это наследие альбомной дисциплины «Агаты Кристи»…
— В «Агате» было скорее понимание того, что если сейчас мы что-нибудь не выпустим, то нас точно забудут. Особенно когда прошла гиперпопулярность и после альбома «Ураган» начался обвал. В этом и была самодисциплина, хотя нами никто не командовал. Вот и я с этой самодисциплиной мучаюсь. И сейчас очень хочется написать хорошую песню.
— На мой взгляд, ты отлично знаешь, что такое собраться с духом. В свое время тебе удалось завязать с наркотиками. Ты сам справился?
— Мама очень помогла. Но вообще было противно, потому что героин — это не мое и какого-то оргастического кайфа я от него никогда не получал. У меня в то время были большие проблемы с психикой от всех этих медных труб, и мне просто был нужен покой, в то время как шли гастроли и писались альбомы. Но то, что за все придется заплатить такую цену, я, конечно, не подозревал.
— Когда ты только начинал собирать новую группу, не возникало желания провести за «Агатой Кристи» жирную черту и начать совсем новую жизнь без старых песен?
— Это было вполне реально, пока я по глупости не согласился на два концерта, которые мы с Вадиком вместе сыграли. Этим я сильно наступил на горло The MATRIXX и ее будущему. С того момента мы оказались уже не в той колее, по которой вроде бы уверенно двигались.
— То есть после этого в ваших концертах прочно прописались песни «Агаты Кристи»?
— Если речь не о корпоративах, а о наших концертах, то на них мы стараемся играть минимум известных шлягеров «Агаты Кристи», только те песни, которые, по моим ощущениям, мне соответствуют.
— Было довольно громкое выступление с оркестром — и там звучали в основном хиты «Агаты Кристи»…
— Заказчики попросили, чтобы мы играли только песни «Агаты», и я понял, что если не соглашусь, то это предложат кому-нибудь другому. В итоге были сделаны оркестровки под песни «Агаты», но после того, как история закончилась, мы на концертах с оркестром играем больше наших песен. Вообще на обычных концертах многие агатовские песни звучат совсем по-другому. Я всегда чувствовал, что песню Ein Zwei Drei Waltz с альбома «Майн Кайф?» можно было бы доделать получше, и только когда спел ее на концерте The MATRIXX, понял, что выполнил свой долг перед ней. В 2002 году меня уговорили выпустить песню «Детка-Конфетка», хотя она еще не была готова. Сейчас я ее доделал и тоже исполнил перед ней свой долг. У меня есть такие долги перед самим собой, и их немало.
— С каким настроением ты сейчас исполняешь старые песни?
— Мое отношение к ним такое же, каким было, когда их писал. Я не перевоплощаюсь в Глеба, которому 24 года, просто каждая песня возвращает меня туда, откуда она пришла.
— Как ты думаешь, у «Агаты Кристи» был шанс стать величиной настолько же стабильной, как «Аквариум» или «ДДТ»? Или уже в конце 80-х вы понимали, что это не навсегда?
— Не знаю, как мы, но в то время решающий поступок совершил наш клавишник Саша Козлов. Он ради группы бросил очень серьезную карьеру и сильно поссорился со своей матерью. У него мама — врач, и она очень много в него вкладывала в надежде на то, что и он станет серьезным врачом. А Саша ради группы пошел на разрыв со всем, что было в его жизни. Это показатель.
— Можно ли говорить о том, что его смерть в 2001 году стала одним из событий, которое в немалой степени подрубила «Агату Кристи» как группу?
— Да, наверное, причем и в творческих и в человеческих отношениях. Когда спорят трое, это интересно. А Саша никогда не был мудрым третейским судьей, каким его иногда хотят изобразить те, кто не знал его лично. Он, как и все мы, тоже любил хлопать дверьми. Но когда спорят трое, то их все-таки что-то удерживает. Когда спорят два человека, между ними сразу возникает разрыв. Так и случилось.
— Его смерть стала неожиданностью и для вас? Раньше не было никаких опасений за его здоровье?
— Аневризму аорты можно диагностировать только случайно. А так человек о ней не знает. Даже если он кардиолог.
— Многие рок-музыканты начинают как своего рода бунтари, но со временем становятся вполне респектабельными гражданами. В этом отношении было весьма показательным одно из интервью Владимира Шахрина. На вопрос, почему «Чайф» не играют сейчас на концертах песню «Псы С Городских Окраин», Шахрин сказал, что просто он уже другой человек. Какой человек сейчас ты?
