LХХХVIII. ВЕСЫ ПОЭЗИИ
Смертельно влюблённая 17-летняя Татьяна написала Евгению:
Незримый, ты мне был уж мил,
Твой чудный взгляд меня томил,
Ты чуть вошел, я вмиг узнала,
Вся обомлела, запылала...
Спустя четыре года (по романному времени) очень влюблённый 30-летний Евгений написал Татьяне:
Когда б вы знали, как ужасно
Томиться жаждою любви,
Пылать — и разумом всечасно
Смирять волнение в крови...
Два письма создают композиционное равновесие, красоту симметрии. Это давно заметили и оценили знаменитые комментаторы. Даже чувственные глаголы совпадают (для наглядности они тут подчёркнуты).
Письмо Онегина к Татьяне является своего рода зеркальным отражением письма Татьяны, написанного 4 года назад. Герои поменялись ролями.
Набоков. Комментарий
Зеркальное отражение — это всё та же симметрия. Но насчёт «поменялись ролями» рискнём возразить.
Татьяна, когда писала письмо, жертвовала собою ради любви. В финале она жертвует своей любовью ради долга.
Онегин, когда пишет, не жертвует ничем. Напротив — пытается принести в жертву Татьяну. Роль жертвы Онегину совершенно чужда. Ленского убил, а Татьяне пишет Несчастной жертвой Ленский пал (сам убился; прямо как царевич Димитрий — упал на ножик и закололся).
Одна дополнительная и весьма характерная, показательная для композиционного мастерства Пушкина деталь. Сперва, в том виде, в каком роман был завершён Пушкиным в 1830 году, письма Онегина к Татьяне в нём не было. Оно было добавлено Пушкиным лишь тогда, когда под давлением цензурно-политических условий поэт вынужден был нарушить замечательную архитектурную стройность целого, начать перестраивать роман из девяти глав в восемь. Введение письма Онегина устанавливало полную симметрию в отношении разработки основной любовной фабулы романа, несомненно, в какой-то мере компенсировало это вынужденное нарушение.
Академик Благой. «Пушкин-зодчий»
Имея дело с академиками-орденоносцами, следует избегать грубых слов «бред», «ахинея» и т.п. Лучше наивно спросить: если б не цензурно-политические условия, то Пушкин не стал бы сочинять письмо Евгения? И каким образом это интимное письмо «компенсирует» изъятие целой «общественно-политической» главы «Путешествие Онегина»?
Письмо Онегина написано 5 октября 1831, когда основной текст романа был уже закончен. Пушкин решил, что для общего построения романа необходимо уравновесить письмо Татьяны аналогичным включением в последнюю главу.
Лотман. Комментарий
«Пушкин решил»? Когда и кому он сообщил, что ему «для общего построения необходимо уравновесить»? — неизвестно. Почему лишь год спустя осознал эту необходимость? — неизвестно. Но почтение к знаменитым классикам-комментаторам так велико, обаяние славных имён столь могущественно, что их утверждения мы принимаем на веру, не сомневаясь и не задумываясь.
Набоков, Благой, Лотман — все пишут про полную симметрию, зеркальное отражение, равновесие...
В чём равновесие? В буквах? в килограммах? Если в килограммах, то на этих весах импотент может уравновесить мужика. Но ведь не может.
Что такое Татьяна? — белки, жиры, кальций, вода? (Бедный марксизм-дарвинизм.)
С великими комментаторами случаются порой чудеса... Иной раз буквально видишь, как мэтр алгеброй поверяет гармонию; скорее даже арифметикой.
Письмо Онегина к Татьяне. Шестьдесят строк, написанных четырёхстопным ямбом со свободной схемой рифмовки: baabecec, aabeebicicoddo, babacece, babacceded, ababececididobbo, baab; строфы разделяются как обычно принято в русских изданиях; женские рифмы последней части письма перекликаются с аналогичными «боле» — «воле» в строках 1 и 3 письма Татьяны, которое на девятнадцать строк длиннее.
Набоков. Комментарий
Набоков гений, никто не спорит, но трудно поверить, что Пушкин трудился ради ababececididobbo. Был бы он озабочен равновесием, легко бы (для наглядности) уравнял письма. Ему ж ничего не стоило удлинить письмо Онегина на 19 строк.
