Станислав Комаров, главный редактор Национального банковского журнала: «Портрет в тюремной робе»
— Чего греха таить — в молодости выпивали. Бывало, без меры. Большая газета, симпатичные девчонки вокруг. Все располагало к романЬтизЬму и совершению всяческих героических поступков в мирное время.
К тому моменту мы с Алешей крепко сдружились. Он, правда, когда так его называю, бурно реагирует: «Какой я тебе Алеша? Алексей Викторыч, сынок!». Так в сынках и хожу. За плечами уже была грандиозная ночная одиссея на резиновых челнах по Москве-реке, концептуальное посещение крейсера «Аврора» в поисках «колосника обгорелого и ржавого», обуздание и покорение русскими матросами и латышскими стрелками гордого британского льва на Трафальгарской площади, ряд менее эпических, но не менее памятных эпизодов.
В одном из таких Алексей тайно завладел моим паспортом, и в рамке, где должна была находиться фотография будущего меня в возрасте 45 лет, он карандашом нарисовал портрет. Художник посчитал, что к этому возрасту я окажусь на нарах, поэтому с рисунка на нас глядел щетинистый мужик в классической полосатой тюремной робе и шапочке, с огромной битулей под глазом. Я, когда это увидел, поначалу расстроился: вот гад, паспорт испоганил, — но картинку стирать не стал. Более того, стал ею хвалиться как фактом знакомства с «великим Художником начала конца XX века». Все, кто рисунок видел, корчились от смеха, но при этом отмечали высокий художественный уровень полотна и поразительное сходство с оригиналом.
А однажды… эта картинка нас здорово выручила, фактически спасла от карающего меча российского правосудия. Вечер заканчивали в редакции, в шумной компании. Не хватило, решили продолжить, Меринов позвал к себе, желающих к нему поехать набралось человек восемь-десять. Машина одна. Никого это не остановило, все гости погрузились в тарантас, кого-то запихнули в багажник.
За пару километров до его дома на проспекте Андропова нас «принимают» гаишники. Подозреваю, что у них волосы встали дыбом от этой картины. Уже смутно помню, но, похоже, в багажнике ехал я. Видимо, правоохранитель попросил открыть его. А тут — нате вам! Вылезаю, по его требованию достаю паспорт. Как я понял, ни у кого из компании вообще никаких документов при себе не было. Даже у водителя. И тут он добирается до страницы с моим портретом «кисти» Алексея Меринова. И как начинает ржать! Подзывает напарника, того тоже скрючило! Они оттаяли, познакомились, говорю, мол, мы журналисты, тем временем из груды тел вылез Художник, красиво вышел, оставил автограф на память. Гаишники предложили сопроводить нас до его дома, мы милостиво согласились. Я даже не представляю, чем бы закончилась эта история, если бы не «Портрет в тюремной робе»?
Мы сейчас видимся реже. Но сидя у него на кухоньке в Коломенском за барной стоечкой или в Тимошкине у камина, понимаем: ведь есть что вспомнить. Смущает, может, только, что романЬтизЬму стало меньше, ведь без него-то никуда!
Мой мятежный друг Алексей, с юбилеем!
Миша Фельман, он же Тефтельман-Вхламкин, болельщик ЦСКА: «А за Козлова ответил!»
— С мятежным Художником, с этой глыбой человеческой, я дружу уже 20 лет. Вхож в дом, знаком с героической женщиной и верной женой Машуней Овсовой, а также любимой дочкой юбиляра Дашей. Да что там знаком, присутствовал на ее свадьбе… Застал посиделки в уютнейшей кухоньке в Строгине, обожал собачку Мулю, короче, был все эти годы (надеюсь, что и сейчас являюсь) практически членом семьи.
Объединила нас, конечно, страсть к Центральному спортивному клубу армии. Мы болельщики ЦСКА, да что там болельщики… Мы фанаты… Объездили с такими же, как мы, «ненормальными людьми» (так считает моя жена) всю Россию и Европу в целях поддержки любимой команды.
Чего только с нами не происходило во время посещений матчей — страшно и одновременно смешно вспоминать. О некоторых эпизодах нашей развеселой кочевой фанатской жизни уже сложены легенды.
