Иосиф РАЙХЕЛЬГАУЗ («Школа современной пьесы»):
— Со времен античных затей, когда драматурги писали свои трагедии и комедии, а артисты громко их произносили на публику, мало что изменилось. Тем не менее тенденции к переменам есть. Первая из них — классическая итальянская сценическая коробка исчезнет совсем, и для каждого спектакля автор (я умышленно не называю его режиссером) будет искать принципиально новое соотношение между залом и подмостками. Второе — автором спектакля совсем не обязательно будет режиссер с соответствующим образованием. Тех, кто сегодня говорит: «Я знаю, как ставить спектакль», будет все больше и больше. Сценографы, ученики Дмитрия Крымова сегодня не нуждаются в режиссерах: они уходят от материала и работают только по теме.
Уже сегодня во многих театрах артист, который умеет создавать образ, быть непохожим на себя, уступает место человеку, который сам яркий персонаж. Поэтому уже сегодня на сцену выходят крутой менеджер Вайндзихер, политик Жириновский, министр культуры Кибовский. Насыщенный знаниями человек публике дает больше, чем артист.
Техника, технологии будут развиваться в двух крайностях. Первая — все больше будет расти объем, количество экранов, все превратится в кино с яркими цветами, все будет осязаемо. А с другой стороны, театр придет к цитированию вечной материи: земли, огня, воды, льда и т.д. Того, что определяет и составляет нашу жизнь.
Алексей БОРОДИН (РАМТ):
— Театр существует только здесь и сейчас. Каким будет XXI век, таким будет и театр. Если время будет бездарным — театр, скорее всего, будет ярким. Если время будет ярким — театр, очевидно, будет глубоким. Техника значения не имеет. Техника актера, внутренняя, также зависит от времени. В талантливое время она будет линейная. В бездарное — изощренная.
Евгений КАМЕНЬКОВИЧ («Мастерская Петра Фоменко»):
— Театр будет всегда, потому что при том дефиците общения, который существует сейчас, он останется едва ли не единственным местом, где можно увидеть живого человека. В моем театре будущего категорически не будет микрофонов — будет музыка и только живой звук. Думаю, наибольшие изменения произойдут в драматургии. Помимо великих образцов — «Вишневых садов», «Гамлетов» и так далее — станет сильно развиваться импровизационный театр. Я не знаю, как он будет выглядеть, но уверен, что артисты будут настолько технологически оснащены и подготовлены, что смогут творить на любую заданную тему. Я уверен, что не будет ни роботов, ни животных — будут артисты с оголенными нервами, они станут художниками и поэтами в высоком смысле слова.
В моем театре будущего будет такая фишка: ты приходишь без билета, а на выходе стоят специальные сосуды для денег — сколько захочешь, столько в них и бросишь.
Михаил ШВЫДКОЙ (Театр Мюзикла):
— Говорить о том, какие технологии будут в театре будущего, бессмысленно. Сегодня нет никаких запретов на работу в другом пространстве. А с точки зрения внутренней свободы театр не обретет в будущем ничего нового, поскольку сегодня художник свободен как никогда. Но отличительной чертой театра всегда было и будет наличие живого человека. В тот момент, когда он исчезнет, исчезнет и театр. Более того, чем технологичнее будет развиваться мир вокруг, тем ценнее будет контакт живого с живым. Если и это исчезнет, то и театра не будет.
Об артистах очень хорошо сказал доктор Дорн в пьесе «Чайка»: «Средний актер стал гораздо выше». А вот больших дарований… Их мало, но если они не будут востребованы, тогда случится катастрофа. Потребность в них, как мне кажется, будет только возрастать.
Евгений ПИСАРЕВ, (театр им. Пушкина.):
— Развитие театра в будущем напрямую связано с сохранением в нем живого чувства. Пока этот организм будет пронизан чувством — театр будет жить. Если чувство уйдет — то умрет и театр. Несет это чувство в театре артист. Он — струна чувств. Даже если этот артист — не человек, как в спектаклях Хайнера Геббельса, где режиссер вдыхает жизнь в неживое. Конечно, новые технологии будут все больше проникать в театральное искусство. Но использование технологий и мультимедиа можно сравнить с одеждой, внешними атрибутами, которые меняются от эпохи к эпохе. Это не фундаментальные вещи, а мода. Основа же — живое чувство.
Алексей БАРТОШЕВИЧ (профессор ГИТИСа):
— Я не знаю, сохранится ли в будущем господствующая сегодня беспрецедентная пестрота направлений, стилей и театральных теорий, которые становятся чуть ли не важнее театральной практики. Иначе и быть не могло во времена постмодерна. Но, говорят, они проходят. А что их, в свою очередь, заменит — не знаю. Я плохой пророк и вряд ли, не прибегая к выдумкам, способен ответить на предложенные вопросы.
Борис ЮХАНАНОВ, («Электротеатр Станиславский»):
— В нашем театральном деле, как и в жизни, все развивается постепенно, поэтому все, что сегодня существует в театре, будет развиваться и дальше. Актеры снабжены всеми разнообразными техниками. Визуальный театр использует новейшие технологии уже сейчас и будет использовать их дальше. Но в этом я уже вижу возникшее напряжение: технология хочет все время побеждать.
