До постановки МАМТа (совместной с фестивалем в Экс-ан-Провансе и Национальной оперой Нидерландов) опера «Похождение повесы» ставилась в Москве дважды: Борисом Покровским и Геннадием Рождественским в 1978 году в Камерном театре и в Большом театре в 2003 году Дмитрием Черняковым и Александром Титовым. Спектакль Камерного театра шел на русском языке, что было, конечно, компромиссом. Однако режиссерская сила Покровского обеспечила долгую жизнь спектаклю, который был возобновлен в 2010 году и до сих пор числится в репертуаре теперь уже Камерной сцены Большого театра. А вот спектакль Чернякова и Титова оказался на редкость неудачным. Прежде всего, его не потянули музыкально — 16 лет назад и стилистика музыки Стравинского, и фонетика английского языка оказались русским исполнителям не под силу. Да и постановка в духе «соцреализма» была неадекватной замыслу автора, который так прямо и предостерегал: «Главное — чтобы театральный режиссер не терял из виду мораль оперы и не увлекался чрезмерно реалистическим восприятием истории Тома Рэйкуэлла».
И вот теперь все срослось. Российские певцы и музыканты под управлением маэстро Тимура Зангиева (это дебют молодого дирижера в театре Станиславского и Немировича-Данченко) чувствуют себя в стихии музыки Стравинского свободно и уверенно.
Музыкальный язык партитуры, созданной в 1951 году, сегодня воспринимается как-то особенно свежо. Она считается выдающимся примером неоклассицизма: Стравинский использовал не только оперную структуру XVIII века, здесь возникают ассоциации с Генделем, Моцартом, есть речитативы secco в сопровождении клавесина, псевдоцитаты, аллюзии, стилизация. Но — все скрепляет стиль самого Стравинского, причем уже позднего периода, где он и мелодист прекрасный, и гармонии красивейшие использует, да и вообще уже отошел от своего «левацкого» модернизма и стал писать человеческую музыку.
И содержание здесь — не просто человеческое, а даже — спустя почти 70 лет после написания — пророческое. Сюжет, заимствованный из серии картин английского художника XVIII века Уильяма Хогарда, носит моралистический характер: человек бездельничает, распутничает, валяет дурня — ну и, ясное дело, становится добычей дьявола. Устарело? Наоборот: буквально про нас. Том Рэйкуэлл — герой нашего времени, мечтающий о легких деньгах, ввязывающийся в надувательский бизнес, вступающий в эксцентричный фейковый брак, предающий свою любовь, заканчивающий жизнь в сумасшедшем доме. Богдан Волков играет Тома очень неоднозначно: он все время подчеркивает, что его персонаж — неплохой, по сути, парень. Не зря его, несмотря на предательство, продолжает любить нежная, самоотверженная Энн (прекрасная вокальная и актерская работа Марии Макеевой). Две лирические арии Тома — у Матушки Гусыни (Оксана Корниевская играет эту фривольную даму изящно и иронично) и в Бедламе — по-настоящему трогательные и проникновенные сцены.
Дмитрий Зуев в партии Ника Шэдоу — это дьявол сегодняшнего дня. Изящный, пластичный, напоминающий то ли телеведущего ток-шоу на центральном канале, то ли коуча из дорогого семинара на тему: «Как преуспеть в этом худшем из миров», то ли менеджера, предлагающего вам выгодный кредит под 100% годовых, короче, это тот, кто нас постоянно и очень профессионально… обманывает. Его баритон вкрадчив, но убедителен, нежен, вовсе не агрессивен. Но если не быть начеку — все! Ты попал! А вот и Баба-Турок в исполнении контратенора Эндрю Уоттса — отличная находка Саймона Макберни. Бородатая женщина (Стравинский придумал ее задолго до явления миру Кончиты Вурст) по наущению дьявола становится для Тома возможностью проявить себя истинно свободным. Логика простая: если ты женишься на монстре, значит, не находишься ни в плену чувств, ни во власти рассудка. Но главное — твоя свадьба становится информационной бомбой! (Это Стравинский тоже придумал задолго до наших сегодняшних реалий.) Для Бабы Макберни сочинил удивительную деталь: у нее есть ребенок — маленькая прелестная девочка, которая очень любит свою бородатую маму. И когда Баба становится союзницей Энн, помогая ей найти совсем уже сбрендившего Тома, это выглядит очень мотивированным: Баба, в сущности, тоже добрая и хорошая! Но что делать, если миром рулит дьявол?
Сценография (Майкл Левин) производит очень сильное впечатление: трехмерная, реалистично рисующая перспективу видеопроекция (Уилл Дюк) — идиллический пейзаж старой доброй Англии, урбанистический вид лондонского Сити, зловещий безлюдный переулок, кладбище, — воспроизводится на легко рвущейся бумажной поверхности. Персонажи, крупные предметы вроде настоящей хрустальной люстры, египетской гробницы, предметов мебели оказываются в сценическом пространстве — сбоку, снизу, сверху, — прорывая бумагу. И в этом читается метафорический образ иллюзорности и хрупкости материального мира.
Спектакль начинается и заканчивается появлением Энн, которая кладет букет цветов на край сцены — на могилу бедного заблудшего Тома. Жизнь его оказалась сплошным фейком. Но умер он по-настоящему, а потому заслужил прощение. Впрочем, есть еще эпилог: на подиум, окружающий оркестровую яму, выходят все солисты и весело поют морализаторский куплет про то, что дьявол сразу берет в оборот того, кто ничем не занят. Из чего вывод: делом надо заниматься! И финальный аккорд — просто восхитительный: ля-мажорное трезвучие с задержанием к приме. Вот такая джазовая гармония.