Что такое поэзия Пушкина — буквы? число слогов в строке? схема рифмовки?
Поразительно, что великие Набоков и Лотман, почтенный Благой и бесчисленные компиляторы смотрят на письма героини и героя исключительно с внешней стороны: равновесие, отражение, цензурно-политическое угнетение.
В письмах Татьяны и Онегина есть кое-что поважнее симметрии. Пушкину куда дороже правда чувств и характеров.
Пушкин — Раевскому
Июль 1825. Михайловское
Правдоподобие положений и правдивость диалога — вот истинное правило.
Композиционное равновесие ничто в сравнении с шокирующим позиционным неравенством героини и героя.
Девственная наивная девушка писала «ты мне послан Богом! я — твоя!» Она признавалась холостому мужчине, и в голове у неё (пусть в груди и где хотите горел огонь желаний) — в голове у неё было венчание. (Татьяна верит, что по-другому Бог не посылает; по-другому посылает другой.)
Опытный циничный мужчина пишет «хочу обнять у вас колени». Он строчит любовные письма замужней даме, и в его голове ни на секунду нет венчания.
Татьяна не написала бы женатому. Даже если бы без памяти влюбилась в женатого — не написала б! Это так ясно, как простая гамма.
Для Евгения это препятствие никогда не существовало. Точнее: то, что для Тани стало бы непреодолимым препятствием, для Жени, напротив, дополнительное удобство: связь без ответственности, без проблем, ну разве что дружба тяжкая мужей.
Вроде бы два равных письма (одно всего лишь на 19 строк длиннее, спасибо Набокову). Сперва она признаётся, потом он. Сперва он отвергает, потом она. И композиционное единство, и даже слова одни и те же.
Письмо Татьяны:
Я к вам пишу — чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать.
Но так и быть! Судьбу мою
Отныне я тебе вручаю...
Письмо Онегина:
Но так и быть: я сам себе
Противиться не в силах боле;
Всё решено: я в вашей воле,
И предаюсь моей судьбе.
Те же выражения: так и быть, ваша воля, моя судьба... Даже рифмы те же!
Вот ещё пример схожести слов и разницы чувств.
Письмо Татьяны:
Хоть редко, хоть в неделю раз
В деревне нашей видеть вас,
Чтоб только слышать ваши речи...
Письмо Онегина:
Нет, поминутно видеть вас,
Чтобы обнять у вас колени...
Вероятно, Автор сам смеялся, сталкивая (пусть только для себя) в неделю раз с поминутно и слушать речи с обнимать коленки.
Но при всех внешних совпадениях какое-то внутреннее чувство отказывается признать равенство. Кажется, никто не считал письмо Онегина шедевром русской лирики, а письмо Татьяны — признанная вершина. (Здесь мы вынуждены передать прощальный привет кретинам, которые, путая старую няню с юной Таней, твердят, будто ей 13 лет. Тринадцатилетняя девочка написать такое изумительное письмо не могла. Тем более Автор, который высоко ценит правдивость, не станет вставлять ребёнку безукоризненное зрелое письмо. Да ещё в столь реалистической поэме, где даже время расчислено по календарю.)
В чём же разница? Письмо Татьяны полно высоких чувств, преодолённой робости и жгучего стыда. Письмо Онегина совсем иное.
Письмо Татьяны может скомпрометировать только Татьяну. Письмо Евгения компрометирует только Татьяну. Оба раза в опасности только она. Что ж, циники могут считать это равновесием.
Но подумайте — сто с лишним лет школьники учат наизусть письмо Татьяны и не знают письма Евгения.
...Татьяна искренняя, пишет правду и только правду. Евгений врёт что попало.
Я знаю: век уж мой измерен;
Но чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днём увижусь я...
Смертельно болен? Или уже назначил дату самоубийства?
Граждане, Онегин здоров как бык. Он только что вернулся в Петербург с курорта, с полезных минеральных вод, с Кавказа, где странствовал без цели (от скуки) и хныкал:
Зачем я пулей в грудь не ранен?
Зачем не хилый я старик,
Как этот бедный откупщик?
Зачем, как тульский заседатель,
Я не лежу в параличе?
Зачем не чувствую в плече
Хоть ревматизма? — ах, создатель!
