Секретная пленка КГБ
— Елена, почему вы решились делать фильм об Ахматовой?
— Я делала фильм про Ольгу Берггольц, и возник сюжет о ее взаимоотношениях с Ахматовой. Для Берггольц Ахматова была очень значимым человеком, и она ее ни разу в жизни не сдала. Вместе со своим мужем, литературоведом Георгием Макогоненко посещала ее после постановления 1946 года «О журналах «Звезда» и «Ленинград»: когда против Ахматовой развернулась травля, и она вообще не выходила из дома. Берггольц была на похоронах Ахматовой и была потрясена этой потерей. Я обратилась в музей Ахматовой в Фонтанном доме: нет ли у них кадров похорон. Так нашлась чудом сохранившаяся оперативная съемка похорон Ахматовой, сделанная сотрудником КГБ. Известно, что Ахматова скончалась 5 марта, в день смерти Сталина, который всегда отмечала как праздник, и в день смерти Прокофьева, чью фортепьянную пьесу «Наваждение» она слушала в последние дни в больнице по радио и в дневнике написала: «Играл Рихтер. Это — чудо, я до сих пор не могу опомниться. Никакие слова даже отдаленно не могут передать, что это было... «Наваждение» Прокофьева все еще во мне».
Умерла Ахматова в Москве, но ее долго не хоронили. Только 9 марта перевезли гроб в Ленинград. Тем же самолетом прилетели Надежда Яковлевна Мандельштам, Эмма Герштейн, другие друзья Ахматовой. С момента спуска их с трапа и началась оперативная съемка КГБ. В объектив попали крупные планы людей, которых никогда не снимала официальная кинохроника. Бродский, сын Ахматовой — Лев Николаевич Гумилев… Снимали из машины, видно, что это скрытая камера, но съемка качественная. Такие видеоматериалы обычно со временем уничтожались за ненадобностью, но тут даже они поняли историческую ценность, и пленка, уже внесенная в ликвидационный список, чудом уцелела.
Как-то очень меня зацепило. И тут Алла Демидова, которая участвовала в фильме про Берггольц, пригласила на спектакль «Ахматова. Поэма без героя» Кирилла Серебренникова. Он произвел на меня сильное впечатление, и я решила посмотреть, нет ли какой-то круглой даты, и обнаружила, что ей 23 июня 130 лет. Так что с этой пленки похорон и со спектакля Демидовой и Серебренникова для меня и начался этот фильм.
— Однако центром вашего фильма становится Фонтанный дом в Петербурге?
— Это главный дом в жизни Ахматовой. Там она писала «Реквием» и «Поэму без героя». Тридцать пять лет за вычетом эвакуации была связана с этим местом. Тридцать пять лет творчества и бед, многократные аресты сына Левы и мужа Николая Пунина. Впервые для моего фильма согласилась дать интервью внучка Пунина — Анна Каминская. Мы разговаривали несколько часов. Ахматова называла ее внучкой. Рожденная в Фонтанном доме, она росла у нее на руках, жила рядом с ней со своих пяти до двадцати пяти, до последнего вздоха Ахматовой, свидетельницей которого и была. Кроме того, в фильме появляются те, кто знал Ахматову в Питере во времена своей юности, в 60-е: Александр Кушнер, Эра Коробова, Владимир Рецептер, Михаил Мейлах. Я встретилась с дочкой писателя Виктора Шкловского Варварой: она видела Ахматову в Чистополе в 1941-м, когда та ехала в эвакуацию в Ташкент — получается, что раньше всех из ныне живущих. Кроме того, несколько лет назад я успела взять большое интервью у Вячеслава Иванова — очень близкого человека для Ахматовой. Ну, и появляется Бродский, который так много значил в ее жизни. Когда мы с Алексеем Шишовым снимали «Прогулки с Бродским», то он читал стихи Ахматовой «Здесь все меня переживет». Читает и в финале этого фильма. И голос Ахматовой звучит, и дневники ее там. Они опубликованы, но мало кто видел эти замечательные цветные тетрадки.
Оперативники смотрели, не покончила ли Ахматова с собой
— Что вас больше всего поразило из бесед с близкими Ахматовой?
