Для «Московской оперетты», при всем огромном опыте в многочисленных «не оперных» жанрах музыкального театра, этот спектакль — выход на качественно новый уровень. Что связано с появлением поколения артистов, выращенных на целевом курсе «Щуки» (театрального института имени Щукина, мастерская Евгения Князева и Владимира Тартаковского), готовящем актеров специально для Театра оперетты. Александр Фролов (Жадов), Никита Грабовский (Белогубов), Вита Пестова (Юлинька), Екатерина Кузнецова (Полина) — настоящие мюзикловые артисты, одинаково уверенно чувствующие себя как на драматическом, так и на вокальном поле. В мюзикле много разговорных диалогов, построенных на оригинальных текстах Островского, — но «швов» не видно: переход с пения на диалог органичен и логичен.
Художник Борис Краснов, вернувшийся к работе после длительного перерыва, кажется, накопил какой-то мощнейший заряд фантазии, который и выплеснул в полной мере в сценографическом решении спектакля. На сцене выстроена жесткая декорация, которая в сочетании с видеопроекцией высочайшего класса позволяет в считаные секунды трансформировать пространство. Перед нами — то скромная гостиная дома Кукушкиной, то нищенская мансарда Жадова, то трактир, то дворцовая роскошь особняка Вышневского, то так называемое «присутствие» — как раньше называли офисы. Смысловой центр декорации — гигантский сейф с золотом, ассигнациями, векселями. Это тот дьявольский алтарь, которому поклоняются все герои пьесы и к которому они готовы принести любые жертвы.
Выдающаяся музыка мэтра русского мюзикла и кино Геннадия Гладкова, как оказалось, не нуждается в актуализации. Она уже — классика. Впрочем, мастер значительно дополнил партитуру, в основе которой — киномюзикл 1981 года «Вакансия». Он написал ряд новых номеров, а ученик и последователь Гладкова Андрей Семенов помог своему учителю завершить работу над оркестровкой и подготовить партитуру к исполнению. После чего маэстро Семенов ею продирижировал, как всегда — вдохновенно и эмоционально.
В спектакле много аллюзий на «канонические» советские интерпретации Островского, а также немало ссылок на старые и добрые культурные коды. Полинька и Юлинька в колыхающихся кринолинах с оборочками напоминают купеческих дочек из фильма Константина Воинова «Женитьба Бальзаминова». Образ Жадова — кудрявого наивного юноши в очках — отсылает к герою Игоря Костолевского в «Безымянной звезде», а великолепный скетч Дмитрия Шумейко в роли жуликоватого адвоката Досужева заставляет вспомнить некоторые роли Андрея Миронова. Все это сделано тонко, нелинейно, с огромным вкусом и иронией. Традиционно, но не банально, по знакомому алгоритму, но без штампов. Чему немало способствуют костюмы Виктории Севрюковой, сочетающие историческую определенность с театральной условностью. Замечательное своей безвкусностью платье, которое разбогатевшей Юлиньке кажется «роскошным» и «дорогим», выглядит совершенно иначе, чем действительно роскошный элегантный наряд Анны Павловны (Анна Новикова). И в том и в другом костюме есть признаки стиля эпохи, и в том и в другом отражаются черты характера персонажа. Роскошный халат Вышневского расшит золотом. Мундир его также покрыт золотыми галунами. Но когда в финале становится известно, что проворовавшемуся сановнику грозит суд, золото слетает с его мундира. Игорь Балалаев играет роль Вышневского так, как свойственно этому артисту: неоднозначно, многопланово. В нем нет того гротеска, которым наделяет своего персонажа Владислав Кирюхин (Юсов) или Елена Ионова (Кукушкина). Вышневский выглядит поначалу благородным, солидным и уверенным в себе, как какой-нибудь Каренин. И тем более впечатляющей выглядит его истерика в последней сцене.
Замечательно решены финальные поклоны, в которых, как в традиционных куплетах классической комедии, подводится итог. Сначала — в полном соответствии со стандартом бродвейского мюзикла — звучит главная лирическая тема любовного дуэта Жадова и Полины. И вот, казалось бы, на этой светлой ноте… Но! Не тут-то было. На сцене собираются все персонажи спектакля и вслед за Досужевым начинают петь известный еще с фильма «Вакансия» хит «Соблазны». И только бедняга Жадов в полном отчаянье, со слезами на глазах, не вливается в эту вакханалию. Вот уж поистине, прав был император Николай Первый, сказавший: «Я думаю, во всей России только я один не беру взяток».