Я молод, жизнь во мне крепка;
Чего мне ждать? тоска, тоска!..
Но чтоб продлилась жизнь моя... Ясно: жить ему недолго, но дата самоубийства всё ж не назначена. Если Таня даст (предположим) свидание, то он не застрелится? не сразу застрелится? А чтоб он «утром был уверен», она должна накануне вечером дать клятву: «Приду!»
Он профессионал. Ещё в юности (в Первой главе) он защитил диплом по «науке страсти нежной»:
Как он умел казаться новым,
Шутя невинность изумлять,
Пугать отчаяньем готовым,
Приятной лестью забавлять,
Ловить минуту умиленья,
Невинных лет предубежденья
Умом и страстью побеждать,
Невольной ласки ожидать,
Молить и требовать признанья,
Подслушать сердца первый звук,
Преследовать любовь, и вдруг
Добиться тайного свиданья...
Давайте почитаем черновик этого учебника — увидим, как Пушкин ищет предельно точные слова, чтобы описать отработанные приёмы Евгения:
Пылать отчаяньем готовым
Бледнеть отчаяньем готовым
Стращать отчаяньем готовым
Слезами, клятвой забавлять
И неприметно забавлять
Священной лестью забавлять
И нежной лестью забавлять
Умом и страстью побеждать
Умом холодным ласки ждать
Умом и страстью угождать
Невольной ласки ожидать
— — — требовать и ждать
Невольно выманить признанье
И ждать и требовать свиданья —
Преследовать в кругу подруг
Одно преследовать — и вдруг
Искать преследовать — и вдруг —
Её преследовать — и вдруг
Уединённое свиданье...
Мы с удовольствием привели бы здесь все черновики — это так интересно. Любители-гурманы могут сами взять том академического издания, где текст «Онегина» занимает 160 страниц, а «другие редакции и варианты» — 450. Втрое больше.
Какое богатство языка! Какие глаголы! Пылать-бледнеть-стращать отчаяньем готовым — заученным, отрепетированным, то есть притворным отчаяньем.
Четырежды преследовать, четырежды забавлять, дважды требовать, угождать, побеждать, выманить... Только любить почему-то нету.
Тьму любовных писем понаписала эта жертва необузданных страстей...
Как томно был он молчалив,
Как пламенно красноречив,
В сердечных письмах как небрежен!
Одним дыша, одно любя,
Как он умел забыть себя!
Как взор его был быстр и нежен,
Стыдлив и дерзок, а порой
Блистал послушною слезой!
Готовое отчаянье и послушная слеза! Профессиональный лицемер. А небрежность понятна; ничего, что одна строчка противоречит другой, — дурочка не заметит.
...Пушкин, наверное, сам изумился, когда внезапно обнаружил, что в последней главе романа герой не говорит ни слова.
Немой Онегин?! Бессловесный Онегин?! — это же бред, так не может быть. Но в Седьмой главе Онегин не появился совсем, а в финальной, Восьмой, встретив приятеля, промычал: «Так ты женат? На ком?». Это даже разговором не назовёшь. Мы же не считаем разговором бессмысленное: «Привет, ну ты как?».
Мы рискуем говорить о внезапности, потому что в декабре 1830‑го, вернувшись из Болдинской осени, очень довольный собою Автор пишет творческий отчёт:
Пушкин — Плетнёву
9 декабря 1830. Москва
Скажу тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как давно уже не писал. Вот что я привёз сюда: 2 последние главы «Онегина», 8-ю и 9-ю, совсем готовые в печать...
Сам считает роман законченным (2 последние, совсем готовые), а год спустя вдруг сочиняет письмо Онегина и вставляет в готовую главу. Зачем?
Если бы Пушкина интересовала симметрия, мы бы видели её в других вещах, написанных параллельно.
Болдинской осенью, кроме двух последних глав «Онегина», Пушкин сочинил знаменитые Маленькие трагедии.
В «Скупом рыцаре» старый барон произносит в подвале невероятно длинный монолог (почти вчетверо длиннее, чем «Быть или не быть»). Монолог занимает треть пьесы! И ни у кого больше там монологов нету — ни у герцога, ни у Альбера.
В «Моцарте и Сальери» у отравителя три монолога — почти половина пьесы! У жертвы — ни одного.
