— Меньше чем за месяц ваш театр сыграет в Москве 47 спектаклей. Как справляетесь?
— Слава тебе Господи, москвичи нас любят. На поклоне у всех актеров руки заняты коробками конфет, как к родным людям приехали! Не думаю, что такой прием из вежливости: «Ой, какие вы убогие, мы вам похлопаем». Вы же знаете, что если москвичам спектакль не нравится, они просто встают и уходят. Приезжаем мы десятый раз в Москву. Привезли премьеры — «Ивана Федоровича Шпоньку и его тетушку», «Оптимистическую трагедию» Вишневского и «Горе от ума» — это для большой сцены. А для малой — «Между небом и землей жаворонок вьется», «Научи меня любить», «Крест, кладбище, камея», «Капсула времени», «Киргиз-кайсацкая орда».
— Какая из премьер для вас наиболее ценна?
— «Оптимистическая трагедия» сегодня для меня любимый спектакль. В нем, как мне кажется, я смог сказать все, что хотел. Пьеса Всеволода Вишневского совершенно забытая. Она считается абсолютно советской. Когда мы собрались ее ставить, то даже не могли текст найти в Интернете. Так что пришлось брать книжку в библиотеке, сканировать. А спектакль я поставил, как положено по сюжету, о том, как комиссар приходит на корабль, чтобы навести там порядок и воевать для революции. Конечно, звучат знаменитые слова: «Кто еще хочет комиссарского тела?» — которые уже произносят с издевкой, даже не зная, из какой они пьесы. Я поставил спектакль о том, как Великая Октябрьская социалистическая революция поломала хребет России, взяла и превратила в кошмар жизнь наших бабушек, дедушек, моих родителей. Я всегда выхожу перед спектаклем к публике и говорю: «Не дай Бог, чтобы такие испытания выпали на жизнь ваших детей, внуков и правнуков!» Как они выжили — и представить невозможно.
— Для вас это очень личная история?
— Да. Мои мама и папа всю жизнь жили в бедности, в деревне, поднимали целину в Казахстане. Поднимали, поднимали, пахали, пахали, а потом выяснилось, в 1989 году, что целина — это ошибка партии. В спектакле много пантомим, которые рассказывают про жизнь в Советском Союзе. Например, сидит старуха и строгает мыло. Все забыли уже, наверное, когда у нас не было стирального порошка, а я помню в 1980–1990-е годы мама стирала на такой круглой машине. Покупала хозяйственное мыло и строгала его ножом, колечки падали на газету, а потом это высыпалось в стиральную машину. Так стирали и так жили! Представить себе, в какой бедности, кошмаре и ужасе. А вот старуха в спектакле — символ несчастной России, которая все ждет солнца. Когда же оно, наконец, появится над нашей Родиной!
— Насколько сложно выразить трагедию целой эпохи на сцене?
— У меня очень хорошая труппа. Олег Ягодин — великий артист! Он играет главные роли в наших спектаклях: Гамлета, Лопахина в «Вишневом саде», Стэнли Ковальского в «Трамвае «Желание». На него можно смотреть бесконечно, как на огонь и воду. Впрочем, и другие артисты замечательные. Василина Маковцева, которая исполнила главную роль в фильме Сергея Лозницы «Кроткая», Тамара Зимина, Антон Макушин, Евгений Чистяков, молодые артисты Мурад Халимбеков и Игорь Баркарь, который играет Чацкого.
— А как обстоят дела с театром, который вы открыли в Москве?
— Дела потихонечку двигаются. Скоро премьера спектакля «Женитьба» в постановке Хорена Чахаляна. Они меня позвали на репетицию, буду художественным руководителем этой постановки. Пока мы не нашли площадку, где играть, но, думаю, отыщем. Те отрывки, которые я посмотрел на видео, мне понравились. Главная сложность — у нас нет своего дома. На один спектакль или читку можно найти какой-нибудь зальчик. Найти же даже подвал в центре очень сложно. Театр, хотим мы того или нет, должен быть хоть в подвале, но в центре, потому что добираться ночью с окраины мало кто хочет.
— Пишете новые пьесы?
— Написал две маленькие пьесы «Масакра» и «Овца Божья». Пересказывать сюжет не стоит. Все мои пьесы про простых людей, которые ищут счастье, а его все нет. В Екатеринбурге они уже прошли в формате читки. В Москве мы тоже прочтем их в фойе Центра на Страстном, а также представим книгу пьес молодых уральских драматургов, моих учеников, — «Первый хлеб». Из этой книги актеры прочтут две пьесы Оксаны Бродовиковой и Кати Бронниковой о любви. О чем еще могут писать молодые? О поисках любви, счастье, где это счастье, куда оно затерялось, черт побери! Нет его, ищем и ищем и мы, старики, и молодежь. Вот я вроде счастлив, а при этом чувствую себя ужасно иногда. Крутишься, вертишься от зарплаты до зарплаты, чтобы прокормить шестьдесят человек. Знаете, вчера шел по вашей Москве мокрой с одного спектакля на другой. Иду, скользко, ноги у меня разъезжаются, грязь, слякоть. Думаю: «Будь все проклято! Зачем я все это придумал!» А голову поднял — светится Москва, Тверская улица, все так красиво. И понял: «Нет, зараза, я счастливый человек!»
