Про этот спектакль нельзя сказать, как про другие: «его играют». «Я убил царя» — мультимедийный проект, VR‑спектакль. И выглядит это так: каждому зрителю на входе вручается подобие шлема и наушники. Через экраны, вмонтированные в шлем на уровне глаз, можно смотреть кино, а через наушники — слушать его. Таким образом, зритель остается один на один с историей. Итак, подвал с низкими сводами, шлем на голове, и ты оказываешься в глубоком колодце, на стенах которого множество черно-белых фотографий столетней давности.
Ты летишь в этом колодце с чувством легкого головокружения, и твоя главная задача зафиксировать красную точку на одном из снимков. Пауза, и снимок оживает. Царь Николай II, супруга его Александра Федоровна, четыре дочки-красавицы, наследник Алексей, с рождения страдающий заболеванием крови… Пока они еще вместе: смотрят в объектив, в глазах — печаль и затаенный страх от неопределенности своего положения, от неопределенности будущего. Вдруг мелькнет тень улыбки как надежда на освобождение. Ведь царя нельзя убить, он помазанник Божий. Или все-таки этот комендант Ермаков в черном бушлате... Он бесцеремонен, груб, неотесан, часто бывает пьян, как свидетельствуют очевидцы.
VR-спектакль — это подробнейшее расследование, выстроенное на множестве свидетельских показаний, которые от лица царской семьи и палачей дают актеры: Николай II — Евгений Миронов, супруга его — Ольга Белинская, комендант Петр Ермаков — Роман Шаляпин, доктор Боткин — Михаил Попов, а также охрана, что приставлена к царской семье, — всего 35 персонажей. Два легких касания клавиши на шлеме, и императрица Александра Федоровна безучастно как-то говорит, что целый день не вставала с постели. А вот младший брат Николая II, великий князь Михаил Александрович, смеется с женой Натальей: она успеет покинуть пылающую Россию, эмигрирует и закончит свои дни в Париже в больнице для нищих, похоронена на кладбище Пасси рядом с сыном.
И так кадр за кадром. Выбор и монтаж кадров, ровная, несколько отстраненная интонация всех участников событий, наконец, сама техника, обосабливающая тебя от других, оставляет зрителя один на один с этой страшной историей, в которой расследуется не только где и каким образом была убита семья Романовых, но и кто убивал. Палачи, каждый от своего лица, без эмоций, без интонаций — о своем личном участии в расправе: как было дело до, во время и после. Один из участников расстрела — начальник внешней охраны Ипатьевского дома Павел Медведев свидетельствует: «...сожженные тела шипели, но никак не горели…» Уничтожение тел царской семьи продолжалось три дня… Чудовищные подробности, становится невыносимо.
Можно дослушать до конца, а можно благодаря мультимедийным технологиям перейти на другой снимок, начать с любого другого, но все равно (так выстроена внутренняя логика расследования) попадешь в ту страшную июльскую ночь 1918 года. Каким эхом спустя столетие отзовутся те выстрелы, сделанные в упор в русского царя, его жену и детей в подвале Ипатьевского дома… Множество известных и неизвестных фактов, деталей складываются в страшную картину, приводящую нас из века XX в век XXI: толпа людей с крестами совершает паломничество к месту убийства царской семьи.
Как шла работа в документальном театре, рассказывает режиссер Михаил Патласов.
— У нас заняты 24 артиста, мы выбирали не только по внешнему сходству, но и психологическому. И каждый из них искал своего героя самостоятельно. Мы говорили, где и что можно почитать, давали литературу. Так, чтобы сделать маленький кусочек коменданта Петра Ермакова, артисту пришлось прочитать 800 страниц исследования, изучить разные документы. А дальше на эмоциональном уровне мы искали то, что попало в нас, сегодняшних, потому что это история сегодняшнего дня.
Я сам прочитал около четырех тысяч страниц, но в конце концов не это важно, а то, что материалов действительно очень много: все тома Соколова, книги современных исследователей. В частности, нам помогали судмедэксперт Сергей Алексеевич Никитин, который специализируется на реконструкции внешности по черепу, один из лучших мировых специалистов и старший следователь по особо важным делам РФ Владимир Николаевич Соловьев. Активная работа с артистами продолжалась, наверное, чуть больше года.
— Вы учитывали реакцию зрителей? Она влияла на корректировку?
— Это самая объемная моя работа. Мы наблюдали, как проходили показы, собирали статистику монтажных фраз: теперь видим, где человек переключался, в какую сторону посмотрел, а когда терял внимание. Статистика стала аккумулироваться, и там много любопытных вещей: так, сцены, которые мне очень нравились, не пользовались популярностью.
С технической точки зрения, поскольку проект постоянно менял форму, развивался, в итоге стал заперт в виртуальном пространстве. Нам кажется, что это достаточно удачно, потому что работает индивидуальная психология зрителя, он смотрит материал наедине с собой, а в театре так или иначе он подвергнут психологии группового просмотра: вместе смеются, вместе грустят.
— Что можете сказать об особенностях монтажа?
— Монтаж, конечно, сложный. Я кинематографист по образованию, и монтаж полиэкранов, еще какие-то вещи мне плюс-минус понятны, но главное не в этом. Главное тут оптика — среднеформатная камера, которой мы снимали. Она дает другой оптический эффект, как на старинных фотографиях, а вся царская семья очень увлекалась фотографией. И чтобы реконструировать фото и сделать артистов максимально похожими на участников тех событий, нужно было использовать такую оптику. К тому же она добавляет определенный психологизм.
— Откуда появилось такое название — «Я убил царя»?
— Его придумал артист Филипп Дьячков, когда мы разбирали сцену расстрела: кто первый выстрелил? И каждый из участников говорил, что это сделал он: Медведев, Юровский, Ермаков, Никулин. Мы взяли только четверых, хотя воспоминаний и сюжетов гораздо больше. И, споря, мы говорили, что они козыряли этим: «Я убил царя» — для них это было важно. А если перенести это на сегодняшний день, то, конечно, сегодня фраза имеет совершенно другое значение. Как если бы человек исповедовался, один из убийц или соучастников должен был произнести эти слова перед Богом. И в них я вижу исповедальность.
Мы в команде назвали царя не Николай II, а Николай Александрович, супругу его — Александра Федоровна. И он уже в этот момент все осознавал, плюс уже передал власть Михаилу, но тот отказался. И формально Михаил был последним нашим императором, тело которого до сих пор не найдено близ Перми, где он был убит, и этому посвящена у нас отдельная сцена. Михаил говорил в ЧК: «Я передал власть народу. Что она от меня еще хочет». Может быть, это достойно отдельного спектакля.