За пушкинистов не скажу, но самому Пушкину ни разу в голову не пришло, что в Маленьких трагедиях чего-то не хватает для симметрии.
...Автор решил всё же дать герою объясниться. Ведь Онегин исчез, извелся, улетучился, не сказав ни единого слова! Так пусть изольёт душу — хотя бы и в письме.
Вот и заглянем ему в душу. В письмах открываются души героини и героя. И тут никакого равновесия нет. Сам Пушкин относится к их письмам совершенно по-разному.
Перед письмом Татьяны огромное «предисловие» — 140 строк, включая горячо сочувственные:
Письмо Татьяны предо мною;
Его я свято берегу,
Читаю с тайною тоскою
И начитаться не могу.
Перед письмом Онегина одна бесчувственная информационная строчка: «Вот вам письмо его точь-в-точь».
После письма Татьяны — четыре жаркие строфы: как запечатывала, трепетала, с кем отправила (через внука старой няни), как с замиранием сердца ждала ответ.
После письма Онегина — два холодых слова: «Ответа нет».
Похоже, что Автор героя разлюбил. Эта маска, этот двойник его уже не веселил, а тяготил. Чуть только Евгений на балу опознал деревенскую девочку (ужель та самая Татьяна?), чуть только он задумался: не возобновить ли роман, как Пушкин говорит о нём жёстко:
Что шевельнулось в глубине
Души холодной и ленивой?
Холодная и ленивая душа — беспощадная характеристика.
А куда же она, холодная и ленивая, заторопилась? Чего ей надо? Вот первый визит после трёхлетней разлуки. Первая встреча наедине после давнишнего урока «учитесь властвовать собой», когда Таня дрожала как мышка. Теперь его очередь дрожать (но не от страха).
Он полетел, он у крыльца,
Он с трепетом к княгине входит;
Татьяну он одну находит,
И вместе несколько минут
Они сидят. Слова нейдут
Из уст Онегина. Угрюмый,
Неловкий, он едва-едва
Ей отвечает. Голова
Его полна упрямой думой.
Упрямо смотрит он...
Полетел, с трепетом входит... Он ведь, похоже, рассчитывал, что всё сразу и случится (иначе чего трепетал?). Но она ему в объятия не кинулась. Он надулся. Слова нейдут, потому что он не разговаривать приехал. Не верите? Если бегло читать — правда не видна. Но что значит голова его полна упрямой думой? Думой о чём? Упрямо смотрит он — пардон, куда? Лучше всяких слов порою взгляды говорят.
Однажды за обедом он сидел возле меня и, раскрасневшись, смотрел так ужасно на хорошенькую девочку, что она, бедная, не знала, что делать, и готова была заплакать; мне стало её жалко, и я сказал Пушкину вполголоса: «Посмотрите, что вы делаете; вашими нескромными взглядами вы совершенно смутили бедное дитя».
Якушкин. Записки
Мы знаем этот мужской взгляд. Гумберт Гумберт так смотрел на Лолиту, раздевал глазами не до белья, не догола, а ещё глубже; не станем даже цитировать.
Набоков и Платонов — два гения русского языка — разные, как кружевной Фаберже и чугунный Сидур...
Мимо кузницы ступали точным маршем босые девочки; их ноги были покрыты пухом юности. Одна пионерка выбежала из рядов в прилегающую к кузнице ржаную ниву и там сорвала растение. Во время своего действия маленькая женщина нагнулась, обнажив родинку на опухающем теле, и с легкостью неощутимой силы исчезла мимо, оставляя сожаление в двух зрителях — Вощеве и калеке. Вощев поглядел на инвалида; у того надулось лицо безвыходной кровью, он простонал звук и пошевелил рукою в глубине кармана. Вощев наблюдал настроение могучего увечного, но был рад, что уроду империализма никогда не достанутся социалистические дети. Однако калека смотрел до конца пионерское шествие, и Вощев побоялся за целость и непорочность маленьких людей.
— Ты бы глядел глазами куда-нибудь прочь, — сказал он инвалиду. — Ты бы лучше закурил!
Платонов. Котлован
Все грешны. У Моисея на скрижалях — «не прелюбодействуй». Это, положим, возможно. У Христа же в Нагорной проповеди — «не пожелай». А это как?