И абсолютно везде, где бы ни появлялся Викторыч (одновременно похожий на старого пирата и не совсем молодого индейца), вокруг него всегда собиралось много людей, потому что невозможно отказать себе в удовольствии оказаться рядом с этим мощнейшим источником юмора и прочих шуток-прибауток.
Вспоминается один зимний вечер, когда мы с группой соратников решили сходить на какой-то матч баскетбольного ЦСКА (в те годы мы ходили в ЦСКА и на футбол, и на хоккей, и на баскетбол… ибо сил и энтузиазма было невпроворот). До игры качественно посидели в кафе, поэтому заходили на игру навеселе… При входе возникла какая-то заминка, организованная, по мнению Алексея, сотрудниками тогда еще милиции. Это возмутило Художника до глубин его израненной в кафе души, и он обозвал одного из майоров «козлом»! По нелепому совпадению указанный майор носил фамилию Козлов (о чем мы узнали позднее), отчего жутко оскорбился, вызвал патруль, и моего Лешу увезли в отделение… применять к нему (как мне тогда показалось) зверские пытки и прочие издевательства… «Сам погибай, а товарища выручай» — вспомнил я русскую пословицу, узнал адрес отделения и рванул туда — вызволять из застенков Художника. Приехал. Со страхом за друга и за себя немножечко вошел в отдел… Взору открылась следующая картина: посреди зала, вальяжно развалившись, на стуле восседает Алексей Викторович с сигаретой и ленинским прищуром… и что-то вещает собравшемуся персоналу всего отделения милиции, отчего тот истерически гогочет, начисто позабыв о несении своей опасной и трудной службы…. Надо ли говорить, что Лешу просто не хотели отпускать — настолько прониклись суровые стражи порядка его искрометным юмором и жизненным позитивом… С трудом увел его… от благодарных слушателей.
Потому что там, где Меринов, там праздник!
Алексей Фомин, журналист, который навсегда бросил пить и теперь занимается триатлоном: «А мы, кирасиры, живем от битвы к битве»
— Есть старинная народная примета: если в редакции «МК» вы случайно, хоть краем уха, услышите «братья и сестры!», то с этой минуты для вас перестают существовать пространство и время. Надо срочно звонить домой, чтобы предупредить родственников.
В благословенные 90-е годы художник-карикатурист «начала конца двадцатого века» Алексей Викторович Меринов творил в окрестностях редакционного бара. Точнее, наоборот, бар возник и существовал в окрестностях Художника. Тандем бара и Меринова овеян неувядаемой славой и заметно обогатил мировое изобразительное искусство.
Упомянутый боевой клич «братья и сестры!» в исполнении художника не щадил никого и мог обрушиться на редакцию в любое время суток. А если он вдогонку еще и «Варяга» запел — все, пропасть можно на неделю.
Теперь уж нет того бара, и редакция давно переехала в более просторное помещение, да и Художник творит большей частью дома, а тогда, в один из декабрьских дней олимпийского 1996 года, в зону поражения попали все, кто буквально проходил мимо: кто-то шел в каморку ответсека, кто-то — в приемную главного редактора.
Таким образом, в последующие события, происходившие в самый разгар рабочей недели, оказались невольно (подчеркиваю: невольно) вовлечены корреспонденты отдела новостей братья Комаровы, репортер Хинштейн и я, криминальный хроникер.
— А я уже перепутал чай с коньяком, — с провокационным ленинским прищуром произнес Художник, — тут уже и делать ничего не надо. Только пей и наблюдай. Какой-то внеплановый фестиваль. Ну ладно, Новый год. Ан нет. С опережением графика идем. Ну что делать. Подчиниться воле стихии! Братья и сестры!!!
Выходили из редакции под испепеляющим взглядом жены Художника, Маши.
— Если б женский батальон был бы сформирован из моей жены — хрен бы вы Зимний взяли, — прощаясь с коллективом, резюмировал Художник, и мы понесли его в Сандуновские бани.
Дальше только всполохи сознания под одну нескончаемую песнь про обгорелый и ржавый колосник в исполнении Шевчука — это было время митьковских песен, из-за которых никак не удавалось протрезветь. Они брали за душу в самых неожиданных местах. А мест оказалось много. После бани — Ленинградский вокзал, затем, как несложно предположить, поезд и затем уж перрон вокзала Московского…
А с платформы говорят: это город Ленинград. Раннее утро. Все закрыто.
