Мы разговорились не только о творчестве, но и о жизни с таким отцом. Тяжело ли быть сыном гения? «Кто — гений? Мой отец гений? Но и я тоже гений, а вы не знали?» — Андреа Морриконе делает большие глаза.
Сопровождающие сразу предупредили, если я хочу понять, каков Марриконе-старший, то достаточно посмотреть на Андреа — он его полная противоположность.
У них были довольно сложные отношения. Впрочем, как у любых сильных творческих личностей.
Отец, по мнению многих, очень закрытый, интроверт. Сын — чрезвычайно экспрессивен.
Андреа Морриконе обрушился на меня лавиной нот и звуков. «Мы с отцом совсем не похожи», — бросил как бы вскользь, и это была главная тема нашей беседы. Как в музыке. Ля мажор.
Мы сидели в «Метрополе». Уютный уголок — два кресла, две переводчицы и кофе. Много кофе. Эспрессо форте. Черный двойной. Неподалеку в роскошном холле пианист наигрывал вечную тему из «Профессионала».
В тот приезд Андреа был в Москве всего несколько дней, чтобы подготовить все к концерту в Кремле в честь дня рождения своего знаменитого родителя — Эннио исполнилось 88.
Последнее время маэстро плохо передвигался, несколько раз падал на ровном месте. Один раз из-за этого сорвался концерт в Кремле, Морриконе повредил себе позвонки, пришлось делать операцию.
Ему запретили сидеть. Только стоять или лежать. Он не мог выдерживать длительные перелеты. Поэтому Америка для него была закрыта. А по Европе передвигался на автомобиле.
Недавно композитор сломал себе бедро. В таком возрасте это приговор, начался отек легких...
— До последнего времени ваш отец активно гастролировал, — спросила я у Андреа во время нашей тогдашней встречи. — В том числе приезжал и в Москву, но сейчас, как говорят, ему стало труднее это делать.
— Мой отец постоянно поддерживает себя в физической форме (разговор велся, естественно, в настоящем времени. — Авт.). Он рано встает, у него строгий распорядок дня. Еще десять лет назад он каждый день в обязательном порядке проходил от четырех до пяти километров, иногда больше. Но затем у него возникли проблемы со спиной, с позвоночником, и они, увы, помешали ему совершать долгие прогулки. Но быть в прекрасной форме, неукоснительно поддерживать ее — это очень важный элемент того, как должен вести себя истинный артист. Голова — да, сердце — да, но при этом важно еще и здоровье.
— Вам говорили, синьор Андреа, что вы совсем не похожи на своего отца?
— Вы имеете в виду внешность? Мне никогда не приходило в голову искать какие-то общие черты. Многие считают, да и я сам тоже так думаю, что во мне гораздо больше от мамы. Но с точки зрения творческой, профессиональной энергии я, безусловно, очень близок со своим отцом. Так же, как он, я посвящаю себя музыке — многие-многие часы, каждый день.
— Марко, Алессандра, Джованни... Только вы, единственный из четырех детей маэстро, пошли по его стопам.
— Скажу больше. Не я выбрал музыку, музыка выбрала меня. Мне было не отвертеться. На самом деле это не было предопределено изначально, как кто-то может подумать, раз мой отец — великий композитор, то и я тоже стану композитором.
— Он был против вашего выбора?
— Скажем так, он не выражал готовности поддержать меня. Он хотел, чтобы мы, дети, не занимались музыкой, пока не завершим базового образования. Отец считает, что общая культура — важный элемент воспитания, формирования личности. Сам он начал трудиться в возрасте 14 лет, подрабатывал музыкантом в ночных клубах, и поэтому хотел, чтобы его дети сделали выбор в более осознанном возрасте. Моя сестра Алессандра — хирург. Мой брат Джованни работает в кинематографе. Еще один брат, Марко, связан с обществом по авторским правам. Так что ничто не предвещало, что я остановлюсь на музыкальной стезе. Хотя когда мне было 10 лет, я подходил к фортепиано и что-то такое пробовал... Иногда наблюдал скрыто, как работает отец. Естественно, мне это было любопытно. Услышать и понять, как все происходит.
— Знаю, что синьор Морриконе — отличный шахматист. Как и вы.
— Браво! Вы знаете о нас с отцом так много! Он ведь даже играл с Анатолием Карповым. На сеансе одновременной игры в Риме. Отец участвовал во многих знаковых событиях, которые происходили в мире шахмат. Тут мы похожи. В детстве я получил классификацию гроссмейстера. Играл в шахматы с отцом.
— А на фортепиано в четыре руки?
— Лишь несколько раз. Он поручал мне исполнять некоторые музыкальные куски, которые потом ложились в окончательную запись.