Онегин пишет Татьяне, что, глядя на неё, он пылает и «смиряет волнение в крови» — то есть смотрит с вожделением. Сообщает ей, что уже прелюбодействовал с нею в сердце своём. Уж Евангелие-то она знает.
Онегин почти немой. Но в письме... Письмо — не речь, не монолог. Письмо — диалог с идеальным собеседником, который всё понимает, слушает внимательно, не перебивает, говори хоть час.
Только кажется, будто письмо пишется в одиночестве; но в мыслях пишущего адресат как наяву — весь тут. В одиночестве молятся, но и молитва не монолог, а разговор с Богом, взывание к нему.
Монолог — это самоанализ, попытка понять, принять решение: быть или не быть. Что Гамлет, что Годунов — они в монологах ни от кого ничего не хотят.
Монолог — это размышление вслух наедине с собой. Если есть хоть один слушатель, пусть даже молчащий, то это речь, а не монолог. Это диалог, ибо молчащий кивает, морщится, улыбается, хмурится — то есть реагирует, пусть и без слов.
Речь — это способ чего-то добиться, в чём-то отказать, а очень часто — просто обмануть.
Монолог Онегина остался в главе «Путешествие Онегина». Она предшествовала финальной, и если бы Пушкин её не выбросил, то шокирующий контраст был бы очевиден. В «Путешествии»: Я молод, жизнь во мне крепка — я здоров. В письме: Я знаю, век уж мой измерен — я умираю.
У его письма есть откровенная цель. Чувство? Да, есть и чувство, конечно. Татьяна называет онегинское чувство «мелким», и оно действительно невысокое, несколько выше колен.
Письмо — способ что-то объяснить адресату, чего-то от него добиться. А то и обмануть.
Письмо должно произвести впечатление на получателя. У монолога эта деловая задача полностью отсутствует.
Письмо — обдуманный текст. Практика того времени: обязательный черновик, потом беловик.
В разговоре тебя перебьют, возразят, недослушают, переведут на другое, ввалится пьяный приятель с девками...
Письмо пишется без помех. Письмо точно нацелено. Не литературный текст с оглядкой на цензора, обращённый «к читателям», среди которых умные, и не очень, и совершенно бестолковые. Письмо всегда так написано, чтобы точный адресат точно понял.
А на словах... Даже будь ты наедине с предметом — ты не выскажешь всего и вряд ли так хорошо сформулируешь. И не только потому, что он будет перебивать. Само присутствие живого человека мешает, стесняет.
Татьяна в лицо Онегину никогда не сказала бы того, что написала.
LXXXIX. ЛУКАВЫЙ КОТ
...Письмо Онегина — отнюдь не наивно. Коварный искуситель, мастер.
Желать обнять у вас колени,
И, зарыдав, у ваших ног
Излить мольбы, признанья, пени...
Колени? И не выше? Пишет «колени», оставляя остальное её пылкому воображению. Рыдать мог бы и дома, но он хочет рыдать, уткнувшись известно куда. Излить мольбы? И больше ничего?
Когда б вы знали, как ужасно
Томиться жаждою любви,
Пылать — и разумом всечасно
Смирять волнение в крови...
Он пишет о страстном плотском желании. Яснее и не скажешь. Волнение не в душе, а в крови. Неужели кому-то кажется, будто рыдать у ног — это всё, чего он хочет?
«Пылать» — это слово из её письма, и тут оно не случайно. Он знает, что надо говорить на её языке — языке девических мечтаний, — тогда она поймёт, тогда её проймёт.
Слово «желание» торчит из текста. Но в ту же секунду он чуть сдаёт назад: Боюсь: в мольбе моей смиренной...
Чем ты занят, друг сердешный: смиренными мольбами? или без передышки круглосуточно (всечасно) смиряешь пылающую кровь (плоть)? Это и есть та самая небрежность в сердечных письмах.
Так иногда лукавый кот,
Жеманный баловень служанки,
За мышью крадется с лежанки:
Украдкой, медленно идёт,
Полузажмурясь отступает,
Свернётся в ком, хвостом играет,
Разинет когти хитрых лап
И вдруг бедняжку цап-царап.
Пушкин очень любил Шекспира, высоко ценил.
