«Бег» — пьеса с печальной судьбой. Написанная по заказу Художественного театра, она материализовалась на его сцене только спустя 92 (!!!) года. Автор пережил восторги артистов, одобрение Реперткома, краткие надежды на дозволение рассказать в СССР (каких-то 10 дней 1928 года) о судьбе белой гвардии и эмигрантах, разгромные статьи в советских газетах (во множестве и тогда же) и высказывание самого товарища Сталина, пригвоздившего «Бег» к позорному столбу раз и навсегда. «Бег» есть проявление попытки вызвать жалость, если не симпатию, к некоторым слоям антисоветской эмигрантщины — стало быть, попытка оправдать или полуоправдать белогвардейское дело. «Бег» в том виде, в каком он есть, представляет антисоветское явление», — писал усатый вождь. Вот ведь какие вожди у нас были — лично читали произведения писателей и лично запрещали их. Нынешним, слава богу, не до писателей: в России есть фигуры поважнее.
Булгаковский «Бег» состоит из восьми снов. Сергей Женовач сознательно их путает, начиная свой «Бег» с эпизодов из Сна второго. Ночь, улица. Фонарь. Скамейка. В финале станет понятно, что это не просто скамейка, поставленная на помост по центру сцены. На ней, натянув шинель на голову, прямо перпендикулярно зрителю, лежит генерал Хлудов (Анатолий Белый). Встает. Ходит. Как в бреду, повторяет слова, обращенные к какому-то там солдату.
Солдат этот поднимается из глухой черной массы, уложенной тут же, у генеральских ног. И из нее же по очереди восстанут другие герои пьесы — товарищ министра торговли Парамон Корзухин (Игорь Верник) в дорогущей шубе, начальник контрразведки Тихий (Павел Ворожцов), приват-доцент Голубков (Андрей Бурковский). В нее же, неподвижную, снова лягут не раз. И как страшный сон будет возвращаться к жестокому белому генералу тот самый солдатик-вестовой (Алексей Красненков), что в забытьи назовет его шакалом, стервятиной питающимся. «Храбрец ты только женщин вешать да слесарей!» — прокричит срывающимся голосом.
Фонарь с оборванными проводами. Никакого электричества на станции, затерявшейся в бывшей Российской империи. Но электричество — в крови булгаковских героев. Высокое напряжение — сродни лихорадке в лихолетье, случившемся сто лет назад. Сны, бред, лихорадка… Время было такое: то ли сон, то ли явь, то ли другая реальность, в которую опрокинули Россию в 1917-м. А она, бедняжка, желая уцелеть, цепляется из последних своих белогвардейских сил за Крымский перешеек, в данном произведении — за Перекоп, где столько жизней (разных поколений и из разных лагерей) кончилось, не начавшись, не продлившись. А потом Россия побежит в Константинополь, а оттуда — в Париж, куда глаза глядят, лишь бы уцелеть и детей своих спасти.
Это время и горячечный бег вперед, но с оглядкой назад, очень точно передает новая постановка Женовача и его постоянных соавторов — Александра Боровского (художник), Григория Гоберника (композитор), Дамира Исмагилова (художник по свету). Она сделана более чем скупыми средствами, не прибегая к богатым технологическим возможностям современного театра, по большей части впечатляющим, рассчитанным на созерцание с умным видом, но не на подключение зрителей. Нет, «Бег» в МХТ впечатляет не джентльменским набором современного режиссера, как-то: экраны, субтитры, стилизация под фейсбучные посты и актуализация классики, а более крутым решением — сценографическим, диктующим здесь многое.
Нет, это даже не декорация, а экстрим зацеперов. Заброшенный полустанок, расстрелы, тараканьи бега в Константинополе, карточную игру в Париже, белогвардейских офицеров с судьбой эмигрантов художник Боровский поместил на узкую конструкцию, к тому же поднятую над сценой. Она ходит как весы — вверх-вниз, уплывает из-под ног героев. Качели судьбы, качели любви... Играть на таких, наверное, азартно, но не безопасно для артистов. Но играют, и отменно — то ли сон, то ли явь.
В сны Хлудова врываются, как химеры, циничный убийца Тихий, колоритный генерал Чарнота (Михаил Пореченков), сначала в виде здоровенной бабищи с грудью, да к тому же беременной, его бойкая полковая жена Люська (Ирина Пегова), хорошо воспитанный приват-доцент Голубков, влюбленный в Серафиму Корзухину (Яна Гладких, Мария Карпова), от которой отказался муж в дорогущей шубе (Игорь Верник). Да и сама Серафима, переболевшая тифом, отчего стала схожа с тенью.
Они, точно спутники, вращаются вокруг трагической и обезумевшей от своих деяний планеты — Хлудова: каждый со своим бегом на длинную дистанцию, со своим прошлым и нищетой в настоящем. Со своим бредом, лихорадкой. И любовью... Она одна — любовь приват-доцента — как единственный аргумент в споре о смысле жизни и о том, ради чего, собственно, и стоит жить. Во все времена, особенно в переломные. Особенно в обстоятельствах, несовместимых с жизнью.
Кажется, что булгаковский текст звучит в тишине, но эта тишина тонко прописана Гоберником звуками, доносящимися как будто бы откуда-то издали, и только револьверные выстрелы разрывают эту безжизненность, которой, собственно, и становится сам генерал Хлудов. Таким, во всяком случае, играет его Анатолий Белый — живой труп, трупами усеявший часть русской земли: он же искренне думал, что спасает ее. Партитура безжизненности и в свете Исмагилова.
Линию любви приват-доцента ведет Андрей Бурковский, и это не просто безусловная удача постановки, но и, по сути, открытие актера. Бурковский до сего времени имел репутацию крепкого фактурного актера больше на характерных ролях, много работает на телевидении и в рекламе. И вдруг перед нами — тонкий, остро чувствующий, на грани психического слома герой, роль не внешняя, а глубоко внутренняя. Его сцены с Серафимой (особенно во втором акте) превосходны, и в них Бурковский — первая скрипка.
Можно поздравить и Игоря Верника, кажется, сломавшего образ сценической душки и обаятельного афериста, то есть победившего самого себя. Роль Парамона Корзухина дает представление о несколько другом Вернике, герой которого убедителен в своей мерзости. Единственный раз его фирменная улыбка появилась на лице в знаменитой сцене перед карточной игрой с Чарнотой: то была улыбка актера, а не Корзухина, ханжески довольного своей удавшейся жизнью в эмиграции перед лицом нищего соотечественника.
Ансамбль у Женовача подобран исключительно: так, роль колоритного Чарноты крайне идет Михаилу Пореченкову, так же, как и его сценической пассии — Люське в исполнении Ирины Пеговой. Тут они в своей стихии — широкой, свободной. Запоминаются небольшие роли Эдуарда Чекмазова, Артема Быстрова, Артура Братова.
Булгаков считал себя мистическим писателем, о чем и сообщал в письме товарищу Сталину. Мистический реализм Женовача на сцене Художественного, в первом акте по образу схожий с психологическим триллером и расцвеченный похождениями эмигрантов и освещенный любовью во втором, завершается поистине мистическим художественным образом, достойным дьявольской силы: на столбе вдруг коротко вспыхивают одновременно оборванные, как жизни героев, провода и вместе с упавшей на них сверху такой же ярко вспыхнувшей деталью образуют крест. Крест образует и помост со скамьями под ногами обезумевшего Хлудова. Занавес… Тот самый, с чайкой, что давно не использовали на постановках в МХТ.
