На сцене пять старушек, одна халда, между ними молодой человек, и тема ребрендинга, выведенная Николаем Колядой в пьесе, а теперь в спектакле как основной принцип новой российской действительности. В самом деле, ну кому сегодня сдался этот возрастной хор «Наитие» да еще при каком-то обществе инвалидов? И бюджетную копейку на него жалко, и слушать стон, который у нас песней зовется, тоже несовременно. Но всё же живые люди, о них думать надо, хотя бы на словах, поэтому отчего не провести ребрендинг. Надо же создать видимость заботы о социально незащищенных слоях населения.
Впрочем, драматургия Коляды, выступившего в самом успешном российском театре в качестве режиссера, хоть и касается социальной стороны жизни, но фокус в ней наведен на человека.
И вот сидят старушки за накрытым столом и, надо заметить, совсем не в унылом настроении. Напротив, собираются выпить-закусить по случаю юбилея своего ансамбля «Наитие». Подогреты не только алкоголем, но и своей нереализованной за жизнь любовью, которую они сублимируют к единственной мужской особи — руководителю «Наития» Сергею Сергеевичу. Его еще пока нет, а они хлопочут, накрывают на стол: салатик оливье, селедочка под шубой, грибочки. Беззлобно переругиваются, ждут его…
Надо сказать, что школа Вахтанговского театра сильна и проявляется в том, как разработаны характеры персонажей, которые — вот они — на Новой сцене как на ладони. Тем более что режиссер Коляда посадил актрис фронтально к зрителю. И какие эти характеры разные, как четко прорисованы, как удивительно объемны… А объем делает образ привлекательным, причем настолько, что заставляет думать о них — как жили, кем работали. А еще хочется побольше узнать о самих актрисах.
Вот, например, Сара Абрамовна в исполнении Агнессы Петерсон. Можно сказать, самый возвышенный персонаж в этой компании — сыпет цитатами из Цветаевой и Ахматовой:
Сжала руки под темной вуалью...
Отчего ты сегодня бледна?
— Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.
Сара прямо-таки, замучила цитатами своих товарок. Но в острый момент резко переходит на уголовную феню:
Сара: да что ты ее слушаешь, Сережа?! Она тебе впаривает по самые гыгышары лабуду толченую, а ты, как петух со шконки, повелся на ее опарыши!
Товарищи по «Наитию» аж онемели. А Агнесса Петерсон, которая по возрасту равна своей героине и не скрывает его, бесстрашно ведет ее через всё действие. Причем, имея, может быть, самый выигрышный текст, она делает это весьма деликатно, используя неяркие, скорее пастельные краски.
— С первого взгляда может показаться, что Сара Абрамовна далека от меня. Но когда я стала вникать в текст, поняла, что в ней и Цветаева с Ахматовой, и социальное всё соединилось, — говорит мне после спектакля Агнесса Оскаровна. — Я даже поделилась своими размышлениями с Николаем Колядой, а он мне ответил: «Сара ваша, наверное, сидела, поэтому так по фене легко может говорить». Так что я нашла в тексте, на что опереться.
А вот еще один персонаж — Ираида Ивановна, в ее роли выступает Элеонора Шашкова, которая прочно вошла в историю кинематографа и снискала славу как жена Штирлица. Но если супруга советского резидента за несколько минут экранного времени не произносит ни слова, то ее сценическая Ираида Ивановна имеет реплики и монолог, полный сдержанной горечи: «Вся жизнь прошла в бухгалтерии». А сколько таких Ираид в российской провинции и глуши, которым, как часто любил говорить Олег Табаков, «не посчастливилось родиться в Москве и иметь столичный паспорт».
Ну где родился, там пригодился. Вот и пригодилась Ираида Ивановна в ансамбле «Наитие». Как и ее подруги по хору. Скажем, Капитолина Петровна, которую все зовут Капочкой. Премьерные показы отдали Елене Ивочкиной (в другом составе Ольга Чиповская). Ну эта Капа с прокуренным голосом жжет текстом — реприза на репризе. Она умирает в конце первого акта и, как птица Феникс, возрождается во втором .
— Селедки дайте мне, селедки, — хрипит. — Селедки хочу. (Пауза.) Не дали селедки.