ГАМЛЕТ. Сударыня, могу я пристроиться в вашу ложбинку?
ОФЕЛИЯ. Нет, мой принц!
ГАМЛЕТ. Я хочу сказать: положить голову к вам на колени?
ОФЕЛИЯ. Да, мой принц.
ГАМЛЕТ. А вы уж решили — какое-нибудь неприличие?
ОФЕЛИЯ. Ничего я не решила, мой принц.
ГАМЛЕТ. Прекрасная мысль — лежать между девичьих ног.
ОФЕЛИЯ. Что, мой принц?!
ГАМЛЕТ. Ничего.
Колени? Читатели первой половины ХIХ века были чуткими, как Офелия, сразу думали неприличие.
Их восприятие было совершенно иным. До мини и бикини оставалось 150 лет, до стрингов и публичных однополых браков — два века. Не только порнофильмов не было, но и фильмов вообще.
Онегин (или Пушкин?) пишет про колени. Точно знает, что про остальные места Татьяна подумает сама. И подумает мечтательно, а не с отвращением, как могло бы быть, если б он написал слишком прямо.
...В деревне Онегин не полюбил Татьяну, а в СПб полюбил — что ж тут странного? Она была дика, печальна, молчалива, бледная, некрасивая (ни красотой сестры своей, ни прелестью её румяной не привлекла б она очей) — словом, зачуханная дурнушка, экзальтированная, склонная к трагинервическим проявлениям... А в СПб она — королева: роскошно одета, знатна, принята при дворе — узнаёте? Нет? В том-то и дело!
Её никто не узнаёт, даже сёстры! Бледную бедную замарашку приодела-причесала волшебная фея-крёстная, и никто Золушку не узнал! И она блистает во дворце — таинственная прекрасная незнакомка, — король в восхищении, принц влюбляется мгновенно и смертельно... Вот и Онегин не узнал Таню.
Ужель та самая Татьяна?
Та девочка, которой он
Пренебрегал в смиренной доле,
Ужели с ним сейчас была
Так равнодушна, так смела?
В глуши и — в столице; в хлеву и — на балу; нелюбимая дочка (в семье родной казалась девочкой чужой) среди тупых провинциалов и — звезда высшего света.
А увидь принц чумазую девку в лохмотьях — вряд ли влюбился б. Скорее, вообще не заметил; зрение принца не зафиксировало бы объект. Так турист в Сикстинской капелле не видит лиц служителей.
Принц — вообразите! — даже потом свою любимую не узнал. Напяливал кому попало.
Сомненья нет: увы! Евгений
В Татьяну как дитя влюблён;
В тоске любовных помышлений
И день и ночь проводит он.
«Как дитя влюблён» — значит, искренне, чисто, светло. Но дети всякие бывают. Речь же не о грудном младенце. Этот ребёнок чётко знает, чего хочет, и умеет добиваться (опыт огромный). Приезжает каждый день, старается дотронуться до плеча, до руки.
Ума не внемля строгим пеням
К её крыльцу, стеклянным сеням
Он подъезжает каждый день;
За ней он гонится как тень;
Он счастлив, если ей накинет
Боа пушистый на плечо,
Или коснётся горячо
Её руки, или раздвинет
Пред нею пёстрый полк ливрей,
Или платок подымет ей.
Если б Пушкин написал такое в 1836-м, все решили бы, что в этих прекрасных стихах изображён Дантес. Многочисленные мемуары и письма того времени свидетельствуют, что негодяй преследовал Наталью Николаевну всюду: подсаживался, подносил мороженое, шептал страстные комплименты, приглашал на все танцы подряд. Пушкин с ума сходил — буквально, до бешеных приступов ярости.
Чтоб накидывать сползший с плечика боа (шарф из перьев) или подымать обронённый платок, надо постоянно быть рядом, вплотную.
Накануне нового года у Вяземских был большой вечер. Пушкин с женою был тут, и француз продолжал быть возле неё. Графиня Строганова говорила княгине Вяземской, что у Пушкина такой страшный вид, что, будь она его женой, она не решилась бы вернуться с ним домой.
Бартенев (со слов княгини Вяземской)
Коснётся горячо — это, что ли, мизинчиком задел локоток? Нет, это пожатие. Он тискает, а она терпит, чтоб не вышло скандала.