— Я как-то в Фейсбуке написал то, что может служить ответом на этот вопрос. «На закате мне сказали небеса: водка, Брежнев, колбаса».
— То есть романтичный ретро-флер остался?
— Остался.
— А если возникает не очень романтическая ситуация выгодного заказника с золотыми хитами?
— Я этого не пугаюсь. Это всегда было нормально и в «Агате» и после нее. Нужно просто понять, гнушаешься ты заказниками или нет. Мы не гнушались. Тем более во времена «Агаты Кристи» мы были не одни в общей финансовой структуре, и приходилось делиться. Поэтому если предлагали заказник, то мы его играли. Но политически ангажированные мероприятия мы старались и стараемся игнорировать. Мы почти всей группой играли на проспекте Сахарова в 2012 году, а потом я один выступал в Питере в поддержку Pussy Riot.
— Еще было видео на одну из песен с кадрами событий на Майдане, и ты таким образом выразил свою совершенно однозначную поддержку тем протестам…
— Да, было такое.
— И The MATRIXX в отличие от многих российских музыкантов выступала в Украине…
— Мы категорически не играем в Украине на фестивалях. Потому что любой фестиваль кем-то спонсируется и проходит под чьим-то покровительством — и там возможны всякие провокации. Я уже был и русским и украинским фашистом. Может быть, все-таки никакой я не фашист. В общем, мы соглашаемся только на сольные концерты, где нет политики.
— Сейчас политические взгляды могут стать поводом для нешуточного конфликта и друзей и даже родственников. У тебя с твоим братом Вадимом разное отношение к тому, что происходит в стране. Ты искренне участвовал в акциях протеста, он выбрал кремлевское покровительство. Насколько правы те, кто говорит, что поссорила вас именно политика?
— У нас просто разное мировоззрение, и политика здесь лишь составляющая этой разницы. Мы и на творчество смотрим по-разному.
— Ты способен наложить некое табу на общение с человеком на основе того, что у него другие политические взгляды?
— Поводом для такого табу для меня могут быть не взгляды, а поступки.
— Суды между тобой и Вадимом уже закончились?
— Спроси что-нибудь полегче.
— Адвокаты по-прежнему занимаются выяснением отношений?
— Нет у меня никаких адвокатов, и заниматься там нечем. Все это никому не нужно, кроме каких-нибудь скандальных телеканалов. До сих пор приезжают, пытаются взять интервью, и вдруг понимаешь, что они опять об этом, хотя столько лет уже прошло. Но спрашивают, вытягивают из меня хоть что-нибудь, а потом нарезают кусками.
(После «Ностальгических концертов» «Агаты Кристи» в феврале 2015 года Глеб Самойлов заявил о том, что обещанный ему гонорар не был выплачен. А после того как Вадим Самойлов отправился в тур, где исполнял хиты «Агаты Кристи», в том числе те, что обычно в группе пел Глеб, Самойлов-младший подал иск о нарушении авторских прав и оформил финансовые претензии. После серии судебных процессов в обоих исках было отказано. — «ЗД».)
— Если вернуться к деньгам, то на пике популярности участники «Агаты Кристи» заработали гораздо меньше, чем могли бы. Почему так получилось?
— Наверное, во многом из-за административного механизма, но еще и образ жизни, конечно.
— В The MATRIXX все это было исправлено?
— Ну с голоду мы никогда не дохли и ничем, кроме музыки, не занимались. Концерты позволяли нам жить так, как мы хотели.
— У тебя уже взрослый сын, и он тоже, насколько я понимаю, увлекается музыкой…
— У него есть способности, он талантливый музыкант и мог бы быть профессионалом, но не знаю, хочет ли. Мы, к сожалению, мало общаемся.
— Самый животрепещущий вопрос сезона о творческих планах. Ты примерно представляешь ближайшее будущее?
— В глубине Садового кольца я храню гордое молчание. (Смеется.) Прогнозы — дело хорошее, но ведь накаркаю что-нибудь. В последнее время чего не скажу плохого, все сбывается. А хорошего сказать язык не поворачивается. Сейчас задачи нужно ставить минимальные — например, дожить до завтрашнего дня. Хорошо, что у меня в голове оперативная память становится все меньше, как раз хватает на следующий день. Конечно, я утрирую, но сейчас нет никакого смысла строить планы. Нужно полагаться на людей. Люди помогают.