Она остроумна и даже цинична, но, как и у ее партнерш, героиня получилась с судьбой, а это в драматическом театре, может быть, самое ценное. Спрашиваю Елену Ивочкину:
— Насколько трудно играть даже не старого человека, а старость?
— Трудно, может быть, было сначала, когда я пластику искала. Но все же возраст это не только спина или походка, больные ноги. Я знаю 90‑летних людей таких жизнерадостных. Моей маме 88, она живет в Петербурге, и каждый день она то в Эрмитаже, то в Русском музее. Живет активной жизнью. А какими старушками и старичками бывают некоторые 18‑летние! Если говорить о моей 90‑летней героине, то думаю, что жизнь ее интересной была, хотя и трудной. Поэтому ей интересно с собой, ей не скучно. Это артистическая личность, и такой непременно публика нужна, чтобы себя показать. Может, поэтому Капитолина и в хор «Наитие» подалась.
— Вы играете вместе с сыном в спектакле. Как работается на сцене с родными людьми? Это хорошо или лучше не надо?
— С Фёдором у нас не первая встреча на сцене, правда, до «Бабы Шанель» у нас это происходило скорее фрагментарно. А здесь все по-взрослому. На первых репетициях, ох, было тяжело. Мне не до старушки моей было, думала: как там мой мальчик? А сейчас просто кайф ловлю.
Кайф от ролей ловят две другие старушки, которых в жизни бабушками не назовешь — это Вера Новикова в роли Тамары Ивановны, старосты хора с командирскими замашками, и Светлана Йозефий — Нина Андреевна, водила и кошатница.
Сергея Сергеевича играет сын Капитолины Петровны, то есть Елены Ивочкиной — Фёдор Воронцов. Он влетает в бабушкино царство в ярком цветастом пиджаке, опьяненный молодостью и успехом юбилейного концерта. Но что-то подозрительное в его экзальтированности есть. Через несколько минут причина столь неестественного поведения станет очевидной — молодой руководитель привел молодую солистку, и ей отведена едва ли не главная роль в предстоящем ребрендинге. А по сути, это перемена жизни других участников — мы же все связаны, все плывем в одной лодке.
— Да какая она певица! Это же баба Шанель, — выносят ей приговор сплотившиеся перед лицом надвигающейся беды старушки. А молодая (Наталья Масич) — хороша, модно одета, вульгарна, и ей пофиг чужая жизнь.
После спектакля говорю с актрисами, обсуждаем возрастные роли: как возраст на них влияет? В судьбах актрис все непросто, некоторые по многу лет не выходили на сцену. Элеонора Шашкова рассказывает мне, что у нее это вообще первая возрастная роль.
— Свою первую возрастную я сыграла в институте, в дипломном спектакле Раневскую, мне тогда было 23 года, а Раневской за 40. И это была первая постановка Евгения Рубеновича Симонова. Когда мы репетировали, Евгений Рубенович, глядя на меня, сказал, что всё хорошо, но чего-то не хватает для возраста. И тогда на меня надели старинное платье, парик, я, как говорится, взяла возраст и сыграла. А вообще, я считаю, что в театре надо играть свой возраст или даже старше.
— А этот характер женщины из народа вам легко было взять?
— Нелегко, после третьей репетиции схватила. Хотя режиссер, когда мы репетировали, так и сказал мне: «Ну вам-то легко всё дается. У вас такой характер, как у вашей Ираиды». Но это заблуждение, я совсем другая.
Агнесса Петерсон уверяет, что не ощущает груза возраста, потому что параллельно с работой в театре 40 лет занимается педагогикой.
— Я всё время среди молодежи, не сижу дома. Поскольку в последние годы у меня в театре мало работы, я занимаюсь концертными программами, читаю поэзию, как и моя героиня, — Ахматову, Цветаеву, других, и это спасает.
— Ну все-таки в нешуточном возрасте вы почти три часа не уходите со сцены. Это трудно?
— Сыграть один спектакль вечером? О чем вы говорите? Тем более что публика так живо реагирует, а это для нас, артистов, такая подпитка. Если Бог подарит еще возможность играть — буду, а иначе зачем в этой профессии быть? Сиди дома, суп вари.