Это называется преследовать любовь, грубо говоря, домогаться. Всё по науке. По шаблону, который подробно описан в Первой главе.
Она его не замечает,
Как он ни бейся, хоть умри.
Свободно дома принимает,
В гостях с ним молвит слова три.
Она его не замечает. Как бы не замечает. А все остальные? А муж? Это ж всё вплотную, в тесноте. Все видят позы, взгляды.
22 января 1837, пятница.
На балу я не танцовала. Было слишком тесно. В мрачном молчании я восхищённо любовалась г-жею Пушкиной. Какое восхитительное создание! Дантес провёл часть вечера неподалёку от меня. Минуту спустя, я заметила проходившего А. С. Пушкина. Какой урод!
Фрейлина Мари Мердер. Листки из дневника
Софи Карамзина — брату
27 января 1837 (день дуэли). Санкт-Петербург
Было большое собрание без танцев: Пушкины, Геккерны, которые продолжают разыгрывать свою сентиментальную комедию к удовольствию общества. Пушкин скрежещет зубами и принимает своё всегдашнее выражение тигра, Натали опускает глаза и краснеет под жарким и долгим взглядом своего зятя (Дантеса) — это начинает становиться чем-то большим обыкновенной безнравственности.
Татьяна, её безымянный муж и Евгений. Если б этих трёх звали Натали, Александр и Жорж — тогда тоже милый ребёнок? Как дитя влюблён?
Дескать, муж у вас дурак и старый мерин,
я люблю вас, будьте обязательно моя,
я сейчас же утром должен быть уверен,
что с вами днём увижусь я.
Маяковский. Юбилейное
Онегин ведёт себя нагло. И — публично. Он её компрометирует. Ведь все всё видят. Когда-то два танца с Ольгой привели всех в недоумение, кончилось дуэлью. А тут ежедневные встречи, и не один на один, а в светской толпе. Там глаза ещё зорче, чем у деревенских. Тем более что он вьётся возле главной звезды всех вечеров, на неё обращены все взоры:
К ней дамы подвигались ближе;
Старушки улыбались ей;
Мужчины кланялися ниже,
Ловили взор её очей;
Девицы проходили тише...
Это не любовь. Любил бы — хотел бы ей добра. А он прямо ведёт к скандалу.
Дантес написал Наталье Николаевне письмо, которое было вопль отчаяния с первого до последнего слова («Стращать отчаяньем готовым»). Цель его была добиться свидания. Он жаждал только возможности излить ей всю свою душу, заверял честью, что прибегает к ней единственно, как к сестре его жены, и что ничем не оскорбит её достоинство и чистоту. Письмо, однако же, кончалось угрозою, что если она откажет ему в этом пустом знаке доверия, он не в состоянии будет пережить подобное оскорбление. Отказ будет равносилен смертному приговору («Я знаю век уж мой измерен»).
Арапова, дочь Натали от второго брака (со слов матери)
Поведение Дантеса мы считаем скверным, подлым. Но это чужак, заезжий издалёка. А наш милашка соблазняет жену друга у всех на глазах — и ничего? всё ещё милашка?
Многие невольно переносят обаяние стихов и свою любовь к Автору — на героя. Но поэзия — Пушкина, а личность — Онегина. Автор с некоторых пор относится к нему иронически.
Нет: рано чувства в нём остыли;
Ему наскучил света шум;
Красавицы не долго были
Предмет его привычных дум;
Измены утомить успели;
Друзья и дружба надоели...
Он застрелиться, слава богу,
Попробовать не захотел,
Но к жизни вовсе охладел.
«Он застрелиться попробовать не захотел» — издевательская фраза. Можно пробовать суп... Но вдумайтесь: не захотел попробовать застрелиться. Само слово «попробовать» означает приобрести некое знание, некий опыт...
Онегин как дитя влюблён, но не сумасшедший же. Он понимает, куда тащит Татьяну. Она упирается, тогда он начинает писать письма, одно за другим... А потом — случайная встреча.
Из всей строфы про эту встречу Набоков комментирует одну строчку:
Его не видят, с ним ни слова... — Её очевидное безразличие передано в тексте отсутствием подлежащего и неопределённо-личной формой глагола во множественном числе.
