«Пиноккио. Диптих» — так точно звучит название новой работы Бориса Юхананова, которую он готовил ни много ни мало три (!!!) года. Подход к сказке Карла Колодди, ставшей давно литературным памятником, основательный. Не просто сказка и не просто Колодди, а целая пиномифология, для которой драматург Андрей Вишневский сочинил пятичастевую пьесу «Безумный ангел Пиноккио». Его друг и сокурсник по ГИТИСу Борис Юхананов взял только две — «Пикоккио. Лес» и «Пикоккио. Театр» — и воплотил их на сцене. Выглядит такой «Пиноккио» фантастически.
На глубокой сцене, хоть и небольшой по своим размерам, художник Юрий Хариков выстроил дивный мир. В глубине — фронтон здания, своим причудливым декором напоминающий, сомнений нет, театр. Ну конечно, это он: стена — как складки занавеса (неровного, тяжелого), по центру — золотая маска в шапочке и с длинным, острым, как шприц, любопытным носом. На балконе — живописная группа: дамы и господа в париках, богато расшитых камзолах. Перейдя позже на сцену, они предстанут коллективным комментатором развертывающихся событий.
А именно: Древо, беременное живым существом, готово разродиться (поэтично, хотя и странно) — Джеппетто (внимание!), хирург и Вишня (внимание!), его ассистент, принимают роды у Древа. Новорожденный явно недоношен, поэтому в волнующе красном пространстве, похожем на химическую лабораторию с дымом и приборами, дозревает человечек. Образ Джеппетто, разумеется, далек от канонического столяра — он скорее ядерщик-испытатель в шлеме, очках, резиново-кожаном костюме и руками по локоть в крови. Интересно?.. Еще бы — дальше будет еще интереснее, как только человечек станет Пиноккио. Причем не один, а сразу два: он и его жизненное отражение.
Так у драматурга Вишневского и режиссера Юхананова, который много лет занимается новопроцессуальным театром. Для понимания, чтобы долго не объяснять суть этого искусства, скажу, что для такого вида театра, например, спектакль как таковой не является конечной целью. Финал не обязательно имеет предел, время — условно, а в сценическом представлении важен процесс как путешествие на границу искусства и реальности. И у первого здесь явные преимущества перед вторым.
Поиск Юхананов ведет на территории искусства, и это намного интереснее. Нет, не то слово — загадочнее, притягательнее, как притягателен мир чужих фантазий, даже если это местами кому-то кажется бредом. Но «Пиноккио» — это как воспаленная красота, чувственный лабиринт, разбегающийся в разные стороны, когда не ожидаешь, что ждет тебя за каждым поворотом. Игра ума и заблуждения. Наконец, игра в игру, которая может потеряться в поисках самой себя и порой забывает о зрителе.
— Пиноккио-Пиноккио, деревянное ты недоразумение, — произносит Джеппетто. А недоразумение (в двойном экземпляре) уже бегает сначала по лесу: мир, в который он явился, для него как темный лес, где столько всего и всяких там людей (и не только) с их странностями. А потом он попадет в театр, где зависнет аж на пять часов. Бедный малый — какую цену он заплатит за познание мира?..
Два Пиноккио двигаются с пластикой марионеток и говорят голосом, который обычно называют «буратинистым». «Деревянное недоразумение» пока не длиннонос. Две актрисы — Мария Беляева и Светлана Найденова — вместе с другими артистами три года занимались голосовым и пластическим тренингами. За пластику отвечал Алессио Нардин, специально призванный в Электротеатр из Италии для обучения артистов технике работы с маской. И маски, коих в спектакле великое множество, также сделаны в Италии. Голос у Пиноккио отстраненный, как будто нездешний.
— Такой голос возник у нас не сразу, — рассказывает мне после спектакля Мария Беляева. — На постановочных репетициях мы говорили своими голосами, делали распевы с хормейстером Ариной Зверевой. А появился он, когда мы вышли на сцену, — как-то само собой нашелся.
