Нет, не подумайте, что речь идет о режиссерском произволе, переписывании сюжета, перестановке сцен или внедрении в партитуру «Аиды» фрагментов из других сочинений Верди. Все ровно наоборот. Главной интенцией дирижера, который в этой постановке оказался безусловным лидером, стало то, что маэстро Ведерников позиционирует как свою обычную художественную программу: играть и петь как можно лучше. Казалось бы, какая банальная истина для оперного искусства! Однако в трендах сегодняшнего диктата авторской режиссуры она оказывается настолько смелой и неожиданной, что на самом деле воспринимается как некое радикальное решение.
Игорь Ушаков оказался именно тем режиссером, который оптимально смог воплотить музыкальную концепцию дирижера: он внимательно слушает и слышит музыку, верит композитору, не корректирует партитуру и не наделяет персонажей психологической мотивацией каждой реплики. Спектакль принципиально статичен — но это не недостаток, а решение. С ним можно спорить, особенно в первом акте, который несколько озадачивает вопросом: ой… а где же режиссура? Но режиссура проявляется постепенно в этих застывших мизансценах, традиционно выстроенных дуэтах, монументальных, почти ораториальных хоровых сценах. И к третьему акту концепция выстраивается в столь продуманное и убедительное целое, что спектакль остается в сознании как фантастическая фреска, внутри которой бушуют музыкально-человеческие страсти.
Весь нерв, весь эмоциональный градус, вся многообразная чувственная палитра — все это реализуется в солистах. Олеся Петрова (Амнерис) — величественная, высокомерная, статусная дочь Фараона — и вдруг такая жалкая в последнем акте, растерянная, простоволосая женщина, которой страшно от собственного бессердечного поступка. У Петровой прекрасный голос — глубокий, богатый обертонами, очень красиво звучащий на верхах. Татьяна Мельниченко в партии Аиды также создала очень трогательный образ — как актерски, так и вокально. Особенно яркими получились дуэтные сцены с Амнерис и с Амонасро, где артистке удалось передать смятение героини, вынужденной подчиняться и в то же время сохраняющей достоинство и гордость.
Не менее впечатляющими были исполнители мужских партий — Риккардо Масси (Радамес) и Кирилл Манолов (Амонасро). Очень красивый и сильный тембр известного итальянского тенора Масси, который он эффектно демонстрировал на верхних нотах, компенсировал некоторые огрехи в интонации, которые можно отнести на счет чрезмерного эмоционального накала. А вот Кирилл Манолов был, пожалуй, безупречен как вокально, так и сценически: крупный, мощный, он идеально соответствовал образу эфиопского царя-полководца. Царь Египта в исполнении Александра Маркеева, пожалуй, слегка уступил своему врагу в значительности. А Барсег Туманян (Рамфис) несколько злоупотреблял пением на связках, в результате чего его партии не хватило глубины и опоры. Но египтяне все равно победили, а уровень вокала в целом оказался весьма качественным. Что в сочетании с прекрасным звучанием оркестра дало возможность в полной мере наслаждаться музыкой Верди.
Александр Ведерников выбрал для интерпретации этой, что греха таить, заигранной партитуры очень благородный и, если можно так выразиться, интеллектуальный тон. Так можно было бы играть чуть ли не Брамса — умно, со сдержанной страстью: никаких провокаций, которых очень много в музыке Верди (один лейтмотив ревности Амнерис чего стоит!). И это подкупило с первых тактов увертюры. Ну а сюрприз, который Ведерников приготовил в сцене знаменитого марша из второго акта, оказался поистине музыкальным шедевром: на сцене появились настоящие египетские натуральные трубы, которые блистательно исполнили знаменитую тему.
Картинка, созданная Някрошюсом и Гультяевой, лишена какого-то «историзма» или иконографичности, отсылающей к «древнему Египту». Перед нами фантастический мир — египетские мечты, египетские ночи, египетский сны. Фантастичность и выразительность сценографии, света (как это правильно, когда сценограф является одновременно художником по свету!) и костюмов волшебным образом прогрессирует к финалу. И когда мы видим героев, замурованных в пещерах — в двух разных, а не в одной! — то их дуэт воспринимается как своего рода «либестод» — любовь в смерти — не менее остро, чем у Вагнера, вечного соперника Верди.
Спектакль Михайловского театра — безусловно, событие не только художественное, но и мировоззренческое. Пожалуй, этот спектакль впервые за последнее время открыл и убедительно доказал важный постулат: классическая опера сегодня совершенно не нуждается в оправдании, называемом актуализацией. Она вовсе не должна перемещаться в сегодняшний день, жалким и беспомощным образом доказывая свою «современность». Все наоборот. Это мы благодаря ей (так же как благодаря живописи и архитектуре) имеем шанс перенестись в мир вечных истин, где любовь — это любовь, честь — это честь, ревность — это ревность, а музыка — это музыка.
Читайте также: Комедия «Баба Шанель» стала бенефисом возрастных исполнителей