Набоков. Комментарий
«Очевидное безразличие»? Давайте сами прочитаем:
Ответа нет. Он вновь посланье:
Второму, третьему письму
Ответа нет. В одно собранье
Он едет; лишь вошёл... ему
Она навстречу. Как сурова!
Его не видят, с ним ни слова;
У! как теперь окружена
Крещенским холодом она!
Как удержать негодованье
Уста упрямые хотят!
Это же очень яркая картина. Таня стискивает зубы, чтобы не сказать «подлец», или «негодяй», или какие ещё слова говорят человеку, который губит репутацию женщины. А у Набокова «очевидное безразличие». Иногда думаешь: нарочно он что ли?
Ещё бы не крещенский холод! Письма-то приносят к ней домой. Ей приходится прятать их, читать тайком. В какой-то момент письмо увидит муж.
— Дорогая, это от кого? от Онегина? Милая, позволь взглянуть.
И что ей делать? Разжевать и проглотить? Но это ж не допрос партизанки. Перед ней не оккупанты, а муж, венчанный. Не дать — значит, сознаться, что письмо постыдное, и признать себя вдобавок соучастницей. Раз скрываешь, значит, покрываешь.
Что же он прочтёт? Прочтите сами — глазами мужа! — письмо вашей жене от вашего друга.
— Милая, он тут пишет, что хочет обнять твои колени. И как? И давно ли? И ты всё ещё не отказала ему от дома?
Случайно вас когда-то встретя,
В вас искру нежности заметя,
Я ей поверить не посмел:
Привычке милой не дал ходу;
Свою постылую свободу
Я потерять не захотел.
— Милая, что он имеет в виду? Что он называет твоей «искрой нежности»? И как понять, что он свою свободу потерять не захотел? Выходит, ты ему делала предложение? Ты ему предлагала себя?
Это компрометирующее письмо и это письмо лицемера. Вот первые строчки письма:
Предвижу всё: вас оскорбит
Печальной тайны объясненье.
«Тайна»??! Трётся, ошивается на виду у всех, украдкой тискает. Разве она слепая дура? И все вокруг — слепые? После «горячих касаний» писать про тайну, вдобавок печальную? — лицемер кокетничает. Да, в третьем куплете он уже почти труп:
Внимать вам долго, понимать
Душой всё ваше совершенство,
Пред вами в муках замирать,
Бледнеть и гаснуть... вот блаженство!
Но в пятом куплете письма...
Пылать — и разумом всечасно
Смирять волнение в крови
Бледнеет и гаснет или пылает? Он домогается, а не печалится. У него не грусть, не печаль в крови (сидел бы тихо дома), у него огонь в крови. Вот он и вьётся.
Их и по сегодня много ходит —
всяческих охотников до наших жён.
Маяковский
Он пишет о любви, но чего добивается? Развода? Брака? Нет, в койку и только. И она это знает.
Евгений несколько раз соврал. Искра нежности? Там пожар полыхал. «Тайна»? Для кого? Это наглое демонстративное и совершенно дантесовское ухаживание.
Боюсь: в мольбе моей смиренной
Увидит ваш суровый взор
Затеи хитрости презренной
Смиренное домогательство? смиренное преследование? — поворачивается же язык.
«В моей мольбе нет презренной хитрости» — это типичное «если честно» (так лжецы начинают почти каждую фразу). Человек, который всё время врёт, очень хочет, чтобы ему верили, — вот и уверяет поминутно в своей честности. (Татьяна ни разу: мол, я не хитрю и пр. Ей в голову не приходит доказывать свою искренность.)
Если Онегин столько раз соврал — значит, Пушкин хотел показать его таким. Значит, разлюбил любимого героя. А что случилось?
Что случилось между октябрём 1830 (когда Автор закончил две последние главы) и октябрём 1831 (когда Автор сочинил Онегину недостойное лживое письмо)? С Онегиным — ничего. А вот с Автором...
Пушкин — Плетнёву
24 февраля 1831. Москва
Я женат — и счастлив; одно желание моё, чтоб ничего в жизни моей не изменилось — лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что кажется я переродился.
18 февраля Пушкин венчался. Теперь эти онегины охотятся за его женой. Он переродился, а Онегин — нет.
Продолжение следует.
