Однажды американский искусствовед Келли Гровье задумалась, что делает великое искусство великим. Почему некоторые произведения продолжают вибрировать в народном воображении столетие за столетием, в то время как подавляющее большинство художественных творений ускользает от нашего сознания почти так же быстро, как мы сталкиваемся с ними? Прочесывая поверхность этих работ, она с удивлением обнаружила, что каждая из них содержит в себе оттенок странности. Например, призрачный палец, теребящий правую руку Моны Лизы и символ силы из карт Таро, скрывающийся на самом видном месте в одном из загадочных автопортретов Фриды Кало.
Иероним Босх, «Сад земных наслаждений» (1505-1510).
То, что яйцо спрятано на самом видном месте в мертвой точке карнавала плотских интриг Иеронима Босха (балансирует на голове всадника), достаточно хорошо известно как критикам, так и случайным поклонникам картины. Но как эта тонкая деталь раскрывает истинный смысл произведения? Если захлопнуть боковые панели триптиха, чтобы открыть внешнюю оболочку работы, то обнаружится полупрозрачный шар, плавающий в эфире. Босх задумал свою картину как своего рода яйцо, которое бесконечно трескается и раскалывается каждый раз, когда человечество занимается сложной работой. Открывая и закрывая картину Босха, мы попеременно приводим в движение неоперившийся мир или поворачиваем руку времени вспять – к началу, когда наша невинность еще не была потеряна.
Ян Вермеер, «Девушка с жемчужной серьгой» (около 1665).
Может быть, вы видите блестящую жемчужину на знаменитом портрете Вермеера? Тем более, что его название напрямую об этом говорит. Но масса исследователей уверяют – ваш мозг искусно обманули. На картине с изображением девушки, бесконечно поворачивающейся к зрителю или отворачивающуюся от него, вовсе нет никакой сережки. Одним движением кисти и двумя ловкими мазками белой краски художник обманул первичную зрительную кору затылочных долей нашего мозга, создав волшебную жемчужину из тончайшего воздуха. Достаточно внимательно присмотреться к портрету и станет понятно – никакой петли, которая бы связывали украшение с ухом, просто нет. Сама его сферичность – обман. Драгоценный камень Вермеера, его жемчужина – это роскошная оптическая иллюзия, которая отражает наше собственное иллюзорное присутствие в мире.
Уильям Тёрнер, «Дождь, пар и скорость – Большая Западная железная дорога» (1844).
Ни для кого не секрет, что Тернер спрятал бегущего зайца на темной дорожке приближающегося локомотива. Художник сам указал на это маленькому мальчику, который посетил Королевскую академию в день лакировки. Как эта крошечная деталь указывает на охватившие художника переживания о вторжении технологии? Почему он чувствовал себя обязанным указать на нее? С древних времен заяц символизировал возрождение и надежду. Эмоции посетителей, впервые увидевших картину в 1844 году, все еще были переполнены ужасом транспортной трагедии. Несчастный случай произошел в канун Рождества в 1842 году, когда поезд сошел с рельсов в 10 милях от моста, изображенного на картине. В результате погибли девять пассажиров третьего класса, и еще 16 получили увечья. Таким образом, Тёрнер превращает картину в пронзительную дань уважения и размышления о хрупкости жизни.
Эдвард Мунк, «Крик» (1893).
Долгое время считалось, что образ вопящей фигуры в «Крике» Эдварда Мунка – архетип страха – появился благодаря воспоминаниям художника о перуанской мумии, точнее застывшему ужасу на ее лице, на Всемирной выставке 1889 года в Париже. Но Мунк был художником, больше озабоченным будущим, чем прошлым. Его волновали темпы развития техники. На той же выставке Мунка впечатлило захватывающее зрелище огромной электрической лампочки, заполненной 20 000 меньшими лампочками, которые возвышались над павильоном. Идеи Томаса Эдисона щелкнули выключателем в сознании Мунка. После через контуры вопящего лица на картине с необычайной точностью отражают отвисшую челюсть и выпуклый череп ужасающего электрического тотема Эдисона.
Густав Климт, «Поцелуй» (1907).
Конечно, тема любви и страсти стоит на огромном расстоянии от белых лабораторных халатов и научных тестов через микроскоп. Но только не в картине Густава Климта. В годы активного творчества художника Вена жила языком тромбоцитов и клеток крови. Особенно в Венском университете, куда сам Климт был приглашен для создания картин на медицинскую тематику. Карл Ландштейнер, пионер иммунологии в Университете (ученый, который первым выделил группы крови), усердно работал, пытаясь добиться успеха в переливании крови. Если внимательно посмотреть на платье женщины в «Поцелуе», то можно заметить чашки Петри, пульсирующие клетками. Как будто художник сканирует ее душу. А «Поцелуй» – это светящаяся биопсия вечной любви Климта.