На Невском проспекте в кафетерии, где искали коньяк, встретили забытого здесь кем-то еще с лета пожилого болельщика «Спартака». Подбодрили его немного из своих запасов. Он вкратце изложил биографию: «Восемь ходок, и все за огурцы».
— У меня родная тетка играла в хоккей за «Спартак». Ненавидел с детства («Спартак»), —заметил художник, и мы отправились брать Зимний на Дворцовую площадь в повозке, запряженной лошадью по кличке Сволочь. Нам вообще на пути попадались только хорошие животные, как и люди, впрочем. Прямо повезло с поездкой.
В редакции в это время царила паника: исчез главный Художник и половина отдела информации. Мобильных телефонов тогда не было. Нам в Питере без них было хорошо и беззаботно. Нашей целью был колосник, обгорелый и ржавый. Мы собирались проникнуть на «Аврору» и поклониться ему. Снявшись за деньги на «Полароид» у Александрийского столпа, поскакали на легендарный крейсер революции. Художник к этому времени уже не ходил, потому что коньяк по дороге мы где-то нашли, и, судя по всему, не раз.
Кассирша посмотрела на нас с пониманием и предложила групповую экскурсию в сопровождении сурового пенсионера, который предупредил: колосник руками не трогать, к ногам не привязывать! Направились в машину узкими коридорами, то и дело больно тюкаясь головами о выступающие металлические части крейсера.
Поклонились. Помолчали. Чувствуем, хуже становится. Бросились в ближайший ресторан и спаслись. Хинштейн время от времени отлучался и возвращался с книжками про чекистов. А однажды, когда запасы «топлива» в ресторане подошли к концу, он вернулся с билетами на самолет и повез нас в аэропорт. Будущий парламентарий уже тогда был хитер и изворотлив. Каким-то образом он уговорил экипаж пустить нас на самолет без документов за бутылку шампанского. Вот времена были! В самолете встретили Сергея Бодрова-младшего и закурили задумчиво. В Москве нас ждали убитые неведеньем жены и разъяренный редактор. Мы стали широко известны в столичных моргах и больницах. Говорят, нашли много похожих.
Помню последний кадр. Художник короткими перебежками покидает кабинет главного редактора под крики и выстрелы в спину, влетает в бар, выпивает, как горнист, бутылку пива и резюмирует:
— Это у кавалергарда век недолог, а мы, кирасиры, живем от битвы к битве.
Сергей Воронов, лидер группы Cross road: «Путешествие по ночной Москве с возлежанием на проезжей части»
— Что я могу сказать про Лёшу?.. Во-первых, что до нашей встречи в 1997 году у меня была прекрасная жизнь. В том числе и для окружающих меня людей: я играл свою музыку, любил, выпивал, веселил других. Как-то раз оказался в редакции «МК» (по делу, надо сказать) и зашел в курилку, где Петя Воронков познакомил меня с Лёшей. Потом был ад — ну, в райском смысле. Рай — для нас с Лёшей и Петей, ад — для всех вокруг. И он длился с нашей встречи в июне до 11 ноября... За это время произошла куча событий, из которых я помню немного, отдельные вспышки: путешествия по ночной Москве с возлежанием на проезжей части, капельники, концерты, на которых под меня подставляли барный стул (стоять я не мог), покупка собаки Мули. Но не подумайте, что я жалуюсь! Ни в коем случае! Это была любовь. Она, смею надеяться, это то, что нас объединяет с юбиляром и по сей день. Тогда мы выжили — 11 ноября 1997 года мы зашились на полгода. Потом мы, конечно, позволяли себе, но в более-менее щадящем режиме. Мы вместе проехались по куче прекрасных мест нашей маленькой планеты, и самое важное, что мы чувствуем друг друга всегда, даже если не видимся по паре месяцев. Это то ощущение родства, которое очень дорого мне. Да, а еще Лёха офигительно талантливый Художник. Но это вы и без меня знаете.
Дорогой брат, sixty is sexy! Люблю тебя всегда! Твой Ворон.
Best regards, Sergei.
