— «Чайка» — особая пьеса для МХАТа. Не так давно на этой сцене шла восстановленная версия спектакля Олега Ефремова, а затем спектакль Константина Богомолова. Зачем нужно было выпускать еще одну «Чайку»?
— Я думаю, что гениальность чеховской пьесы как раз в том, что она созвучна любому времени и каждому новому поколению. Естественно, время меняется: антураж, способ общения, его скорость, — но человеческая природа не меняется. И то, как Чехов написал историю отношений своих героев, созвучно сегодняшнему дню. Дело не только в том, что сейчас 160-летие со дня рождения Антона Павловича. То, о чем он говорил, хочется обсуждать и сегодня, открывать что-то в себе вместе с Чеховым.
— Кстати, о поколении. Мы сейчас настолько погружены в информацию, что привыкли искать скорее готовые ответы. Чехов же никогда не давал их. В его пьесах нет частой смены действий, а если она и происходит, как в «Чайке», то зритель ее не видит.
— И да, и нет. Наш режиссер Оскарас Коршуновас как раз убежден и настаивает на том, что в «Чайке» все события происходят не за стеной или за дверью, а здесь, на сцене, на глазах друг у друга, в столкновении друг с другом. А какие события происходят за сценой?
— Например, финал.
— Когда стреляется Константин? Это следствие той цепочки событий, которые произошли на сцене.
— Помните же расхожую цитату из Чехова, что «в жизни не каждую минуту стреляются, вешаются, объясняются в любви. И не каждую минуту говорят умные вещи. Они больше едят, пьют, волочатся, говорят глупости… Люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни». Нынешнее поколение привыкло к экшну. Как заинтересовать его другой динамикой?
— Конечно, люди пьют, едят, читают и разговаривают. Но разговоры эти носят разный характер. Иной раз именно они приводят к тому, что люди расстаются, принимают жизненно важные решения. Да, возможно, попытка вырваться из привычного хода вещей проваливается, но все же она совершается. Выражаясь вашим языком, это намного больший экшн, чем частая смена действий. Опять же, разговор разговору рознь. Как раз Оскарас считает, что градус этих бесед и степень открытий, которые происходят с героями здесь и сейчас, не умозрителен и не всегда деликатен.
— Это относится и к вашему герою Борису Тригорину?
— Мой герой, приехав в глубинку на отдых, вдруг меняет свою жизнь и осознает степень собственного отчаяния. Он как писатель все время заведен на то, чтобы работать, выдавать материал, кормить публику, воспроизводить эффект успеха и поддерживать интерес к себе. Писать не из-за личной необходимости, а потому что от тебя этого ждут.
Тригорин говорит это и себе, и Нине. Именно на сцене происходит большое для него событие. Другое дело, что Борис не имеет своей воли и поддается Аркадиной, ее напору, женской агрессии и хитрости. Он не находит в себе ресурса отстоять свою «другую» жизнь. А внутри — дыра и пустота. Вокруг нет ничего искреннего и настоящего.
Ему вечно надо фиксировать происходящее в свою литературную кладовую. Сегодня человек тоже привык смотреть на событие через гаджет. Он не воспринимает его напрямую, а смотрит через экран телефона. Когда мы видим яркий закат, или играет, к примеру, уличный музыкант, то первым делом хватаемся за телефон, чтобы снять, а не воспринимаем это просто, один на один. Между нами посредник. То же самое и у Тригорина. Он воспринимает жизнь через блокнот. Ему надо все переработать в дело. Из раза в раз он теряет настоящую радость от действительности. Это вечный вопрос об амбициях, таланте, растиражированном на необходимость выдавать продукт. Зачем успех и бесконечные новые рассказы? Зачем связь с актрисой Аркадиной… связь, в которой больше салонного эффекта, чем настоящего чувства?
— Это пересекается с актерской действительностью?
— Конечно. Мне это очень понятно. Тригорин известен, знаменит, его любят, ждут. Быть писателем в те годы — это значит быть у всех на устах. Тем более в отсутствие медийного пространства. Книга и была тем медийным полем, в котором властвовал писатель. Но себя же не обманешь. Конечно, это все откликается во мне.
— Роль Тригорина — подарок или испытание?
— И то и другое. Подарок не отменяет испытание. Каждая роль — попытка найти себя в этом, счастливый и мучительный процесс. А уж у Чехова, да еще такая роль… Недаром его играли Станиславский, Янковский, Калягин…
— Вы подсматривали их сценические рисунки?
— Я вас разочарую, но Станиславского из зрительного зала я не видел. Какие-то постановки «Чайки» смотрел, но это было давно. Сейчас вот думаю, может, пересмотреть их в записи. Но не для того, чтобы что-то присвоить, а чтобы знать, куда «ходить» не надо. Потому что до меня уже в эту сторону «сходили». По счастью, все мы разные, и у каждого — свой Чехов, а значит — свой Тригорин.
— Какой видит пьесу Оскарас Коршуновас? Будет ли это что-то радикальное, в духе «Трех сестер» Константина Богомолова, или, наоборот, в классическом прочтении, как у Олега Ефремова?
— Олег Николаевич сделал принципиальный шаг по отношению к постановке Станиславского, которая была первой. Это было созвучно Ефремову и самому времени. С тех пор прошло много лет, и мир сильно изменился. Скорость технологического прогресса не могла не сказаться на образе наших мыслей. Но природа человека при этом не меняется. Люди как во времена древних римлян ревновали, влюблялись, ненавидели друг друга, сходили с ума от несоответствия внутреннего запроса и действительности, так и сейчас. Коршуновас создал на сцене современное пространство. Происходящее будет балансировать на срезе канонического отношения к Чехову и современного.
— Текст сохранен?
— Конечно. В «Чайке» нет ничего архаичного. Нет ощущения, что ты открываешь комод, а оттуда — облако пыли. Это абсолютно живой сегодняшний текст, отзывающийся в каждом из нас. Ведь в нем поднимается очень русский и важный вопрос — зачем я живу? Именно у Чехова он звучит максимально остро и пронзительно. В нашем спектакле действие будет помещено в современную среду.
— Я знаю, что вы уже приступали к репетициям роли Тригорина у режиссера Александра Молочникова.
— Да, он начал ставить «Чайку» для Малой сцены. Но когда не стало О.П.Табакова, эта работа остановилась. Прошел год, и мы узнали, что Оскарас Коршуновас собирается ставить у нас в театре эту пьесу. В июне он приехал на неделю в Москву, чтобы провести кастинг, ходил на наши спектакли. Так совпало, что за эти 7 дней я играл подряд в 4 спектаклях. Мы несколько раз встретились с ним, и прямо в конце прошлого сезона он предложил мне репетировать роль Тригорина.
— Оскарас, конечно, не знал, что вы уже однажды начинали репетировать его?
— Нет. Более того, мой друг, с которым я служил в армии, актер Игорь Штернберг, примерно в это же время написал мне смс-ку: «У меня для тебя предложение, от которого ты не сможешь отказаться». И предложил сыграть Тригорина в независимом проекте. Как будто все происходит в нужный момент. Эта роль пришла ко мне. Конечно, это одна из знаковых ролей в мировой драматургии. Но дело не только в этом. Она помогает мне в разговоре с самим собой.
