А здесь я ничего не знаю. Здесь бегают менеджеры, все в одинаково повязанных шарфиках, и остальные люди с одинаково злобными лицами. Здесь неоновые ночи, от которых болит голова, а девушки смотрят только в свои телефоны. Здесь убивают за царапину на машине и бьют по лицу за случайный толчок. Здесь шумно и грязно, здесь невкусное мороженое, немолодая усталая жена и старый я.
А там, куда я хочу, там все молодые, и жена, и я, а мои друзья смотрят на нас и смеются. Там за рубль нам наливали банку сухого вина, и мы шли на пляж, где валялись деревянные лежаки. Мы их раскладывали как удобно, садились — и снова гитара, только теперь Антонов, «Море, море…», пили вино из банки, и звезды падали нам прямо в ладони. А невдалеке стояли пограничники и завидовали. Мы, конечно, им предлагали выпить, но они махали руками и уходили, бряцая чем-то металлическим.
Здесь такого вина нет. Может, оно и есть, но его никто не пьет. Я давно не видел, чтобы кто-нибудь пил дешевое вино из банки и слушал Антонова. Можно, конечно, похожего вина купить, но с кем его пить? И Антонова скачать можно, но с кем его слушать? Со своими детьми? Они, услышав «Море, море…», понимающе улыбнутся, ничего не поняв, а те, кто понял бы, — тех уже нет. Уехали, спились, умерли или стали другими и не хотят помнить костер на пляже с деревянными лежаками. Они и меня-то помнить не хотят, потому что я — это воспоминания, а воспоминания отвлекают от бизнеса.
Там у нас тоже был бизнес. Джинсы, сигареты, кассеты… Бизнес в стиле «лайт», как сказали бы сейчас. Но моря было больше. И счастья больше. Продали джинсы, которые чей-то отец привез из Югославии, вина взяли, портвейна по два двадцать, девчонок позвали… О, какие у нас были девчонки! Голдик, Стропила, Браун, Рюмашка… Стропила недавно умерла от водки, Рюмашка с десятого этажа улетела под наркотой, Браун — в Германии, достопочтенная бюргерша… Может, найти ее, в Фейсбуке или «Одноклассниках» поискать? Хотя все равно не ответит. Не каждый хочет в прошлое возвращаться, как я. У меня-то все светлое — там…
Нет, мы не были ангелами. Ангелы жили среди нас, оберегали и иногда в кого-то из нас вселялись. И тогда тот, в кого вселился ангел, покупал духи и ехал к маме. И шел с мамой по магазинам, и занимал очередь к прилавку, пока мама стояла в кассу. И ужинал с родителями, а потом смотрел с отцом «Футбольное обозрение». Может, наши мамы до сих пор живы, потому что в нас часто вселялись ангелы?..
А здесь ангелов нет. Какие здесь ангелы — у них же крылья, а и так не протолкнуться, им все крылья потопчут. Ангелы еще петь любят, по-своему, по-ангельски, а где здесь попоешь, если шум везде и ор? Так что ангелы исчезли и появляются, только если беда, чтоб забрать кого-то к себе за небо. Они часто появляются: бед много, то горит что-то, то взрывается, то падает… Но жить здесь они не могут. Здесь ангелам больно. Да и среди кого им жить? Среди менеджеров?..
А там, куда я хочу, даже слова такого не было. Нет, мы все учились, работали, что-то делали… Кто дворником пристраивался, кто квасом торговал, кто на вечернем учился, а днем снег с крыш сбрасывал… Но если компания загулять собиралась и квартира была свободная — то все, все дела побоку. И какие были загулы! Недельные, двухнедельные… Деньги кончались — посуду шли сдавать, а это рублей пятнадцать… И по новой — портвешок, шипучий «Салют» девочкам, ночные Сокольники… И в кино успевали, и на концерты… А могли деньги подсчитать, дозанять у кого-то — и на море опять же уехать. Просто, в среду после обеда, в плацкарте. И кто-то один — «зайцем» наверху. Это потом уже — проблемы в институте, неприятности на работе… А родителям отзванивались: мам-пап, я у друга, мы занимаемся… Хотя родители все понимали: звонок был междугородный. Если кто помнит, конечно, что такое междугородный звонок…
А здесь попробуй загуляй хоть на два дня. Или зайди ночью в Сокольники. Или позвони жене и скажи, что ты на море в среду после обеда с компанией уезжаешь — мол, присоединяйся. Такое услышишь… А там она с тобой с удовольствием ездила. С двадцатью рублями. И с улыбкой, и с влюбленными глазами, и в том платье, в котором… Помнишь?
А еще там был буфет на станции с вкусными пончиками, и немытая черешня, и солнце падало в море где-то за домиками, и девушка, которая — будущая жена, утром просыпалась потрясенная… Где сейчас эта девушка? Здесь, гремит чем-то на кухне и руки в муке о передник вытирает… А я хочу, чтобы она там была, со мной, и в море умывалась с голой грудью, худая, загорелая и с длинными-длинными ногами… Но ее отсюда туда не затащишь…
Да и что мне, сегодняшнему, там делать? С замусоренными мозгами, уставшему от всего — от людей, от вечных кредитов, от нелюбимой работы, от ненужных знаний… Ненужные знания — это все, что нажил, на что истратил жизнь, которая так хорошо начиналась… Или она еще не начиналась? Может, я все еще стою в прихожей, а жизнь — она там, в комнатах? Я знаю многих людей, которые так и простояли всю жизнь в прихожей… А я сейчас зайду — и… Смешно… Я ведь давно прошел все комнаты, я давно спел все песни, я мало молчал и много говорил, я любил и не любил, я плакал и смеялся — и я снова подхожу к входной двери, только уже с обратной стороны… И я знаю, что будет за ней. Я знаю, что веселье заканчивается слезами, пьянка — похмельем, любовь — ненавистью, а жизнь — смертью.
А эти ребята — молодые, красивые, шумные, беззаботные — не знают. Небесные длани лежат у них на затылках. И не надо им мешать, и учить их не надо. И все мои знания ничего не изменят… Они не нужны там никому. И я сегодняшний там никому не нужен.
Слышите, как волны накатывают на берег? Как шуршит галька? Лучше этого звука в нашей жизни ничего не будет…
Я уже многих из них похоронил — вот из этих, поющих на пляже: «Море, море, мир бездонный…»
Пусть поют. И пусть я пою среди них. Но не сегодняшний, а тот…
Не надо возвращаться в свою молодость. Надо ее, улыбаясь, вспоминать.
Вот только вспоминать уже не с кем… И улыбаться я давно разучился…
Слушай, бармен… А налей-ка мне стаканчик моря! Того, коктебельского, лета восемьдесят четвертого года… Сколько тебе лет? Двадцать? Я постараюсь не завидовать… «Море, море, мир бездонный, пенный шелест волн прибрежных…»
Илья Криштул
НЕТ ПОВЕСТИ КОРОЧЕ, ЧЕМ В СТРОКУ
■ Времена года: погода, погода, погода — разного рода.
■ Он был поэт, писал стихи — его ценили за грехи.
■ Наследник: от деда и бабки — живые бабки.
■ Не знаешь броду — не суйся в моду.
■ Итог: в своем отечестве пророк, но между строк.
Ефим Гаммер
Ведущий — Джангули ГВИЛАВА, E-mail: satira@mk.ru