— Очень многое. Даже не могла представить, что есть люди, которые помнят такие детали. Например, я держала в руках рисунки, которые Ахматова делала для Анны Каминской, когда та болела скарлатиной. В то время скарлатина требовала обязательной госпитализации, но Ахматова девочку не отдала, назвавшись ее бабушкой. Она пела ей свои детские песенки и рисовала принцесс. Это случилось вскоре после третьего ареста Левы, который произошел на глазах Каминской. Она рассказывает, что Ахматова лежала в беспамятстве, а нквдшники ходили с обыском, стуча сапогами. Но маме Ани — Ирине Пуниной — они сказали: «Вы, пожалуйста, позаботьтесь об Анне Андреевне. Она себя не очень хорошо чувствует».
Меня поразило, что после войны во дворе Фонтанного дома поставили памятник Сталину, и Анна Андреевна каждое утро должна была на него смотреть. Когда вышло постановление 1946 года, по сути означавшее ее гражданскую смерть и запрет печататься, к Ахматовой пришли оперативники и сказали, чтобы она не выходила из дома, но подходила к окну. Так они увидят, что она не покончила с собой. Для этого во дворе специально поставили скамейку, она и по сей день там, правда, уже декоративная. Впрочем, самая интересная история связана с «Реквиемом»...
— А это правда, что друзья Ахматовой заучивали наизусть главы поэмы, а потом сжигали?
— Правда, и об этом рассказывает Лидия Чуковская. В Фонтанном доме есть пепельница, единственная вещь там, которая прикручена проволокой, чтобы не унесли, и спички в ней. В этой пепельнице (мы ее показываем в фильме) Ахматова сжигала «Реквием». Было одиннадцать человек, которые заучивали главы поэмы. У Анны Каминской дома хранится еще одна пепельница, меньшего размера. Так вот она говорит, что после 1946 года Анна Андреевна сжигала свой архив в печке: была в доме такая зеленая печка у нее в комнате. Когда же печка не топилась, Ахматова рвала рукописи на мелкие кусочки и сжигала в этой пепельнице, и они с Аней Каминской смотрели как разгорается огонь… Вот такие бытовые детали для меня были абсолютным открытием. Но они все время ложатся на другую внутреннюю жизнь Ахматовой, к которой можно только приблизиться, но никак не понять.
Детям объясняли: «Ахматова — враг литературы»
— Пытались ли вы как-то затронуть тему непростых отношений Ахматовой с сыном?
— Я не пыталась ответить на этот вопрос. Я оставляю сюжет с Левой, которого там очень много и о котором я подробно рассказываю, в тот момент, когда его в третий раз уводят из Фонтанного дома в 1949 году, вскоре после третьего ареста Пунина, и потом возвращаюсь к нему только на похоронах Ахматовой. Я не считала себя вправе вторгаться в эту сферу взаимоотношений. Существует версия, что они оба были сильными личностями и не могли ужиться. У них обоих так трагически сложились жизни, так много они претерпели… Не мне судить об их отношениях.
— Ахматовой ведь приходилось писать стихи, прославляющие Сталина, чтобы сына освободили?
— Да, но она меньше всего в этом замешана, меньше других. Да и потом, у нее сын сидел, ясно, что она была готова на все. Ахматова в отличие от многих поэтов своего времени никогда не строила никаких иллюзий в отношении советской власти. Она абсолютно трезво всегда понимала, что происходит. Есть уникальный альбом, который хранится в РГАЛИ, с автографами, посвященных ей стихов поэтов Серебряного века. Там посвящения Мандельштама, Николая Гумилева, возлюбленного Ахматовой — Анрепа, ее второго мужа Шилейко. В общем, этот альбом превратился в такой мартиролог для нее, да и для нас всех, потому что всех их она пережила и сказала «я не знала, что задумана так надолго».
— Как случилось, что именно Ахматовой было суждено выжить в этой мясорубке?
— Она сама удивлялась. У нее же было много сестер, которые все умерли от туберкулеза в разное время. Ахматова сама болела туберкулезом. Человек необычайно хрупкого здоровья, панически боявшаяся выходить на улицу. Чуковская пишет, что Ахматова не могла перейти Невский проспект, потому что это требовало громадного усилия. Позже она всегда ходила в сопровождении. Почему выжила? Бог так распорядился, судьба. Почему не посадили, не расстреляли? Вопрос не ко мне, а к Сталину.