...Оказывается, нотная партитура всегда приезжала на концерт вместе с маэстро Морриконе. Был специальный библиотекарь, который ее охранял. Он не выпускал драгоценные листы из рук ни на секунду. Говорили, что тайна музыки была зашита в партитуре, в ее скрытых знаках. Копировали. Брали напрокат. Ничего не получалось.
Только когда за пультом стоял Морриконе — он единственный, кто знал, что нужно сделать с оркестром, чтобы тот потряс зал.
— Вы работали вместе с отцом?
— Единственное, что мы писали вместе — фильм «Новый кинотеатр «Парадизо», в 86-м году. Я в это время учился в консерватории, отец предложил: «Андреа, если ты захочешь написать одну или две темы, то вот тебе сценарий». Я ответил ему: «Конечно, падре». Моя тема была темой любви. Потом он позвонил мне и сказал по телефону, что ему очень понравилась музыка.
— Отец щедр на комплименты? Ведь этот шедевр Джузеппе Торнаторе, как известно, получил «Оскар» за лучший иностранный фильм.
— Не особенно щедр. Отец вообще закрытый человек, не любит интервью, публичности. Но сам я другой. Не думаю, что это плохо. Хотя мне тоже необходимо, чтобы у меня было свое личное пространство. Но мой отец в большей степени не расположен болтать и общаться.
— Жена Мария, ваша мама, бессменная муза. Морриконе неоднократно посвящал ей свои композиции. Как они познакомились?
— Я редко рассказываю об этом. Моя мама — человек очень интересный, симпатичный, оригинальный. То, что она столько времени прожила с отцом, говорит о многом. Они встретились в Риме много лет назад, и отец почти сразу принял решение ее завоевать. Мама работала простой машинисткой в секретариате одной из политических партий... — синьор Андреа артистично показывает, как юная Мария печатала на машинке. — Отец сразу решил, что она будет с ним, и он тут же ее с работы... уволил. С тех самых пор они вместе — шесть десятков лет.
...Райдер — требования к организаторам концерта. У Морриконе было несколько обязательных условий. В номере отеля не должно быть живых лилий. Нельзя упоминать цифру «17» или что-то назначать на это число. И, самое главное, никакого лилового цвета. Нигде. Говорят, что однажды композитор выгнал репортера, которому не повезло явиться на интервью в сиреневом пиджаке.
С другой стороны, рассказывают, что первый контракт Морриконе на приезд в Россию принесли в фиолетовой папке — слава богу, обошлось. С ужасом оглядываю себя, вдруг нелюбовь к сиреневому оттенку передается по наследству, но на мне нет ничего подозрительного. Облегченно вздыхаю.
— Ваш отец сочинял музыку и к русским фильмам. Но «Красная палатка» в 1969 году вышла на Западе с двумя фамилиями — Эннио Морриконе и Александр Зацепин. Продюсеры опасались, что только советского автора не воспримут за рубежом. А имя вашего отца предрекало огромный коммерческий успех. Что вы скажете об этом фильме?
...Вместо того чтобы ответить, синьор Андреа внезапно вскакивает с места, едва не смахивая со стола очередную чашечку кофе. Начинает энергично напевать, самому себе дирижируя. Все громче, громче... это мелодия из «Красной палатки» — я пытаюсь остановить его, но тщетно. «Этот фильм и эта музыка открыли миру настоящую Россию», — выдохнул он. И — раскланялся.
— Вы любите русскую музыку? Знаете ее?
— О да, Чайковский! Грандиссимо композитор — величайший композитор. Пятая симфония. Ми минор. Русская зима. Белиссимо! Непревзойденно!
Любовь Глазкова, известный продюсер, организовывала все гастроли маэстро Морриконе в Москву. Вот что она вспоминает о его визитах сюда.
«Как ни странно, синьор Морриконе очень мало говорил о своих чувствах, как настоящий интроверт, нельзя было понять, что он любит, что нет, разумеется, кроме музыки.
Последние годы день маэстро начинался с того, что он просыпался и шел гулять по своей квартире. Приблизительно минут сорок. Потом садился за рояль и сочинял. Карандашом по нотной бумаге. Компьютер не признавал.
Несмотря на то что он часто бывал у нас, он никогда не признавался в том, что любит Россию.
Зато я точно знаю, что ему не нравилось. Совершенно гениальная тема, которая его прославила, которую сегодня крутят по всем каналам, — из «Профессионала».
Он терпеть ее не мог. Так же, кстати, как и сам фильм с Бельмондо. Не хотел исполнять на концертах, его долго уговаривали.
Зал просто разнесло после того, как прозвучал последний аккорд. Когда он осознал, что зрители без ума от этой мелодии, просят ее на «бис», готовы слушать снова и снова, то в недоумении пожал плечами: «Не могу понять этих русских».
С тех пор каждое выступление в Москве он начинал с «Профессионала». Но знаете, почему? Чтобы потом к нему больше не возвращаться».
