Про пенсионеров, пенсионный возраст и психологическую адаптацию можно услышать еще до начала спектакля: пока зрители рассаживаются по местам, в зале звучит фрагмент записи некой радиопередачи. Два женских голоса, кстати, неопределенного возраста, бодро щебечут: стоит ли заменить убогое «пенсионер» на благозвучное и обманчиво-респектабельное «сеньор»? И приведет ли подобный ребрендинг к повышению размера пенсии в стране? Как вообще жить, чтоб чувствовать себя веселым, а не унылым пенсом?
Слово «ребрендинг» еще не раз всплывет уже в премьерном спектакле, но об этом пока никто, кроме режиссера Дуровой и актеров, не знает. Но из-за него, треклятого, в «Бабе CHANEL» и начнется весь сыр-бор. Интересное сочетание простонародного определения особи женского пола с именем родоначальницы известного бренда, не правда ли? Но, если разобраться, Шанель, как ни посмотри, все же баба.
А на сцене Малого зала уже вовсю разворачивается модный показ — яркие, сочные в своей цветовой гамме русские сарафаны, оригинальные, непривычные по форме кокошники, ну разумеется, песни, шутки, прибаутки. В таком виде а‑ля рюс лебедушками выплывают пять красоток возрастной группы 70+, при каждой сумка на колесиках. Это солистки ансамбля «Наитие», про которых и написал свою дивную пьесу Коляда. Казалось бы, в центре внимания постановки геронтологическая тема, в которой больше горечи, чем оптимизма. Однако ее героини — пять старушек — производят прямо противоположное впечатление.
Как в школьном сочинении, они возвращаются счастливые и усталые после хорошо сделанной работы — их самодеятельный хор «Наитие» только что триумфально завершил юбилейный концерт. И теперь его участницы готовы отметить это по-нашему, по-российски — водка, селедка (под шубой), сама как молодка.
— Водка хоть и белая, но что-то раскраснелась я, — произносит самая старшая из хоровой компании — Капитолина. Ох уж эта баба Капа! Жжет как чемпионка по хайпу: что ни реплика — смех и аплодисменты. А она, сухонькая, сидит бочком во главе импровизированного стола из фанерного щита с надписью «не курить» и подает реплики, комментируя происходящее.
А что, собственно, происходит-то за этим юбилейным столом? Престарелые хористки (языкастая Тамара, долговязая и очкастая Нинка, Ираида Ивановна, которая что баба на чайнике, Сара Абрамовна — ходячий цитатник поэзии Серебряного века, и Капочка — с талантом виртуозно лепить правду-матку) радуются успеху, незлобиво переругиваются, опрокидывая рюмашку за рюмашкой. Даже обижают друг друга и тут же жалеют товарок. Но при малейшей опасности, при виде общего врага объединяются и, несмотря на преклонный возраст, готовы выстроиться «свиньей» и обрушить всю оборонительную ярость на врага.
А враг опасен, потому что... молод, красив и нахален. То есть вражина — Роза Глухих (Маргарита Белкина), сразу прозванная бабой Шанелью. Вместе с запавшим на нее руководителем «Наития» Сергеем Сергеевичем (Даниил Исламов) они готовят ребрендинг хора. Нет, не на таких напала эта самая Шанель с длинными ногами в красных сапогах, маленьком черном платье с рынка и крутой грудью.
За полтора часа «Бабы CHANEL» проявляется российская жизнь с ее ментальностью, которую, как известно, аршином общим не измерить. Но Терезе Дуровой удается показать ее как-то удивительно легко: без злобной карикатуры, так распространившейся в последнее время, но с юмором, без плоской схемы, но в объеме. Ментальность, где в мертвой схватке непонятно как сосуществуют широта, щедрость со сварливостью коммуналки и немотивированной завистью, косность с готовностью идти до конца, в том числе и собственной жизни. И еще много чего сочетается в ней несочетаемого. Но все равно — наперекор, вопреки, с упертостью и одержимостью.
Пять разных возрастных характеров в исполнении исключительно молодых актрис — Анастасии Тюковой, Юлии Юнушевой, Татьяны Калакиной, Ольги Надуваевой, Елены Астафьевой, а также примкнувшим к ним Маргариты Белкиной и Даниила Исламова — сливаются в блистательный актерский ансамбль, собранный и сыгранный под управлением первоклассного дирижера. Дурова строит свой спектакль на игре и на деталях, кажется, малозначительных, но во многом определивших образ спектакля. Скажем, старушки-хористки собираются с сумками на колесиках.
— Каждый день мы видим в метро и на улице таких бабушек и с такими баулами — они все время едут и едут куда-то и что-то везут, — скажет драматург Коляда после премьеры. — Что там в этих сумках? Вся жизнь, наверное. Бездонная и огромная, несчастная и безнадежная. Но все равно неубиваемая.
— Мы, русские, без кокошников не можем! — произносит с пафосом Сара Абрамовна, поправляя головной убор, больше подходящий жительнице Калькутты, чем российской глубинки.
А в результате перед нами жизнь — прожитая ими всеми и каждой по отдельности. Как смогли, прожили, как позволили власти и обстоятельства. На первом плане не социальное, а человеческое — самое интересное в искусстве, даже в продвинутой первой четверти XXI века. Где фривольности вроде песенки правдорубки Капы: «Артишоки, артишоки и миндаль, не растут на ж..., очень жаль», — звучат натуральнее пластмассовой попсы.