Как рассказала актриса, в течение года они вместе со всеми артистами изучали пластику комедии масок. Хотя маски Пиноккио в традиции итальянского театра нет.
— Но Алессио Нардин по сути создал ее из нас, — продолжает Мария. — И, конечно, наша работа с Анатолием Васильевым (Мария Беляева и Светлана Найденова проходили тренинги в его школе. — М.Р.) мне очень помогла — и в роли, и в профессии.
— Во второй части спектакля, в «Театре», вы не снимаете маску. Насколько это трудно — пять часов быть с плотно закрытым лицом?
— В маске мы идем от самой маски: она помогает, мы срослись с ней. И даже когда снимаешь ее после спектакля, чувствуешь себя голой, как будто тебя раздели. И пространство помогает, и костюмы Анастасии Нефедовой тоже: белые ресницы, залысины, которые она придумала, — все это дало зерно для образа.
Кстати, маску Пиноккио обретает только в конце первого театрального вечера: она цвета солнечной соломы, со следами природной стихии и оттого вся как будто в смятении. Движения двух дивных актрис не синхронны, но звучат они как одна скрипка, независимо от того, следуют ли они строго тексту пьесы или импровизируют. Правда, текст временами кажется вовсе не обязательным, хотя и многозначительным, и оставляет ощущение скорее пустоты — увы, не сияющей. Впрочем, картина, открывающаяся с каждым поворотом на пути пытливого мифа, позволяет забыть досаду из-за текстовых длиннот или повторов. Хотя готова признать: то, что в философском произведении кажется мне излишним, просто мною не постигнуто.
На «Пиноккио» как зритель испытываешь раздвоение: с одной стороны, хочется дотошно и подробно рассмотреть внешний ряд, с другой — постичь глубину мысли и не терять логики событий, случившихся за два вечера. А внешне «Пиноккио» — богатейший на фантазию и причудливую утонченность. Здесь рукотворные декорации и технологии: пространство разрезает дрожащий тоннель из яркого света, проекции с эффектом реальности, маски, бутафория, причудливые костюмы и головные уборы… На сцене — практически вся труппа. Материальная часть спектакля, исполнительское искусство всех специалистов не может не восхищать высочайшим качеством. Бюджет такой постановки должен зашкаливать.
В «Пиноккио» Борис Юхананов продолжает исследование природы театра, начатое им еще в «Синей птице». Исследование это длится пять часов, за которые деревянный герой, пройдя испытание голодом, жестокостью встреч, попадет в театр Манджафокко (Юрий Дуванов), где Арлекин, Пьеро, а также гангстер, танцовщица, Король-солнце с Королевой Фей и даже Брежнев в блистательном пародийном исполнении Владимира Коренева. Советского генсека постановщики уложат на лафет и ловко так — чик-чик — отрежут ему голову. Она скатится к ногам Пиноккио, но это не вызовет никакого ужаса у пытливого человечка.
Но не в Брежневе дело (хотя сцена остроумна и не утомительна в подробном разборе), а в театре. В театре — как в наркотике, независимо от того, традиционный он, «процессуальный» или какой иной масти, на котором сидят художники. И в котором постановщики, то теряя, то обретая надежды, пытаются отыскать ангелов. Да-да, ангелических паяцев, лицедеев с крыльями и без, для чего утюжат вдоль и поперек этот театр, производя разные, в том числе и странные на первый взгляд манипуляции с ним, творя мифы. Но которые, не исключено, что в процессе познания, препарирования, расчленения и соединения могут прорасти — или уже прорастают — открытием.
Вот и у Бориса Юхананова, который, в отличие от иных деятелей театрального искусства, никогда не перекрашивался, не обслуживал социальные и политические запросы власти и времени, не занимался поделками на злобу дня, сформировался свой зритель. Миф о Пиноккио — тому доказательство.