В будущем, с появлением квантовых компьютеров, театр придет в каждую квартиру. Зарождается такой новый коммуникативный «цирк»: на столе будет играть театр. Активизируется интерактивность, то есть взаимоотношение зрителя и сцены, где зритель захочет непрерывно управлять процессом. Возникнет темпоральная реальность с созданием необычных других миров. Новые технологии заберут человека, театр изменится как внутри, так и снаружи. Ведь виртуальная реальность уже забирается внутрь человека — мы же видим, как театр забрался в кинематограф, где снимаются картины в 3D. Вместе с традиционной формой театра все древние и актуальные формы соберутся вместе. Я утверждаю, что свои позиции будет уверенно отстаивать новое процессуальное искусство.
Кто будет делать такой театр? Тот, кто сегодня сидит перед компьютером, бегает на демонстрации, не может оторваться от гаджетов. Дети и их дети, которые уже сейчас не понимают, когда им говорят: «Давайте делать классический театр». А он уже давно стал театром-мутант. И в нем обязательно будут играть роботы и виртуальные существа.
Евгений МИРОНОВ (Театр Наций):
— Вспоминаю 90-е годы, свой опыт работы в «Оресте» Петера Штайна, где поднималась тема первого независимого суда в истории человечества. А сейчас у нас в театре Виктор Рыжаков ставит «Иранскую конференцию», где в центре — проблема, что внутри нас: мы не готовы принять чужой мир. Из этого я делаю вывод один: проблемы в мире не меняются. Способ коммуникации — вот что стремительно изменяется на наших глазах. А значит, язык разговора со зрителем должен стать другим.
Но театр — это то, что здесь и сейчас; в Эпидавре или Москве — не имеет значения. Поэтому человека интересует только то, что происходит здесь и сейчас. Поэтому театр есть и будет.
Тереза ДУРОВА, («Театриум на Серпуховке».):
— В будущем все внимание сконцентрируется на самих зданиях театра. Они станут небольшими, но их будет много, потому что с ними никто не сможет конкурировать. Ведь они останутся единственно живыми, а все перейдет в цифру, роботов, во все, что угодно. Залы будут суперсовременные, комфортные, трансформирующиеся, с прекрасным обзором, технологичные. И в таких пространствах будет работать актер. Актерский театр останется.
Владимир МАШКОВ, («Табакерка».):
— Мне кажется, Станиславский оставил нам незыблемые законы нашего реалистического театра. И по этому поводу Товстоногов писал: «Когда мы придем все к будущему театра, первым нас встретит молодой, мудрый, лукаво улыбающийся Станиславский. Он родился и жил для будущего театра, и памятник ему нужно ставить там». Сегодня он с нами, только он впереди, поэтому дух, сила человеческого духа, правда — это наше настоящее и будущее.
Еще в 1936 году Станиславский написал о кино: «Кинематограф забрал у театра всех актеров. А дал ли он хоть одного театру? Нет. Убьет ли кинематограф театр? Плохой убьет. Но хороший театр машина убить не может». Потому что все, что происходит здесь и сейчас и вместе со зрителями, — это неповторимо.
Григорий ЗАСЛАВСКИЙ, (ректор ГИТИСа.):
— Театр обязательно будет таким, какой он есть сегодня, в том числе и традиционный. Все основные, можно сказать, радикальные эксперименты будут связаны с попыткой понять возможности человека. Уверен, что понимание профессии ремесла и мастерства вернется. Сегодня складывается впечатление, будто театром способен заниматься любой. Но я уверен, что понимание того, что театр — это отдельная профессия, обязательно вернется. И никаких роботов в театре точно не будет.
Владимир ПАНКОВ, (SounDrama.):
— Развитие театра в будущем напрямую связано с сохранением в нем живого чувства. Пока этот организм будет пронизан чувством, театр будет жить. Если чувство уйдет, то умрет и театр. Несет это чувство в театре прежде всего артист. Он — струна чувств. Даже если этот артист не человек, как, например, в спектаклях Хайнера Геббельса, где режиссер вдыхает жизнь в неживое.
Новые технологии будут все больше проникать в театральное искусство: они уже стали неотъемлемой частью жизни. Но использование технологий и мультимедиа можно сравнить с одеждой, внешними атрибутами, которые меняются от эпохи к эпохе. Это не фундаментальные вещи, а мода. Основа же — живое чувство.
Марина БРУСНИКИНА, («Практика»):
— Театр в принципе так крепко связан с процессами, происходящими в обществе и в стране (если это современный, актуальный театр), что его развитие напрямую связано с тем, что будет в этот момент происходить в общественной жизни в конце XXI века.
Марк РОЗОВСКИЙ, («У Никитских ворот».):
— В конце XXI века в театре победит псевдоавангард. Всесильный и беспредельный. На афише — классика: «Антонд Пывлович Чухов, «Чейка». Зал будет полупустой, но модный режиссер Хренотенин, получивший до этого 17 «Золотых Касок», расскажет о своей новой работе над Фредурдом Достоебским. Спектакль будет называться «Бритье Карамерзаевых». «Моя главная задача — сохранить верность первоисточнику, — заявил мастер на состоявшейся пресс-конференции. — Это будет бомба». Собравшиеся журналисты поддержали новатора и обещали всем скопом прийти на премьеру в «Эпицентр взрыва»…
Евгений КНЯЗЕВ (Театральный институт им.Щукина):
- Надеюсь и мечтаю, что в театре будущего не Оруэлл, а чувства прекрасного будут ещё присущи человеку, тогда и обращение к душе останется. Театр времён Шекспира, Мольера - близок и похож сегодняшнему дню. Давно это было, а театр жив и будет жив, и будут новые веяния. Надеюсь, а иначе как и в каком театре будут играть в конце 21 века?
