— Когда вы начали работать с архивом Бродского?
— Моя работа с архивом Бродского — это лето 1998-го в США. Иосиф Александрович ушел из жизни в январе 1996-го, стало очевидным, что надо заново переиздавать четырехтомник «Сочинения Иосифа Бродского», уже с прицелом на грядущий академический многотомник. В силу биографических причин, архив оказался разделен на до- и послеотъездный. То, что осталось на Родине, уцелело благодаря друзьям поэта. После смерти родителей Бродского несколько человек просто взяли к себе домой кто что мог — чтобы это не очутилось на помойке. У Якова Аркадьевича Гордина была большая по советским меркам (т.н. «академическая») квартира — поэтому, помимо бумаг, он смог взять что-то из мебели. Практического смысла в этом не было: мысль, что когда-либо в СССР будут создавать музей Бродского, никому в голову прийти не могла. Просто смертельно обидным казалась, что все это пропасть может. С началом гласности и получением в 1987-м Иосифом Александровичем Нобеля Яков Гордин передал то, что у него хранилось из вещей, в музей Ахматовой. А бумаги — в Государственную публичную библиотеку, где они и поныне хранятся.
— Что можете сказать о литературном наследии поэта?
— Беда в том, что сам Бродский архивов не копил. В эмиграцию ему даже клочка бумаги взять с собой не позволили, поэтому то, что уцелело — несколько блокнотов, стопки машинописи. Когда в 1972-м стало очевидным, что поэта выдавливают из страны, несколько друзей принялись собирать по Питеру его разбросанные там и сям, раздаренные разным людям стихи — впоследствии это легло в основу легендарного «самиздатовского» четырехтомника, подготовленного Владимиром Рафаиловичем Марамзиным. Проблема состояла еще и в том, что поэт относился к подобному собиранию всего им написанного резко отрицательно: кто ж захочет выставлять на суд читателя ранние, слабые и несовершенные тексты? И поныне огромный объем ранних писаний Бродского (т.н. ювеналий) не опубликован. Это нормальная мировая практика.
— А как обстояло дело с его архивом в эмиграции?
— В эмиграции, насколько я могу судить, целенаправленного собирания архивов тоже не было. Бродский просто выбрасывал черновики (чаще всего, уже не рукописи, а листы машинописи). Лев Лосев, вместе с которым мы начинали систематизировать то, что может быть поименовано американской частью архива, вспоминал, как забегал к Бродскому в полуподвальчик на Мортон-стрит, 44, и пока тот ваял кофе на кухне — производил инспекцию мусорной корзины. В буквальном смысле слова выгребал все бумаги.
По мере разрастания мировой славы Бродского ситуация изменилась: Энн Шеллберг (ныне исполнитель его завещания) приступила к выполнению обязанностей литературного секретаря. На практике это означало, что какие-то бумаги, связанные с биографической канвой жизни, сохранились. Плюс, разумеется, публикации, интервью, ежегодники с планами встреч и поездок, фотографии. Компьютеров, напоминаю, о ту пору еще не было. Так что весь архив состоял из больших картонных коробок, разложенных более-менее по годам. В некоторых случаях там удавалось обнаружить следы работы над текстом — листы машинописи с правкой от руки.
— Что самое интересное удалось обнаружить в архиве Бродского?
— Среди наиболее ценных находок — тексты статей и эссе, изначально написанных на русском языке, а впоследствии опубликованных по-английски. Ну и некоторое количество стихотворений, которые (по причине завещания автора, наложившего запрет на публикацию) пока для читателя закрыты. Как и личные бумаги поэта, письма и документы, доступ к которым также ограничен.
В отделе редких рукописей «публички» мне удалось обнаружить некоторое число доотъездных переводов Бродского, которые он сам считал утраченными. Автор искренне изумился, впоследствии я все это дело опубликовал в одной из первых отечественных книг Бродского — «Бог сохраняет всё». На настоящий момент усилиями The Estate of Joseph Brodsky и американский, и российский архивы оцифрованы. Копия американского передана нашей «публичке», копия российского — американцам. В Штатах архив хранится в Йельском университете, в Библиотеке редких книг и манускриптов (Beinecke Rare Book And Manuscript Library). Он находится в свободном доступе, включая переписку, черновики, за исключением некоторых частных записей и писем. Другое дело, что получить разрешение на публикацию каких-то материалов из архива — ой как непросто. Но тут уж Иосиф Александрович сам с завещанием перемудрил.
— Насколько, на ваш взгляд, сложно будет работать исследователям с архивом современных авторов?
— Полагаю, все же гораздо проще. Хотя бы потому, что сам факт компьютеризации является гарантией того, что текст уже никуда не пропадет. А если он не сгинул, то рано или поздно — будем надеяться — дождется своего исследователя. Компьютеризация, кстати, начисто сняла проблему «вариантов текста», его истории: правки, как правило, вносятся сразу в компе, прежние версии (в отличие от зачеркиваний в блокнотах) упраздняются. Т.е. грядущим текстологам предстоит иметь дело исключительно с разницей между уже опубликованными версиями текста.