Были у них какие-то свои очень серьезные взаимоотношения. Я бы сказала, он за ней послеживал всегда. Когда Леву арестовали первый раз с Пуниным в один день, очень рано, в 1935 году, Ахматова поехала в Москву, все писатели ей тогда помогали — и Михаил Булгаков, и его супруга, и Сейфуллина, и Пильняк. Она написала от руки письмо к Сталину и отнесла в Кутафью башню. Пастернак тогда тоже написал Сталину: «Жизнь Ахматовой дорога мне, как моя собственная». На письме Ахматовой резолюция: «т. Ягода. Освободить из-под ареста и Пунина, и Гумилева, и сообщить об исполнении И. Сталин».
Вскоре ей позвонили из Ленинграда, что муж и сын дома. Но когда Леву повторно арестовали в 38-м, второе ее письмо к Сталину уже не помогло, сына она не вызволила, но тем не менее, по легенде, перед войной Сталин спросил: «Как там наша монашенка? Почему молчит?» И тут же начали выходить сборники стихов Ахматовой, во время блокады ее вывозят на правительственном самолете из Ленинграда в Москву, а оттуда в эвакуацию в Ташкент. После войны у нее готовятся две книги, одна в Гослите, а вторая сто тысячным тиражом в библиотеке «Огонька» — весь тираж пустят под нож после постановления. Полно вечеров, в том числе знаменитый в Колонном зале, тот самый, про который она сказала: «Это я зарабатываю постановление». Считается, что само злополучное постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград» Сталин собственноручно написал. Кстати, вы знаете, что это постановление включили тогда в школьную программу?
— То есть детям объясняли, что Ахматова «полумонахиня-полублудница»?
— Да, представьте! Об этом мне рассказали Кушнер и Коробова, которые в конце 1940-х были школьниками. Вместо того чтобы учить стихи Ахматовой, их заставляли знать, что она «полумонахиня-полублудница». На Кушнера это не действовало, потому что он ранее прочел в том самом журнале «Ленинград» стихи Ахматовой и знал, что она прекрасный поэт. А Эра Коробова говорит, что дети не очень поняли и стали задавать вопросы: «А что с ней такое?» Так им учительница отвечала, что была такая женщина, не очень красивая, пошла в монахини, то есть учителя сами не очень понимали, как это все преподносить.
Ну а потом, в шестидесятые, Ахматова стала центром притяжения для молодых питерских поэтов, эта замечательная плеяда вокруг нее собралась, как для них это было важно, и для нее тоже.
«Она никуда не ушла»
— Мы говорим в основном о позднем творчестве Ахматовой. Захватываете ли вы в фильме ее ранние годы?
— Мы рассказываем историю Ахматовой, начиная с 1917 года и до конца жизни, потому большая часть фильма проходит в Фонтанном доме. Я рассказываю про Шилейко, про Пунина, про Гаршина, про три, возможно, главных ее романа, которые связаны с Фонтанным домом… Начинаем с первой записи голоса Ахматовой в 1920 году, сделанной в Институте живого слова у основателя отечественной аудиоархивистики Сергея Бернштейна, на валиках, на фонографе. Ее привел Николай Гумилев, который тоже записывался там. Они уже в разводе, но связаны судьбой. Через год Гумилева расстреляют, умирает Блок, заканчивается их Серебряный век, и оттуда я ухожу через «Поэму без героя» в Фонтанный дом.
Мы записывали интервью с директором Фонтанного дома Ниной Ивановной Поповой в Белом зале Шереметевского дворца и говорили о роли этого места в жизни Ахматовой. И вдруг моя собеседница сказала: «Она никуда не ушла. Вот я совершенно не мистического склада человек, но в белые ночи я чувствую, что в этом зале, в этом саду где-то надо мной какие-то тени, то, что называется словом «вечное присутствие». Конечно, это не просто вечное присутствие Ахматовой в Фонтанном доме, но это ее вечное присутствие с нами, она никуда не ушла, она была всегда, она есть и будет.
